V1
Шрифт:
– Простите, но у меня тут написано, что вы жили один! Какая мать, где она была?
– Она умерла. Почти год назад как.
– Мне очень жаль. Вы скучаете по ней?
– Не было и дня, чтобы не скучал.
– Помните ли вы сентябрь прошлого года?
– А как же. Захват заложников, школа № 69, Сперанск. Это еще по всем каналам крутили, да и сейчас, я так вижу, не утихает.
– Что тот день значил для вас?
– Я не сидел дома, как сотни тысяч других. Я был там. Нет, Боже упаси, не в школе конечно, но рядом с ней, за чертой оцепления, где собрались и люди с телекамерами, и толпа зевак, и я посередине.
– Как вы оказались там?
– Немудрено
– Вы видели там что-нибудь?
– Я видел все. И вертолет, кружащий в небе, и какие-то фигуры на крыше, и детей, покидающих школу, и полицейские сирены – я видел все это. Вояки в черных костюмах по страховочным тросам спускались вниз с военного вертолета, маленькими группками те же спецназовцы с касками, щитами и автоматами наперевес забегали в не очень огромное четырехэтажное здание школы, а вдали все бликовала красно-синим цветом полицейская мигалка. Но все это было так, фоном. Я наблюдал за другим.
Вдали от нас, за лентой оцепления тусовались какие-то ватники в погонах, а чуть дальше возле кареты «Скорой помощи» санитары травили друг другу непонятные мне медицинские байки и анекдоты, угарая с этого по-чёрному. Я видел и это тоже.
И вдруг я услышал громкий такой хлопок. Не нужно было быть гением, чтобы узнать звук выстрела. Затем эти санитары перестали смеяться, но начали готовить носилки, а люди в погонах засуетились, кого-то вызывая по рации, а после какого-то старого хрыча вынесли из близлежащего многоэтажного здания, но не донесли, потому что он вскочил с носилок и побежал вдаль, а куда – непонятно. А потом в эту же самую карету спустя час принесли какой-то свёрток в чёрном салафановом пакете. Кто это был, говорить не буду. Опять же, новости все смотрят.
– Чтож, спасибо вам большое, вы нам сегодня очень помогли. Ваше имя…погодите! Серега, ты это снимаешь?! Да, да вот, так, крупным планом, ага! Егор Кириллович, вы что, плачете?
И я не выдержал.
– Сволочи! Да как вы можете! Зачем вы опять это делаете? Я же все сказал, я уже все подписал! Я не хочу больше это вспоминать! Я не хочу больше быть! Уходите, уходите отсюда! Да! Да, именно я – виновник всех этих смертей, довольны?! Именно я продал Антону оружие, именно я пролил кровь! Не было и дня, чтобы я не пожалел об этом. А вы тут, сидите и со спокойным видом мучаете меня? За что?!
– Простите, Егор Кириллович, но я же не собирался…
– Вы там были? Могли бы вы жить, есть, спать с мыслью, что именно ты повинен в смерти этих людей?! Ты бы, режиссер, смог заснуть, зная, что тебе приснятся те, кого ты даже и не видел никогда? А я глаз закрыть не могу, чтобы их не увидеть. Понимаешь это, режиссер?
Я не плачу, просто соринка в глаз попала. Пыльно тут очень…
Режиссер еще пять минут сидел в своем кресле, а после побежал куда-то звонить, с кем-то договариваться, долго спорил о чем-то, чтобы потом сказать:
– Егор Кириллович. То, что вы сказали, потрясло меня. Не как телевизионщика, вы правы в этом плане, мы – черствый народ, а как человека. Каждый должен знать эту историю, каждый. Я позвонил кое-кому, долго обсуждал… хотя, не буду вообщем тянуть кота за яйца. Есть идея – снять фильм про вас, именно про вас, про вашу личность. Да – снимаем, нет – мы вас перестаем мучать.
Что скажете?Кивка было достаточно. Режиссер сказал, что снимать будут уже в ближайшие дни, пока есть возможность, но я уже слышу это, находясь в тумане дрёмы.
Пожалуй, пойду спать, слишком много мыслей и слишком мало сил, чтобы дать ответ.
Cam_0002
Любой врач скажет: если каждый день ковырять рану, она не заживет никогда. Отголоски прошлого преследуют меня, не оставляют меня в покое, сколько бы я ни ползал на коленях, сколько бы ни умолял о пощаде. Смерть. Покой и безмятежность в чистом виде. Сколько раз я слышал об этом спасительном для себя состоянии. Но эти ублюдки не хотят добивать меня, они желают, чтобы я еще помучился, и я проживаю еще один день.
Когда-то я был слишком привязан к вещам. Моя квартира, моя одежда, разнообразная техника. Я уповал на это, я покупал и покупал, и каждый день мне нужны были деньги для этого. Деньги быстро кончались, но я знал, что это лишь временно. Стоило мне продать кому-нибудь оружие или наркоту, кошелек снова становился полнее. А теперь? Все, что есть у меня, я храню и ни йоды не трачу. Это воспоминания.
– Микрофон настроен, низкие и верхние я подкрутил, – звукооператор держит над видеокамерой какой-то смешной меховой набалдашник. – Можем начинать!
– Итак, Егор Кириллович, – режиссер смотрит на меня, пытаясь изобразить сострадание. – Вы помните, что вы должны рассказать свою историю людям. Возможно, это единственный ваш шанс. Три! Два! Один! Начали!
Ни одной эмоции больше. Он ждет, пока ты начнешь реветь. Не бывать этому!
– Здравствуйте, я – Игорь Латушкин, специальный корреспондент телеканала Россия-1. Прошел год с событий, произошедших в Сперанске. Казалось бы, чудовщный теракт давно предотвращен, заложники спасены, а сам агрессор, Дорошкевич, убит. Почему мы никогда не забудем то, что произошло? Почему эта тема уже год является самой актуальной новостью на телевидении? Егор, я начну с нескромного вопроса: кто для вас Антон Дорошкевич?
– Не понял?
– Кем вы его считаете: террористом или героем?
– Я считаю его человеком, который всего один раз не забоялся ответить на вызов, только и всего.
– Но ведь он убил людей?
– Мне предпочтительней думать, что людей убивал я.
– Так кто же он для вас?
– Думаю, что больше герой, чем террорист.
– Почему вы делаете его героем?
Только держаться. Спокойней, это всего лишь вопрос.
– Нет. Героем его сделали вы.
– Я?
– Нет, не вы именно, а телевизионщики. Каждодневно вы говорили нам с экранов, что он террорист, что он опасен. Но, как только его убили, ставшие привычными слова «убийца», «маньяк», «нехристь» стали заменяться на «жертва обстоятельств», «загнанный в угол» и «виновный невиновно». Телевизионщики… Вы убили мальчика в глазах всей страны, пуля лишь завершила все остальное.
– Сила четвертой власти сейчас высока как никогда… Однако, Егор, вы все сетуете на телевизионщиков, говорите, что у нас нет совести, что мы своим безразличием свели парня в могилу. А по факту вы говорите нам умываться, когда у самого все руки в крови.
Стараться не реагировать, он тебя просто провоцирует.
– Вам ведь есть, что сказать, Егор? Вам ведь есть, что сказать стране? Все те, кого вы обвиняете в клевете, смотрят на вас через объективы телекамер. Они ждут ответа, они жаждут узнать, каково это – стать тем, из-за кого убили детей!