В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

13-м году. Теперь ей более 30-ти лет. В этом состоянии полного одиночества она

не только сохранила первые воспоминания, но и приобрела новые понятия. Она

счастлива внутреннею жизнью, которая вся религиозная. Правда, она окружена

такими людьми, которые могут с нею выражаться посредством осязания и

которым может она знаками сообщать мысли свои и ответы. Дежерандо взял ее за

руку. Она его узнала в минуту и выразила знаками, положив руку на сердце, что

это он. Спросили, любит ли ее Дежерандо. Она отвечала утвердительно и

прибавила, что сама очень любит его. Я взял ее за руку. Спросили: кто? Она

отвечала, что не знает. Знаками сказали, что я учитель великого князя, наследника

русского престола. Она поняла.
– - Спрашивается, что бы она была, если бы не

пользовалась 13 лет зрением? Теперь предметы имеют для нее некоторую форму;

тогда эту форму сообщило бы ей воображение. Они не были бы сходны с

существенным; но всё каждый предмет имел бы своей отдельный, ясный знак, и

все бы мог существовать язык для выражения мысли, ощущения, ибо язык есть

выражение внутренней жизни и отношений к внешнему. Здесь торжествует

душа".

"Был на лекции Вильменя. Превосходно о "Генриаде" и эпопее. Оратор

говорил о других эпических поэтах, представляя их историю и историю их гения:

изобразил то, чем Вольтер не был, и то, чем он был. Превосходное изображение

Данте и Камоэнса. Сравнение Вольтера с Луканом. Вильмень говорит: эпическая

поэма есть выражение мысли всего народа, целой эпохи и вместе с тем высшее

творение великого гения. Происхождение "Генриады" -- не век Генриха IV, а

Вольтеров век..."

"Поутру писал к императрице. Обедал у Гизо.
– - Французы умеют

схватывать смешное и выражать его. Они этим наслаждаются. Мистификация

есть важное дело для француза, но он не злостно-насмешлив. У нас десятой части

нельзя того сделать, что делают здесь, не быв осмеянным..." (Разумеется,

Жуковский говорит здесь не о нравственных поступках, а об ежедневных

явлениях жизни: chez nous on cherche `a tourner en ridicule. Ici on est bienveillant: on n'attaque que la pr'etention {У нас стараются во всем найти смешное. Здесь же

больше благосклонности: нападают только на претенциозность (фр.).}). Вот также

верная и схваченная на лету заметка.

Париж самый гостеприимный, снисходительный город. Хозяева дают

гостям полную волю жить как угодно и делать что угодно. Не то что в Англии и

особенно в Лондоне. Париж издавна такое скопище иностранцев и заезжих, что

он успел ко всем и ко всему приглядеться. После Лондона едва ли не Петербург

самый взыскательный и самовластительный город. Мы иностранцев любим и во

многом подражаем им, простой народ также к ним привык; но мы вообще готовы

подсмеивать их, во всех обычаях и повадках, которые еще не успели у нас

обрусеть и получить право гражданства. Француз человек веселый. Русский

насмешливый. Француз иногда осмеивает, но потому, что он смеется. Русский

смеется потому, что он осмеивает. Но пойдем опять вслед за Жуковским.

"Поутру в заседании полиции исправительной. Дело студентов медицины.

Председатель Дюфур. Вопросы неясные и сбивчивые. Тон грубый. Образ

расспросов очень пристрастен. Неприличие смешивать политическое с

полицейским. Красноречие французов всегда тенденциозно..."

Жуковский в Париже усердно посещал театры. Он вообще любил театр, а

в Париже театр более, чем где-нибудь, способствует изучению народа, нравов,

обычаев, уровня умственных и духовных сил и свойств современного общества.

Сказано было, что литература -- выражение общества; это так, но не вполне и не

всегда. Театр скорее имеет прав присвоить себе это определение. Литература

говорит, драма действует. Литература -- картина, драма -- зеркало. Это особенно

применяется к Парижу. В старину Расин гениально выразил царствование

Людовика XIV-го с пышностью его, рыцарством, поклонением женщине, со всею

его царедворческою обстановкою. В век Вольтера драма была преимущественно

философическая. Ныне Корнели, Расины, Мольеры не родятся. Есть таланты в

обращении, но эти монеты до потомства не дойдут: они не обратятся в медали.

Нет уже классического чекана, а романтического и не бывало. Драмы В. Гюго

пародия на романтизм. А между тем парижское народонаселение живет утром

политическими журналами, а вечером спектаклями. Один из главных

представителей нынешнего театра, Дюма-сын, все вертится около женщин

полусвета или полумрака и около седьмой заповеди. И не так, как делали старики

доброго минувшего времени. Чтобы посмеяться и поповесничать, а с

доктринерскою важностью, с тенденциозностью, с притязаниями на ученье новой

нравственности. Уморительно-скучно в исполнении: уморительно-смешно в

преднамерении.

Вот некоторые театральные выдержки из дневника Жуковского. Кажется,

чуть ли не в первый день приезда его был он во Французской опере. "Давали "La prise de Corinthe", оперу Россини. Музыка оперы прекрасная, но не новая: все

слышанное в других операх его. Пение французов, после итальянцев, кажется

криком; в их пении более декламации: все, что мелодия, -- крик. Но я слушал с

удовольствием певца Нурри. В игре французов вообще заметно желание

производить эффект жестами и их разнообразием. У немцев иногда слишком

явное старание рисоваться, но игра их вообще проще. Французы скрывают свое

кокетство лучше, но зато они беспрестанно на сцене. Все картина..."

"Балет "Joconde". Танцы прелестны, но более всего аплодируют сильным

прыжкам".

"Во Французском театре "Радамист и Зенобия" (трагедия старика

Кребильона, переведенная у нас, кажется, Висковатым11: "Висковатый пред

Кребильоном виноватый", -- сказал во время оно В. Л. Пушкин). Трагедия теперь

в упадке. Дюшенуа произвела надо мною неприятное впечатление. Она старуха. И