В третью стражу. Трилогия

Кольцова удалось обнаружить только после четырёх или пяти столкновений с часовыми, вежливо, но непреклонно преграждавших "подозрительному типу гражданской наружности" путь в разные коридоры и помещения огромного, как оказалось, дома. Общего языка с красноармейцами найти не удалось, что и неудивительно. Даже если они и понимали какой-то язык кроме русского, то упорно в этом не признавались.

Товарищ

Михаил

вид имел озабоченный и даже несколько удручённый. Рассеяно поприветствовав Гринвуда, он, вопреки обыкновению, достаточно плоско пошутил о традициях сна до полудня, более присущих русским

барам

, нежели спортивным и подтянутым британским джентльменам. Степан притворился, что шутки не понял и на полном серьёзе попросил объяснить недоступный его всё ещё сонному разуму русский юмор. В ответ Кольцов поначалу хотел просто отмахнуться, но спохватившись, извинился и признал шутку неудачной.

Не желая затягивать игру в непонимание и слепоту, Матвеев наконец-то "обратил внимание" на странное состояние советского "собрата по перу", поинтересовавшись, что же такое гложет "

дорогого

Михаила

" в столь ранний час.

– Мне кажется, сейчас вы походите на моего младшего кузена, которого старшие мальчики не взяли с собой на рыбалку, - с улыбкой резюмировал Степан, и по тому, как скривился собеседник, понял, что попал в цель с первого выстрела.

– Дело в том, тёзка, что как раз сейчас наши доблестные бойцы уже должны идти на штурм Саламанки...

Вдали что-то грохнуло, потом - ещё раз, и ещё. Кольцов замолчал, жадно вслушиваясь в далёкие звуки боя. На его лице, уже неконтролируемом переключившимся на слух вниманием, проявилась гримаса разочарования и какой-то почти детской обиды.

"Похоже, артподготовка началась, значит приказ всё-таки подписан, и наступление началось, как того и хотел Бармалей - без поддержки с воздуха, и практически без пехоты, только артиллерия и танки, - подумал Матвеев с тоской. Он, будучи полным профаном в военном деле, тем не менее, помнил, пусть и на обывательском уровне, чем заканчивается наступление танковых соединений без пехотного сопровождения в условиях плотной городской застройки.
– Боюсь, чуда не случится. Танки будут гореть, а русские мужики в них - умирать".

И такая мука отразилась в этот момент в его взгляде, что Кольцов, встретившись с ним глазами, прекратил прислушиваться к звукам далёкого боя, и участливо спросил:

– Что Майкл, расстроился, что не можешь увидеть всё это? Вот и я расстроился... Согласно приказа командования корпусом, не согласованного, кстати, с Москвой, всем журналистам, и даже мне, - тут Михаил Ефимович как-то странно и недобро усмехнулся, - запрещено находиться вблизи линии фронта... По причине высокой опасности... Перестраховщики! Там, - без малого, - история будущего творится, а мы здесь...
– и негромко добавил, по-русски, - я ему этого никогда не прощу.

Матвеев сделал вид, что не обратил внимания на вырвавшуюся в сердцах реплику "теневого посла". Сейчас его больше заботило то, как он, в очередной раз, чуть не прокололся. И снова - из-за собственной беспечности или рассеянности. Ещё Степан задумался: как лучше и незаметнее покинуть эту деревушку? Пока внимание русских сконцентрировано на начавшемся наступлении...

"Русских?
– недоумённо зафиксировал промелькнувшую мысль Матвеев.
– А кто же тогда я? Британский аристократ и шпион, или русский профессор? Кто больше? Хрен его знает... Да и не до того сейчас. Главное - свалить отсюда как можно быстрее. Тем более что до точки рандеву - не более получаса езды. Лишь бы с машиной ничего не случилось. Кстати, раз

товарищ

Фридлянд

так хочет попасть на фронт, отчего бы ему не помочь?"

– Михаил, неужели вас, сугубо штатского человека, должны волновать приказы каких-то солдафонов? Тем более что вы - журналист, а значит - по определению некомбатант, как, впрочем, и я.

И почему бы двум благородным донам не помочь друг другу

?

"М-мать, и кто за язык тянул?
– видя недоумённый взгляд Кольцова, поздно спохватился Матвеев.
– Само сорвалось, никто не заставлял. Впрочем, сойдёт за местную идиому...
– и тут же мозг пробило.
– Мля... Неужели похмелье всё-таки догнало? Стругацкие если и родились уже, то еще дети! М-да... "

Наконец, вслух пояснил:

– Я имею в виду, что у меня есть автомобиль, а у вас - возможность выбраться из этого гостеприимного дома. Не хотите соединить усилия? Создать, так сказать, товарищество на паях?

– Но как я могу помочь...
– до Кольцова, раздосадованного, что его проигнорировали, столь простая мысль дошла не сразу.

– Очень просто, с вашей помощью мы садимся в мой автомобиль и едем к полевому командному пункту. Думаю, что вас никто не остановит здесь, да и оттуда не выгонит - раз уж приехали.

Что Кольцов говорил начальнику охраны, как аргументировал необходимость выпустить британского журналиста на автомобиле за пределы охраняемой территории, Степан не узнал. Минут через пятнадцать

товарищ

Михаил

уже стоял во дворе перед "Фордом" Гринвуда. Раскрасневшийся, со сбитым набок узлом галстука и растрёпанной причёской, он тяжело дышал, но по его довольному виду можно было понять, что первая часть задуманного действия удалась.

– Разрешение получено, Майкл, можно ехать, - Кольцов нервно поправил очки.

– В смысле?
– притворное недоумение Матвеева, естественно наслоилось на самое настоящее, непритворное удивление.
– Так и поедем? Вдвоём и без охраны?

– Под мою ответственность. Бойцов не хватает, и выделить нам хоть одного сопровождающего не могут. Все на передовой, - жажда оказаться в центре происходящих событий и урвать свой кусок славы перевесила природную осторожность

специального

корреспондента

"Правды"

.

– Тогда подождите ещё минут пять, - сказал Степан, подумав: "А здесь дополнительный штришок не помешает..." - я отнесу из машины свои вещи в комнату. Вчера как-то не с руки было, да и забыл в суматохе. Вашего терпения хватит на пять минут?
– улыбка, с которой произносилась эта фраза, должна была рассеять последние подозрения.

– Но только пять минут! Не больше!
– шутливо погрозил пальцем Кольцов.
– А то знаю я вас, аристократов. Медленнее собираются только женщины. Засекаю время, - с этими словами он достал из внутреннего кармана серебряную "луковицу" часов и демонстративно щелкнул ногтем по крышке.