V1

Ну вот я и подхожу к дому. На часах уже без четверти семь. Скорей бы этот ужасный день закончился.

9

В нашей жизни всегда есть некто, кто оставляет определенный отпечаток в твоей душе, кто появляется внезапно, можно даже сказать, случайно, неожиданно, без всяких на то предпосылок и оснований, постепенно завоёвывая твоё сердце, а затем, также, без определенных причин исчезая, оставляя тебя со своими мыслями и чувствами наедине.

Когда мы как в последний раз ссорились с Ирой, мы писали друг другу письма. Глупо, конечно, двум взрослым людям запираться каждый в своей комнате, чтобы запечатлеть на бумаге все то, что должны были сказать вживую, но мы не могли иначе. Это было своего рода ритуалом, традицией, нерушимым обрядом, который даже и сейчас был для меня чем-то непостижимо сокровенным и высоким. Я сижу на кухне, перебирая все то, что за эти годы удалось сохранить, вчитываюсь в каждую строчку, и у меня в горле образовывается ком обиды и горечи. Сколько мы не сказали друг другу? А сколько могли сказать? Сколько минут мы могли провести вместе, вдвоём, прямо на этой кухне, наслаждаясь кофе из одной красной турки, но вместо этого для каждого важней была работа, творчество, покупки в магазине. Мы давно умерли, нас убил быт.

«А что если не умирать?» А что, если не думать о смерти, как о чем-то таком космически далеком, страшном и неизвестном… ДА! Ведь если так представить, мы боимся сколько не самой неизбежности этого, сколько неизвестности, что нас ожидает. Мы боимся страха своего, боимся беспомощности и нежелании принять очевидного. Но тогда почему мне уже все равно? Хватит. Прочь. Только не сейчас, только не в этом месте, только не перед лежащими на столе письмами. Она бы не простила мне лишние эмоции. В душ.

Капли медленно стекают по моему телу, я ощущаю их каждой клеткой, каждым волоском на коже. Живительная влага дает мне понять, что мы существуем до тех пор, пока чувствуем. Пока в нас есть хоть что-то человеческое: радость, смех, грусть, обида, стыд мы живем, понимаете? Я совершенно наивно, по-детски рассматриваю эти дурацкие капли, понимая, что они вовсе не дурацкие, что весь мир состоит из, казалось бы, такого простого материала, как вода. Мне говорили это в школе, что все сущее и живое собрано из атомов, что вселенная держится на простом. Я понял это только сейчас, вот в эту самую минуту, а может еще давно, но так и не ощутил это на себе. Мне умирать уже завтра, а я ведь только начинаю жить. Старый тупой баран просрал всё то, что было самым сокровенным, самым большим сокровищем жизни.

Я очень люблю историю и с детства читал всякие книги, энциклопедии, справочники о великих полководцах, о войнах, о рыцарях с копьями на лошадях и о разбойниках с кинжалами. А «Дон Кихот»? Шикарное произведение, разве нет? Последний рыцарь мира, желание ему помочь, пусть даже сражаясь с ветряными мельницами. Я зачитывался этой книгой, понимал героя как нельзя лучше, прожил с ним все его приключения. Знаете, как Дон Кихот додумался до этого? Он хотел стать знаменитым, известным. Про это в книге нет ни слова, но я так не думаю.

Сколько себя помнил, хотел славы, хотел сделать что-то непомерно великое, выдающееся, хотел вписать своё имя в эти справочники и энциклопедии, хотел, чтобы меня помнили. Я даже себя обманул, я очень боюсь смерти. И, самое страшное, я боюсь раствориться, стать меньше, чем заросшим и покинутым холмиком на кладбище. Вот Иру не забудут никогда, её книги и сейчас неплохо продаются, делая мультимиллионерами издателей. Пройдут века, и школьники будут читать её в общеобязательном порядке на уроках литературы. А я? Просто холмик, точка в пространстве, которая вскоре перестанет ею быть.

