В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Комментарии

Иван Иванович Лажечников (1792--1869) -- писатель, автор исторических

романов "Последний Новик", "Ледяной дом". Участник Отечественной войны

1812 г. и заграничных походов русской армии, он передал свои впечатления от

увиденного в "Походных записках русского офицера", вышедших в 1820 г.

Воспоминания Лажечникова -- живой и непосредственный отклик на

происходящее. Точно датированные записи превращают это произведение в

путевой дневник, но вместе с тем эмоциональный их стиль передает энтузиазм

молодого человека. Подвиг Жуковского -- Певца во стане русских воинов -- во

многом стимулировал интерес Лажечникова к истории. Не случайно и позднее

мир поэзии Жуковского оживает в исторических романах Лажечникова. Так,

текст "Последнего Новика" насыщен цитатами из "Орлеанской девы"

Жуковского. В "Ледяном доме" -- цитаты из "Светланы", "Мщения", "Голоса с

того света", в "Басурмане" -- отзвуки "Сказки о царе Берендее...", "Громобоя". О

немногих личных встречах писателей можно узнать из воспоминаний

Лажечникова.

И. И. Лажечников

ИЗ "ПОХОДНЫХ ЗАПИСОК РУССКОГО ОФИЦЕРА"

(Стр. 140)

Походныя записки русского офицера, изданныя И. Лажечниковым. М.,

1836. С. 69--75, 240--243.

1 Данный отрывок из "Записок" датирован 20 декабря 1812 г. Впервые

"Певец во стане русских воинов" появился в последней, декабрьской, книжке ВЕ

за 1812 г. Видимо, о чтении этого номера журнала и идет речь.

2 О картинности, живописности как отличительной черте "Певца..."

Жуковского говорили многие современники. Так, М. Бестужев-Рюмин в брошюре

"Рассуждение о Певце в стане русских воинов" (СПб., 1822) настойчиво говорил

об "очаровательной кисти Поэта-Живописца", ее "разительности" и сделал даже

попытку выбрать в стихотворении "живописные места", которые "можно

иллюстрировать" (с. 50--56).

3 На основании "Писем русского офицера" Ф. Н. Глинки и "Записок"

Лажечникова можно более точно говорить как о времени прибытия Жуковского в

Вильну (середина декабря), так и о характере его болезни.

4 Благодаря хлопотам Жуковского и А. И. Тургенева (см.: ПЖкТ, с. 107--

113) А. Ф. Воейков получил место профессора русского языка и словесности в

Дерптском университете, которое он занимал с 1815 по 1820 г. Видимо, первые

лекции Воейкова имели успех.

Т. Толычева

ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ"

<...> Протасовская деревня Муратово населялась все более и более1.

Екатерина Афанасьевна была рада каждому приращению своего семейства: она

привыкла жить среди многочисленного кружка и в эту тяжелую эпоху

придерживалась более чем когда-либо поговорки, что на людях и смерть красна.

Однако туман, стоявший над Россией, начал редеть: известия о наших победах за

границей разгоняли понемногу общее уныние, особенно для тех, которые не

имели близких в рядах войска. Жуковский, принужденный вследствие тяжкой

болезни оставить военную службу2, приехал также в Муратово, куда его влекла,

кроме родственных связей, любовь к одной из дочерей Екатерины Афанасьевны.

Общество постоянно увеличивалось. Наши помещики принимали охотно к себе

пленных, и несколько французов жило у Протасовых. Все старались облегчить

участь этих несчастных, многие с ними дружились; часто природная их веселость

брала верх над горькими обстоятельствами, и они оживляли общество своими

разговорами и остротами.

Из числа тех, которых приютило Муратово, двое постоянно вели

междоусобную войну. Один был Мену, племянник известного генерала того же

имени, который принял в Египте начальство над армией по смерти Клебера,

перешел в исламизм, чтобы угодить мусульманам, женился на мусульманке, был

разбит англичанами и по возвращении во Францию принят с почетом Наполеоном

и назначен губернатором в Пьемонт. Племянник гордился незавидной славой

дяди и был ярым бонапартистом. Политический его враг, генерал Бонами3,

получивший под Бородином двенадцать ран штыком, не скрывал, наоборот, своей

ненависти к Наполеону и предсказывал, что "этот самозванец" загубит

окончательно Францию. Раз за обедом, на который Екатерина Афанасьевна

пригласила многих соседей, предложили тост за здоровье императора

Александра. Бонами выпил молча, но Мену встал и сказал, подымая свой бокал:

"Je bois `a la sant'e de l'empereur Napol'eon" {Пью за здоровье императора Наполеона

(фр.).}.

Эта вызывающая выходка сильно подействовала на присутствующих. Все

сочли себя оскорбленными, послышались с разных сторон раздраженные голоса,

мужчины окружили Мену. Дело приняло бы, вероятно, неблагоприятный оборот,

если б в него не вмешался вечный примиритель -- Жуковский: он напомнил всем

о снисхождении, которое заслуживало положение пленных, находившихся под

русским кровом, и успокоил раздраженных.

Декабрь подходил к исходу; собирались встретить весело Новый год.

Жуковский приготовил стихи. Увеселенья начались с игр и жмурок. Бегая друг за

дружкой, молодые люди поглядывали, в ожидании сюрприза, на таинственный

занавес, прикрепленный между двух колонн, поддерживавших переходы верхних

этажей через большую высокую залу. В данную минуту занавес поднялся, и перед

зрителями явился Янус. На его затылке была надета маска старика; голову

окружала бумага, вырезанная короной; над лбом было написано крупными

буквами число истекавшего года 1813, над молодым лицом стояла цифра 1814.

Обе надписи были освещены посредством огарка, прикрепленного к голове

римского бога. Его роль исполнял один из крепостных людей, которому

приказано было переносить, не морщась, боль от растопленного воска, если он