V1
Шрифт:
Я смотрю в бинокль на то, что происходит вокруг нас, не только внизу. Мы не единственные, кто вынужден торчать на этих высоких постах; на соседних крышах также стоят по 1–2 снайпера на каждый дом в ожидании команды. Все просто: один с винтовкой, другой страхует. Вот где происходит настоящая война. На крышах жилых домов, но постоянно и каждый день.
Я смотрю в бинокль и вижу, как внизу зашевелились солдаты, оцепляя периметр вокруг здания, как бойцы спецназа небольшими группками по 4–5 человек проникают в школу с разных ходов и как пожарники отгоняют свои машины, освобождая проход для бронетранспортера.
Я смотрю в бинокль, а где-то вдалеке от меня кипит жизнь. Люди в суматохе с кипой бумаг спешат куда-то на важные ланчи, поправляя очки на переносице. В небольшом
Я достал последнюю сигарету из пачки, наплевав на свои потуги о здоровье и о больном сердце. Мы сидим здесь, в этом каменном гнезде, уже полчаса, ожидая какой-нибудь команды, но нам никто ничего не говорит. А я все курю и гляжу на белый пепел, который тлеет на этой белой капсуле смерти. Не понимаю, в чем фишка? Когда мне плохо – я курю. Когда мне хорошо – я курю. Когда мне нормально – я курю. Но ведь я убеждаю себя, говорю, что сигареты я покупаю от нелегкой жизни, а так – тут же бросил! Это же смешно, тогда почему? Мне нравится? Да нет, не особо. Скорее всего, дело привычки.
И тут лежащая рядом со мной рация зашипела. Началось:
Группа захвата № 1 спускается по страховочным тросам по стене здания и закрепляется на уровне второго этажа в районе кабинета и ждет сигнала – это раз.
Группа захвата № 2 закрепляет пластид на дверном замке, затем ждет приказа командования – это два.
После взрыва спецназ кидает в помещение ослепляющую гранату – это три.
Группа захвата № 1 разбивает окна и влетает в кабинет- это четыре.
Группа захвата № 2 убивает террориста и выводит заложников – это пять.
Вот такой план действия только что прозвучал по рации. Ах да, наша группа сидит на крыше и следит за внешней обстановкой. Вашу мать, хотели бы избавиться – послали бы домой, но вместо этого я вынужден глядеть на то, как Шестой все крепче сжимает в своих руках винтовку, стуча костлявыми пальцами по деревянной рукоятке. Каждый звук, доносящийся со стороны этого долговязого шизофреника, молотом бьет по моей и так нездоровой черепной коробке. Нервы. Они у всех ни к черту. Главное – это дождаться штурма, а тогда уже можно будет ехать в свой офис, перебирать бумажки, пить кофе из белой кружки… Она подарила мне ее на день святого Валентина еще лет пять назад. Белая кружка с фотографией и словами. Банально до чертиков, но очень приятно. Ладно, отбросить, отставить, отложить. Не думать об этом, не время для этого, оно еще наступит. Надо принять таблетки.
Невыносимо трудно ждать, находясь в состоянии неконтролируемой беспомощности. Я бы пошёл туда, без спецназа и оружия, только бы приказали, я бы спас, я бы защитил детей от него и его от детей. Я знаю его лучше, чем кто-либо на свете. Я сам был таким.
Но вместо этого я сижу на карнизе, смотря в бинокль и слушая шипение из рации. Мы молчим и не говорим с Шестым ни слова друг другу в ожидании того, что вскоре произойдет.
…
«– Внимание, четвёрка. Это группа «А», мы на позиции, второй этаж, кабинет в пяти метрах, готовы к штурму, приём!
– Группа «А», это четвёрка, рассредоточьтесь. Шестой, третий, пятый главный. Коробка вас страхует, в случае атаки – огонь на поражение, приём!
– Четверка, отзывай коробку, дверь открывается, в замке ключ повернулся. Какие распоряжения?
– На линии – Первый, приём!
– Внимание, я – Первый! Группа «А», действуйте по ситуации, если есть возможность, цепляйте боевика, нам он живым не нужен. Главное – дети и учительница, с Богом, ребята!
– Вас понял, конец связи.
– Отставить конец связи, это группа «Б»! Он выходит, верней не так, выходят заложники и он посредине, держит на мушке одного гражданского, приём! Первый, первый, что нам делать?
