V1
Шрифт:
Антон из тех людей, что с абсолютно спокойным видом расколет себе череп, если захочет узнать, что внутри. Безумие порождает безумие.
Я на месте.
Звук приближающегося вертолета заставил всех нас поверить в серьезность происходящего. Полицейские мигалки даже днем слепили меня, настолько их было много, а вдали, буквально в десяти метрах от места останавливалось все больше фургонов со спутниковыми тарелками на крышах. Телевизионщики… Ненавижу их. Это только для бабушек с дедушками молодые умного вида дядьки в очках, ведущие ток-шоу, кажутся очень чуткими к проблемам страждущих. Третейские судьи мать их, четвертая власть… Им не ваши проблемы нужны, и даже не деньги, а рейтинги –
Ненавижу, когда ради этих жалких показателей просмотра сценаристы или новостники (да кто угодно, блин!) выставляются напоказ, на высмеивание горе десятков, а то и сотен семей. Мать-алкоголичка утопила ребенка в снегу? Да, это ужасно, это отвратительно, вам это не нравится, но вам интересно. И вы смотрите на эту блаженную как на медведя в цирке, и на протяжении эфира программы вы ждете шоу. Когда этот медведь начнет плакать на всю страну, вся страна в ответ будет хлопать в ладоши.
Даже помню, было много передач по поводу двух убийств, как раз моё дело. Одни его жалели, другие проклинали. Третьи говорили, что дело в воспитании, но когда вышла мать и демонстративно на глазах всей страны отказалась от сына… Ненавижу телевизионщиков, любых, даже новостников.
Особенно новостников. «Первый Канал», «Россия-1», «НТВ», – эмблемы каждого из этих телеканалов налеплены на фургоны с антеннами. Я вижу, как из этих самых фургонов вываливаются жирные операторы с невзрачной небрежно накинутой жилеткой, где море карманов, так же вальяжно и неторопливо они раскрывают сумки с видеокамерами, в то время как тоненькие корреспонденты прихорашиваются в боковых зеркалах. Для них сегодняшнее ЧП, пусть даже такое – уже Клондайк, сенсация, большие рейтинги, а, как следствие всего, большие деньги. Чем хуже новость, тем лучше телевизионщикам – золотой закон Средств Массовой Информации.
В то время я пересекаю ограждение и уже ускоряю шаг навстречу к автомобилю Оперативного штаба МВД. И вот, увидев меня возле входа, водитель открыл мне двери, и я вошел в этот полицейский автобус с наглухо закрытыми шторками, где посреди салона стоят компьютеры и куча другой техники, в которой я вообще не разбираюсь:
– Майор Ливадный, отдел Спецопераций. Что случи…
– Паш, кончай нам тут своей коркой тыкать, – меня перебили. – Короче, ситуация весьма печальна. Наш стрелок, который двух детей из своего класса завалил, недавно сбежал из нашего обезьянника, оглушив охранника и забрав у него ствол.
– Какой?
– Берёзовый, ёп твою медь, не перебивай! Так вот, он ничего лучше не придумал, как завалиться вместе с пистолетом прямо в здание своей родной шараги. Вернулся в родные пенаты, понимаешь ли. И сейчас он тут вроде как решил нам в Евсюкова поиграть…
– Переговорщиков отправили? – мне надо было знать детали. Нельзя ни одной мелочи упустить, ничего не потерять и не забыть. И тут с улыбкой на лице мне рапортует придурок – старлей, новенький из моего отдела:
– Товарищ майор, еще никто в школу не заходил. Ждем вас. Разрешите мне…
Ненавижу подчиненных и все, что они мне говорят. Это самые ничтожные люди на Земле. Вот вроде смотрят на тебя, тянут улыбку, чуть задница не лопается, а прикажешь им, например, в навоз с головой прыгнуть, так прыгнут, не обдумывая, прыгнут, так еще улыбнутся во все тридцать два зуба. А за спиной ненавидят, что бы ты для них не делал и как бы ни относился, разрешаешь им внеплановый выходной или нет. Для них не ты важен, а чин, для них не человек ты вовсе, а сатрап. Вот этот новичок, лейтенант, перед кем он так рапортует, прекрасно зная, что тут все панибратствуют. В такой структуре нет дураков, но неужели он хочет выделиться, прыгнуть выше головы и стать первым шутом? Пусть
так, пусть хочет.– Паш, – меня одернул человек, из-за которого я собственно и мчался сюда. – Тут с «Первого Канала» люди стоят, у тебя одного язык подвешен. Старшой сказал интервью дать, дуй к ним!