Да чёрт возьми, даже каждое Её письмо мне – произведение искусства. Она хотела научить меня что ли, показать неведомым мир, раздвинуть горизонты мышления… А я, дурак, все упрямился, все не желал принять очевидное: быт убивает. Ира хотела жить высокими идеалами, я хотел жить в посредственности, окруженный счетами и банковскими карточками. Она любила меня и ради меня спустилась до моего уровня, поменяв томики британских поэтов на каталоги покупок «METRO».

Это я убил ее, отрезав крылья. Она погибла, падая вниз яркой красивой кометой, постепенно угасая, а автобусная остановка стала лишь закономерным результатом этого недолгого полета.

Придется открыть железный шкафчик.

10

Оружейная сталь, калибр 9x18 миллиметров. Пистолет Макарова лежит передо мной, завернутый в грязную просаленную тряпицу. Как давно я не доставал его из сейфа…

Они мне солгали. Как это могло случиться? Я делал все, что мне говорили. Я же ведь ничего не совершал плохого? Был как все, жил как все, одевался как другие. Не брал взяток, старался, по крайней мере. Не был ни счастливчиком, ни неудачником. Если работал, так тоже как все. Смотрел фекально-пердильные шоу по ящику, попивал пивко, почесывал постепенно растущее пузо, сидя на диване.

Начальная скорость полета пули- 344,49 ярдов в секунду. Прицельная дальность стрельбы- 50 метров. Очень точный для своего класса, однако необходимо протереть все детали, прежде чем начать пользоваться оружием.

Я защищал свою страну, каждый день я сажал по ту сторону решетки насильников и убийц, делая общество чище, а погоны начальников больше. Поганые люди. Для них каждый человек вкупе превратился в статистическую единицу, палочку в показателях, а сотрудники – лишь расходный материал.

С высоты девятого этажа открывается изумительный вид на Сперанск, точней на то, что осталось от Сперанска. Я протираю, собираю и разбираю пистолет, так горячо любимый ментами «Макаров» слился с моей рукой, стал единым целым, металлической частью моего тела.

Мощный. Надежный. Быстрее, чем нож достать.

Машины едут сплошным потоком по двухполосной улице, свет фонарей даже на этой высоте слепит меня. Грубый город, грубый век. В мире так полно всякого дерьма, но воняет почему-то только от меня. Граненый стакан одиноко стоит с рядом лежащими письмами на столе, а там, на полу много осколков стекла от бутылки с водкой. Нельзя залпом. Нельзя мешать. Слишком много «нельзя!» для одного человека в погонах. Слишком.

И вообще, почему мы сами себе что-либо запрещаем? Заковываем себя в цепи приличия и сраного этикета, который никому, кроме тебя самого, нафиг не сдался? Ну, то есть хорошо конечно, что ты не макака деревенская, умеешь ложку с вилкой держать, не хамишь, не плюёшь на тротуар, кнопки в лифтах не жгёшь. Но ведь другие так делают, и их совершенно не колышет твоё культурное мнение по данному вопросу, им так легче жить.

Совесть не щадит никого. Но многих она просто не мучает.

Емкость магазина пистолета «Макарова» всего восемь патронов. При попадании в мягкие ткани пуля остается там, создавая обильное внутреннее кровотечение и делая красное месиво. А если она попадет в кость… Кто-нибудь видел, как гниёт живой человек? Стопроцентный вариант.

Я же ведь собственными руками все погубил, все разрушил. Я же ведь столько раз в голове вертел картинку счастливой идеальной семьи. Я представлял себе двухэтажный домик где-нибудь за чертой города, полисадник, запах свежескошенной травы, книжные полки, камин… Мы бы сидели возле этого самого камина прямо на полу рядом, слушали, как тлеют головешки, как бегают язычки огня по дровам, пили бы вино из французских бокалов и смотрели бы друг на друга. Так бы и было, именно так. Но я изменил ей.