– Группа «Б», доложите обстановку, как слышите?
– Первый, там на вскидку пятнадцать-восемнадцать человек у него на виду, зацепить не удается, приём.
– Ждите, когда он откроется, приём.
…-Первый,
он спускается с заложниками в подвал, какие действия?– Наблюдайте и докладывайте об изменениях, мы и так на измене, приём.
– Запросите диспетчера, пусть скоординирует пожарников, конец связи.»
…– Это группа «Б» на линии, он бросил заложников и побежал по какому-то коридору в подвале, что нам делать?
– Диспетчер, запросите скорую!
– Это первый. Коридор блокирован, через минут пять там будут экипажи…»
Как-то раз Шестой рассказал мне забавную школьную байку, о которой ему поведал его сын, придя после занятий в пятом классе. История была про мальчика, который случайно забежал в подвал школы и потерялся, а обнаружился он только через час, и то на стадионе, и то учителем физкультуры, и то случайно во время сдачи нормативов по бегу. Ученик трясся и говорил о каких-то трубах и тараканах, но даже не это было важно. Миф о тайном ходе на свободу взбудоражил этого школьника-боксера, а мы с Шестым, чисто из профессионального интереса и от избытка свободного времени, воспользовавшись своим служебным положением, залезли в архив на следующий день и откопали план этой самой школы. Оказывается, что ход действительно существует, это было своего рода бункером, построенным гениями советской инженерии на случай ядерной войны, только он был давно заброшен и выход его пролегал именно возле стадиона этого треклятого здания. Я вспомнил это, слушая переговоры командования по рации, но только сейчас я догадался, что и Шестой не забывал про это.
Отточенные машинальные навыки уже не требуют команд мозга, и руки сами делают своё дело. Я не успел ничего сделать. Шестой прицелился и, не задумываясь, выстрелил туда, где, предположительно и находился Антон. Школа освобождена, заложники спасены, террорист мертв, телевизионщики и начальство из оперативного штаба довольны.
Закон жизни: умрет один, спасутся тысячи. Все, как и должно быть.
6
Почему? Когда? Что произошло? Как меня мог покинуть человек? Зачем, и, самое главное, ради чего я пошел работать в полицию? Ради званий и наград? Ради зарплаты? Ради формы? Что стало со мной за это время?
Ствол винтовки Шестого еще дымился, когда он, наконец, освободился от того, что так долго мучило его по ночам. Уверен, каждый родитель поступил бы на его месте абсолютно так же, каждый. То, что Шестой убил Антона, сомневаться не приходится, я трижды глядел на красные пятна на кленовых листьях. Всё. Конец.
Никто не знает, что на самом деле творилось в душе Антона. Возможно, что-то и терзало его, но что именно, понять трудно. Но я поражаюсь сколько не самой ситуации, сколько моему посредственному отношению к этому всему. Мне все равно, хотя буквально пять минут назад я думал, что нет. Мне плевать на то, что происходит внизу и здесь, на крыше многоэтажной блочной «хрущевки». Если бы я знал, заранее, минут на пять, что сделает Шестой, я бы все равно даже не стал останавливать стрелка. Только… как то грустно и одиноко от всех этих вопросов, и ответов на них нет, и вряд ли будут.
С каких пор я перестал запоминать имена? Они словно и не нужны мне были вовсе, числа отражали весь характер людей. Я словно и своё имя забыл, будто и не существовало у меня никогда другого имени кроме как «пятый». И никто не ответит, почему мне это так нравится.
Шестого не станут ни наказывать, ни поощрять за его поступок. Но никогда я не видел столько радости в глазах у полутрупа, на которого и был похож этот человек.
И тишина. Такая мертвая, пронизывающая время и пространство, окутывающая меня беззвучным одеялом и непостижимо загадочная. Даже щелчки рации и то уже были не слышны, только дыхание и учащенный стук сердца. Все громче и громче, разбиваясь на миллионы аккордов, они пронизывали моё тело. Я повернул голову и увидел, как солнце приближается ко мне, оно уже не светило на небе, оно уже здесь, рядом, увеличивается с невероятной скоростью. И тут я перестал видеть что-то, кроме белого цвета. И тут я перестал чувствовать что-то кроме тепла.