В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

человека, окутанного шинелью, сидевшего на земле и просившего милостыни.

Господин профессор пришел в страшное негодованье! Он объяснил в самой

умной, красноречивой речи, как стыдно просить милостыню такому молодому

человеку, прибавя, что гораздо лучше работать и жить своими трудами, нежели

мирским подаянием. Молодой человек слушал в молчании и только спрятал

протянутую руку.

После этого и Жуковский, прогуливаясь, проходил также мимо молодого

нищего, который с робостью и у него попросил подаяния. Жуковский достал из

кошелька какую-то монету, подал ее нищему и потом сказал: "Ты так молод,

почему бы тебе не заняться каким-нибудь делом или не искать места?" Молодой

человек залился слезами и, развернув шинель, сказал: "Взгляните, сударь, могу ли

я быть годен на что бы то ни было? Я не могу ни стоять, ни ходить!" Ноги его

были покрыты ужаснейшими ранами. Жуковский с участием стал его

расспрашивать и узнал, что он в Петербурге нанимался у одного господина-

немца, который взял его потому, что он говорил по-немецки и что ему нужен был

слуга, знающий русский и немецкий языки. Ездивши по дорогам с немецким

путешественником в холодную зиму, он отморозил ноги. Далее Дерпта он не мог

ехать, а господин его, не имея более нужды в русском слуге в таком краю, где все

говорят по-немецки, расчел его и отпустил. Молодой человек, ожидая, что ноги

его заживут, жил на квартире. Но раны на ногах становились хуже и хуже; он

прожил все, что у него было, и, когда уже не осталось более ничего, он кое-как

вышел на костылях и в первый раз решился просить милостыню.

Жуковский был растроган этим рассказом, достал пятирублевую

ассигнацию (тогда счет был на серебро) и подал ее больному, который был

удивлен такою щедростью. Но Жуковский не был доволен собою. Удаляясь

тихими шагами от больного, он думал: "Я живу теперь у Мойера, где ничего не

трачу и скоро ожидаю денег из Петербурга за свои сочинения, а этот бедняк скоро

истратит пять рублей, и тогда что будет он делать?" И поспешил воротиться к

больному. "Послушай, любезный, -- сказал Жуковский, -- здесь очень хорошие

доктора; попроси которого-нибудь из них, чтоб взялся лечить тебя; а вот и деньги

на леченье!" И отдал все, что было в его бумажнике; там было двести рублей. Он

убежал, не слушая благословений и благодарности молодого человека.

Таких случаев в жизни Жуковского было много, но о большей части из

них знает один только Бог и знала его прекрасная душа только в минуту

благодеяния: он скоро забывал совершенно о сделанном им добром деле. Но вот

как этот случай сделался известен.

Мимо самого того же места, где сидел больной, ехала карета; в этой

карете сидел профессор Мойер, доктор медицины и хирургии и начальник

университетской клиники. Увидя карету, больной стал кричать изо всех сил:

"Стой! Стой! Остановитесь!" Кучер остановил лошадей. Мойер возвращался с

дачи, от больной; с ним не было лакея. Он выглянул в окно и спросил у больного:

"Что тебе надобно?" -- "Я не нищий, -- поспешил сказать больной, -- я не прошу

милостыни; но я очень болен и имею чем заплатить за свое лечение. Милостивый

государь! Будьте так добры, рекомендуйте меня доктору, который взялся бы

вылечить мои больные отмороженные ноги!"

Это было по части Мойера. Он вышел из кареты, осмотрел больные ноги и

сказал больному: "Я сам доктор и буду лечить тебя".
– - "Я вам заплачу!" --

говорил молодой человек. "Ненадобны мне твои деньги!
– - отвечал Мойер.
– -

Ступай со мной!" И, подняв больного на руки, посадил к себе в карету. Дорогою

больной все говорил об уплате за леченье и показывал Мойеру все свои деньги.

"Хорошо, -- сказал Мойер, -- береги их! Я везу тебя в клинику, где лечат без

платы, но откуда ты взял столько денег?" Больной рассказал ему, как выслушал

речь первого господина и как второй облагодетельствовал его; но он не знал ни

того, ни другого. Мойер привез молодого человека прямо в клинику и, поместя

его там, воротился домой.

Ни Жуковский, ни Мойер не говорили о случившемся. Как Жуковскому

не раз случалось опорожнять свои карманы в руки бедных, так и Мойеру часто

приходилось подбирать среди улиц и дорог несчастных больных и помогать им.

Для обоих было дело привычное: так не о чем было и толковать.

Спустя несколько времени Мойер сказал Жуковскому: "Вот ты скоро

уезжаешь! Как это ты ни разу не полюбопытствовал побывать у меня в клинике?

Пойдем теперь со мною!" И они пошли вместе. Когда они подошли к одной

кровати, больной встал и бросился в ноги Жуковскому; потом сказал: "Господин

Мойер! Вот тот барин, который отдал мне все свои деньги! Вы два мои

благодетели! Вечно буду за вас молить Бога!"

Больной был вылечен. От находившихся тут студентов, пришедших на

лекцию, узнали имя и красноречивого профессора, не давшего больному ничего,

кроме благих советов. Все это я написала одним духом и не имею силы

перечитывать; поправьте слог и ошибки сами. Желаю Анне Васильевне полного

успеха в ее предприятии, а тебя, милый друг, обнимаю и прошу сказать много

хорошего всем своим.

Удивляюсь только, что Анна Васильевна, так мало будучи знакома с

Жуковским, берется писать жизнь его. Ты, друг мой, которая знала его гораздо

больше, конечно, за это не взялась бы. Да и я, до 1815 года жившая вместе с ним,

никак не решаюсь за это взяться, несмотря на все просьбы князя Петра

Андреевича Вяземского. Почему бы Анне Васильевне не взяться за работу

гораздо легче и которую тот же Тургенев Ив. Серг. мог бы ей доставить: