В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

будете в восхищении". Но, о ужас! Подходят к Венере -- у нее на голове письмо

герцога, и желтые потоки текут по лицу богини. Герцог приходит в ярость против

своих слуг, но подпись: "Господину Жан-Полю Рихтеру" -- успокаивает его. Вы

представляете себе смущение бедного Жан-Поля. Читали ли вы его столь скучные

рапсодии?" -- "Я пробовал, но я никогда не мог понять его "Изола Белла""".
– -

"Жуковский говорил мне, что дом Рихтера полон канареек, может быть, ему

диктовали канарейки?"6

<...> "Происшествие с Жан-Полем имеет свои достоинства, потому что

доказывает, какие комфорты в этой хваленой Германии".
– - Плетнев всегда ему

[Жуковскому] говорил: "Знаем, знаем, вы мне рассказывали тысячу раз эту

гадость". Мадам Карамзина заставила его выйти из-за стола за этот анекдот. Так

как он родился в сочельник (Sylvesterabend)7, то раз на Новый год был обед в его

честь. Аркадий, разумеется, присутствовал на этом банкете, Полетика, Вяземский

и г. Кушников со своим сестрами, "кузиночки", как звали сестер. Жуковского

просто-напросто выслали в гостиную и посылали ему туда кушанье, но

пирожного и шампанского не дали. Этот большой младенец серьезно

рассердился, прочитав наставление m-me Карамзиной, он уехал. Полети-ка тоже

упрекал madame Карамзину <...>

<...> После Эрмитажа у нее [императрицы] всегда бывал ужин. Как-то мы

должны были танцевать у нее, и в<еликий> к<нязь> Михаил тоже. Жуковский

никогда не бывал на этих вечерах. Однажды он наивно спросил меня: "Как вы

думаете, должен ли я обидеться или нет, потому что Юрьевича всегда зовут?" --

"Конечно нет, вы не сумеете сердиться, и вам гораздо веселее в Царском, у меня,

с Пушкиным".
– - "Да, милая, я очень рад, что меня не зовут".

В этот вечер в Эрмитаже случилось происшествие. Внезапно умер граф

Марков около государя. Старик Корсаков, его современник, упал в обморок, из

страха отменили представление, за которым в этот вечер должен был следовать

ужин в Эрмитаже. Вечер должен был быть длинный. <...> Катрин, которая еще не

была замужем, и Софи [Карамзина] всегда присутствовали. Софи сказала мне:

"Милая Сашенька, я хочу провести вечер у вас с Жуковским".
– - "Софи, я очень

рада, потому что на этих вечерах так скучно, что можно проглотить язык".

Великий князь подошел к нам, и я ему сказала: "Ваше высочество, приходите ко

мне чай пить, на вечерах такая скука, что мочи нет".
– - "Как же это сделать?

Императрица меня звала".
– - "А вот как... Мы ее проводим до Арабской, а оттуда

по Салтыковской лестнице проберемся в наш коридор, а вы выйдете". Мы

провели время в беседах очень весело. Марья Савельевна подала нам чай,

смеялись над Жуковским и великим князем, обсуждали политику и ровно в

двенадцать разошлись.

На другой день я была дежурная. В экипаже императрица молчала и имела

недовольный вид. Я ей сказала: "Ваше величество больны или дурно настроены?"

– - "Это вы приводите меня в дурное настроение. Где вы провели вечер с

Михаилом, Жуковским и Софи Карамзиной?" -- "Но как ваше величество узнали

это?" -- "Через журнал швейцара".
– - "Правда, я забыла, что швейцар все

записывает".
– - "Но ты [говоришь], что во дворце ты смела принимать только

в<еликого> к<нязя> Михаила Павловича и Жуковского?"

<...> у меня в Петербурге Григорий-ламповщик, который приводит в

восторг Жуковского, потому что пиликает на скрипке и играет на варганке. <...>

<...> Жуковский говорил, что русская шутка только тем и хороша, что

повторяется.

Я узнала, что он [Гоголь] был в коротких сношениях с Виельгорским. Они

часто собирались, там объедались, и Жуковский называл это "макаронными

утехами". Ник<олай> Вас<ильевич> готовил макароны, как у Лепри в Риме:

"Масло и пармезан, вот что нужно".

Гоголь сказал нам, что карниз "Петра" [собора св. Петра в Риме] так

широк, что четвероместная карета могла свободно ехать по нем. "Вообразите,

какую штуку мы ухитрились с Жуковским, -- обошли весь карниз. Теперь у меня

пот выступает, когда я вспомню наше пешее хождение". <...>

Гоголь вздумал читать мне "Илиаду", которая мне страшно надоедала, что

он и сообщил Жуковскому. Последний в записочке из Эмса написал мне: "Правда

ли, что вы даже на "Илиаду" топочете ногами?"

Он [Гоголь] приехал в Баден, где нашел Алекс<андра> Ив<ановича>

Тургенева. Этот смехотвор чуть ли не утонул в Муре и выкупал мой чай,

присланный Жучком: "Примите его от Гоголя в знак дружбы и уважения вашего

быка, бычка, Васеньки Жуковского".

Из Ниццы все потащились на север, я говела в Париже, Гоголь в

Дармштадте8. Мы съехались во Франкфурте. Он жил в Саксенгаузене у

Жуковского, а я в H^otel de Russie, на Цейле. Несчастный сумасшедший Викулин в

H^otel de Rome, Жуковский посещал Викулина всякий день, платил в гостинице и

приставил к нему человека. Викулин пил, чтобы заглушить приступы своей

болезни, и тем еще более раздражал свои нервы. После визита в H^otel de Rome

Жуковский приходил ко мне и рассказывал все старые, мне известные анекдоты.

В особенности любил происшествие Jean Paul Richter y герцога Кобургского.

"Знаем, знаем", -- говорили мы. Гоголь грозил ему пальцем и говорил: "А что

скажет Елизавета Евграфовна9, когда я скажу, какие гадости вы рассказываете?"

Жену Жуковского приводило в негодование, когда он врал этот вздор.