В третью стражу. Трилогия

– Всё тебе будет, друг Майкл, -

и

стол

и

дом

. Пойдём из этой душегубки. Накурил-то - и за неделю не проветрится!

Следующие несколько часов слились для Матвеева в сплошную череду приветствий, извинений и сочувствий, перемежаемую едой из полевой кухни - съедобно, но не изысканно - слегка приправленной бутылкой московской водки, которую ему, точнее - Гринвуду, презентовал от всей души кто-то из советских. И постоянного, не отпускающего ощущения чужого взгляда на затылке. Степану стоило больших усилий, чтобы не обернуться, не спугнуть, не показать тем, кто за ним наблюдает, что он чувствует это обострённое внимание. Пришлось прикинуться подчёркнуто беззаботным, но ровно настолько, насколько способен на "беззаботность" уставший и перенервничавший человек.

"Удивительно, откуда здесь столько штатских? Корреспонденты, играющие в шпионов, шпионы, изображающие корреспондентов, какие-то личности в полувоенных френчах, чей плохой русский язык компенсируется столь же плохим немецким или французским. Люди, чья партийная принадлежность написана крупными буквами на лбу, вне зависимости от стоимости костюма, - Степан, слегка

поплывший

от избытка впечатлений и переживаний прошедшего дня, наложившихся на лёгкое опьянение, сидел в кресле, в отведённой ему - и ещё нескольким

товарищам

– для ночлега комнате. Соседи пока не вернулись, и Матвеев пользовался свободным одиночеством для осмысления происходящего и попыток построить план действий, исходя из сложившейся обстановки.
– По некоторым признакам, готовится новое наступление, иначе, отчего вся эта малопонятная суета вокруг инспекционной поездки Дыбенко? Столько желающих стать причастными к чужому успеху, собранных в одном месте, - не к добру".

Рука привычно потянулась к портсигару, курить и не хотелось, но нужно выдержать обыденный ритуал размышления, обильно приправив мысли никотином и... А вот с "и", то есть с кофе, всё было сложно, настолько, что его просто не было. Совсем. Вздохнув, Степан достал из внутреннего кармана фляжку, куда перелил незадолго до этого остатки подаренной водки, отвинтил крышку и сделал длинный глоток. Тёплый алкоголь обжег нёбо, огненным комком прорвался сквозь пищевод и лопнул в желудке горячей волной.

"Лучше сделать вид, будто джентльмена "накрыло" посттравматическим синдромом, причём с такой силой, что сорвало "с нарезки" и заставило пить в одиночку, - выработанная линия поведения казалась Матвееву самой естественной в сложившейся ситуации.
– Иначе не отстанут. По крайней мере, сегодня будем играть в пьянку на нервной почве, - закурил, поискал глазами пепельницу, не нашёл и решил использовать вместо неё стоявшее на столе блюдце. Судя по следам пепла, он был не оригинален в таком решении.
– Ну, за чудесное спасение!"

Через сорок минут, с заметным трудом координируя движения, Степан разулся, снял пиджак, брюки, и, укрывшись колючим и тонким солдатским одеялом, провалился в алкогольное забытье. Лишь где-то на грани сознания крутилось нечто полузабытое, из детской книжки, которую профессор Матвеев читал перед сном внучке: "

Вы,

охотнички,

скачите,

меня,

зайку,

не

ищите!

Я

не

ваш,

я

ушёл

..."

Пробуждение было внезапным и не очень приятным: переполненный мочевой пузырь звал принять участие в круговороте воды в природе. Выйдя в коридор, ведущий на галерею внутреннего двора, Степан услышал... Нет, скорее почувствовал - на грани восприятия - обрывки какого-то разговора, говорили у лестницы во двор. Сделав ещё несколько шагов, но стараясь при этом оставаться в тени, Матвеев прислушался.

В другой ситуации это была бы беседа на повышенных тонах, но здесь - собеседники старались не выйти за рамки шёпота, при этом буквально орали друг на друга. Тема полностью оправдывала эту странность.

– ... товарищ командарм, вы не понимаете специфики испанского театра военных действий...

– ... и понимать не хочу! Театралы, мать вашу! Сколько дней уже не можете взять город? Прекрасно знаете о недостатке живой силы у противника, и телитесь не пойми от чего...

– ... нет, товарищ командарм! Я не отдам такого приказа до подхода дополнительных частей ... испанских товарищей. Я без пехотного сопровождения в Саламанку не полезу!

– ... нет, комкор, это ты меня не понял, ... есть мнение, что ты хочешь развалить боевую работу и здесь...

– ... данные разведки считаю неполными и требующими подтверждения. Без пехотного сопровождения и авиационной поддержки не пойду...

– ... жизнь твоя зависит от моего рапорта, а не только карьера, комкор. Да, есть такая тен-ден-ци-я ... ты, что, до сих пор не понял, что не просто так у нас начали врагов народа искать? Хочешь во враги, комкор?

– ... и всё равно, не подпишу я такого приказа, а ваш план операции считаю авантюрой...

– ... так что подпишешь ты приказ. Прямо сейчас и подпишешь. Никуда не денешься. Про сознательность напоминать тебе не буду - не мальчик. Помни, что победителей - не судят. А ты просто обязан победить, или думаешь, тебя зря сюда отправили, с тёплого-то места?

Шёпот то усиливался, то уходил за грань слышимости, но и так было понятно, что командарм Дыбенко бесцеремонно "нагибал" комкора Урицкого аргументами не для свидетелей из числа подчинённых. И, похоже, это ему удавалось. Сопротивление командующего Экспедиционным корпусом слабело с каждой новой репликой, с каждым упоминанием о возможных для него лично последствиях затягивания операции по взятию Саламанки. "Добили" Урицкого простые доводы:

– ... птичка одна напела мне, что Вышинский, блядь прокурорская, затребовал из кадров справки по некоторым товарищам. И по тебе. Думаешь, зря я тут перед тобой про врагов народа распинаюсь? И ревтрибуналом тебя, как молокососа последнего, стращаю?

– ... тогда я сам в атаку пойду, вместе с Павловым. У меня иного выхода не остаётся, если всё, что вы говорите - правда...

Терпеть "зов природы" становилось всё труднее и, как только Урицкий и Дыбенко спустились с галереи во двор, Степан стремительной тенью метнулся к спасительной уборной.

"Только бы успеть, и наплевать на этих милитаристов, - думал он на бегу, - всё равно до утра ничего не изменится".

Вернувшись к себе, Степан заснул практически сразу же, отогнав посторонние мысли. Остаток ночи прошёл спокойно - без внезапных побудок и тревожащих сновидений.

Проснувшись на следующий день ближе к полудню, с удивительно ясной,

звенящей

, головой, Матвеев не застал никого из "соседей", об их существовании и ночлеге говорили только косвенные приметы. Наскоро умывшись и побрившись во дворе, - где нашёлся чистый таз, два кувшина ещё тёплой воды и зеркало, - он отправился на поиски пропитания и новостей.