4
Полицейский вертолет кружит над серым блочным четырехэтажным зданием школы, создавая картинку бурной деятельности. Вы думаете, они что-то высматривают? Как бы не так, любой человек скажет, что для рассматривания и обследования всей обстановки гораздо проще и лучше поставить на крышу близлежащего многоэтажного дома группы снайперов или, на худой конец, людей с биноклями. А вертолет тут кружит для телевизионщиков, для красивой картинки в кадре и для имитации какой-никакой активности. Я только что дал интервью, сказал несколько заученных сухих формальных фраз. Надеюсь, что для них это будет слишком скучно, что они вырежут меня из кадра, что я никогда не буду причастен к фарсу, который творится вокруг.
Не люблю этот цирк. Знаете, о чем сейчас сидят и пекутся жирные дядьки с прожилками и лоснящимися тройными подбородками у себя, там, в Оперативном штабе. Захваченные дети им нахер не нужны. И этот социопат с пистолетом им тоже не особо важен.
Все просто как две копейки: визуальный образ. Ни одна полицейская машина не приедет на громкое событие раньше, чем съемочная группа любого, даже самого вшивого канала. Бесит телегеничность нашей структуры, которая заботится только о своем имидже. Да, они сидят сейчас в этом автобусе, рассуждая о спасении детей. Но ведь народ по ту сторону экрана далеко не состоит из болванов; он знает, что трагедии могло бы вообще не быть, если бы полицейские занимались тем, чем должны заниматься. И сейчас, когда доблестные правоохранители спасут всех заложников, я уверен, что они найдут козла отпущения, положим, охранника школы, и тут же посадят его. Потому что так работает система.
Мне стало как-то обидно от всего этого. Не то, чтобы я как-то был против, вовсе нет, ведь кто такой майор Ливадный, чтобы обсуждать действия начальства. Даже закурив, я все не мог дать себе ответа на этот, казалось бы, простой вопрос: почему нельзя просто работать? Ничего же не изменится, просто животы станут меньше, а люди начнут спокойно, не боясь за себя и свою жизнь ходить по улицам. Я не хочу жить в стране, в которой нельзя положить вещь на стол, чтобы ее тут же не украли. И все это знают, и каждый этого не хочет, но почему тогда ничего не меняется?
Тем временем в школе началась эвакуация: наскоро одетые учителя чуть ли не бегом гонят детей прочь из этого здания. Забавно, я думаю, что никто из них не в курсе, что произошло, но, тем не менее, они испуганы, по-настоящему, за свою жизнь, но прежде всего, за жизнь этих мелких лупоглазых веселых созданий, которые им вверены. Они смотрят вверх, по сторонам, видят много дядек в форме, мигалок, видеокамер, да пожарных машин. Хотя… им пофигу, просто потому, что для них занятия закончились, и они радостные побегут домой.
Надо бы бросать курить, сердце и так ни к черту. Я бросил окурок на землю и направился к зданию школы, попутно накидывая варианты развития событий. И тут вдали показалась быстро приближающаяся ко мне фигура этого придурка – старлея. Мать его, только не он. Ненавижу, когда мне пользуют мозги:
– Товарищ майор! Разрешите…
– Отставить, лейтенант, – у него опять эта идиотская улыбка от уха до уха. Хоть застрелите, я не могу увидеть ни одной причины на свете так улыбаться, так неестественно и приторно, что мне хочется… Ладно, нужно держать себя в руках. Я должен хоть что-то ему сказать в ответ.