В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

1872--1875, 1878), но и вышли отдельным изданием в 1888 г. Записки камер-

фрейлины -- это автобиография великосветской дамы. Личные воспоминания о

Жуковском относятся к периоду детства мемуаристки, в остальном она

пользуется рассказами и письмами своего отца.

ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ"

(Стр. 238)

Воспоминания графини Антонины Дмитриевны Блудовой. М., 1888. С. 6--

7, 25, 27; РА. 1872. Стб. 1240; РА. 1875. Т. 1. С. 143.

1 Дада -- кормилица и няня, шведка по национальности, в доме Блудовых

в Стокгольме, где в 1813--1814 гг. служил Д. Н. Блудов (см.: Вигелъ Ф. Ф.

Записки. М., 1928. Т. 2. С. 331); Гаврила -- слуга Д. Н. Блудова.

2 А. Д. Блудова цит. стих. Ф. И. Тютчева "Душа моя, Элизиум теней...".

3 И сколько, сколько их восстает около меня...
– - реминисценция из

"Посвящения" к поэме "Двенадцать спящих дев" Жуковского. Ср.: "И много

милых теней восстает". Вторая часть поэмы -- баллада "Вадим" -- посвящена отцу

мемуаристки, Д. Н. Блудову.

4 Этот эпизод относится к зиме 1819--1820 гг.

5 Картина К.-Д. Фридриха; ср. описание этой же картины в

воспоминаниях И. В. Киреевского в наст. изд.

6 Речь идет о двух брошюрах, изданных в сентябре 1831 г. в связи с

польскими событиями 1831 г.: "На взятие Варшавы", в которой были напечатаны

стих. Жуковского "Старая песня на новый лад" и Пушкина "Клеветникам России"

и "Бородинская годовщина"; вторая брошюра -- отдельно изданное стих.

Жуковского "Русская слава". Блудова приводит фрагмент из письма к ней отца,

сопровождающего посланные им брошюры.

7 Ср. очень близкий к рассказу Блудова собственный рассказ Жуковского

об этом же событии в письме к А. И. Тургеневу от 20-х чисел сентября 1831 г.

(ПЖкТ, с. 260--261).

А. О. Смирнова-Россет

ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ О ЖУКОВСКОМ И ПУШКИНЕ"1

<...> Василия Андреевича я увидела в первый раз в 1826 г. в

Екатерининском институте, при выпуске нашего 9-го класса2. Императрица

Мария Федоровна делала наши экзамены с торжественностью, в своем

присутствии и до публичного экзамена. На этот публичный экзамен собрались

митрополиты (на нашем был еще и Сестренцевич), академики и литераторы.

Учителем словесности был П. А. Плетнев, друг Пушкина, любимец императрицы

Марии Федоровны, человек вполне достойный ее внимания и особой

благосклонности. Экзамен, благодаря его трудам, мы сдали очень хорошо. Тут

прочитаны были стихи Нелединскому и Жуковскому, их сочинения. Императрица

Мария Федоровна оказывала обоим аттенцию и во время экзамена или словами

или взглядами спрашивала их одобрения. После экзамена подан был завтрак

(d'ejeuner `a la fourchette), и так как это было на масленице, то оба поэта преусердно

занялись блинами. Этот завтрак привозился придворными кухмистерами, и

блины, точно, пекли на славу во дворце. Нас всех поразили добрые, задумчивые

глаза Жуковского. Если б поэзия не поставила его уже на пьедестал, по

наружности можно было взять его просто за добряка. Добряк он и был, но при

этом столько было глубины и возвышенности в нем. Оттого его положение в

придворной стихии было самое трудное. Только в отношениях к царской фамилии

ему было всегда хорошо.

Он их любил с горячностью, а императрицу Александру Федоровну с

каким-то энтузиазмом, и был он им всем предан душевно. Ему, так сказать,

надобно было влезть в душу людей, с которыми он жил, чтобы быть любезным,

непринужденным, одним словом, самим собою.

Хотя он был как дитя при дворе, однако очень хорошо понимал, что есть

вокруг него интриги, но пачкаться в них он не хотел, да и не умел. В 1826 году

двор провел Великий пост в Царском Селе, также и часть лета. Потом все

отправились на коронацию в Москву, и я Жуковского не помню3. Лето 1828 года

двор опять был в Царском Селе. Фрейлины помещались в большом дворце, а

Жуковский в Александровском, при своем царственном питомце, и опять я с ним

не сблизилась и даже мало его встречала. В 1828 же году императрица

Александра Федоровна уезжала в Одессу, а наследник и все меньшие дети

остались под присмотром своей бабушки в Павловске.

Где был Жуковский4, не помню. Только у обеденного стола императрицы

Марии Федоровны (который совершался с некоторою торжественностью и на

который всегда приглашались все те, которые только в придворном словаре

значились особами) я его никогда не видела.

По возвращении государя из Турции и государыни из Одессы двор

поселился в Зимнем дворце. Мария Федоровна скончалась5, город был в трауре;

все было тихо, и я, познакомившись с семейством Карамзиных, начала встречать

у них Жуковского и с ним сблизилась. Стихи его на кончину императрицы были

напечатаны и читались всеми теми, которые понимали по-русски. Жуковский жил

тогда, как и до конца своего пребывания, при дворе, в Шепелевском дворце

(теперь Эрмитаж)6. Там, как известно, бывали у него литературно-дружеские

вечера7. С утра на этой лестнице толпились нищие, бедные и просители всякого

рода и звания. Он не умел никому отказать, баловал своих просителей, не раз был

обманут, но его щедрость и сердолюбие никогда не истощались. Однажды он мне

показывал свою записную книгу: в один год он роздал 18 000 рублей

(ассигнациями), что составляло большую половину его средств.

Он говорил мне: "я во дворце всем надоел моими просьбами и это

понимаю, потому что и без меня много раздают великие князья, великие княгини

и в особенности императрица; одного Александра Николаевича Голицына я не

боюсь просить: этот даже радуется, когда его придешь просить: зато я в Царском

всякое утро к нему таскаюсь". Один раз, после путешествия нынешнего государя,