Ван Ван из Чайны

Глухонемая бабушка пошла за дедом, а мы отправились на освобожденную сестренками кухню. Никакого праздничного застолья не планировалось — нечего праздновать, все заранее настроены на провал. На столе в основном рис и благополучно вернувшийся в родные пенаты копченый окорок. Роль вкусной «прикуски» играют свежие овощи, запивали это все чаем.

Разговаривали на те же темы — городские приключения и экзамен с предполагаемыми результатами. Прадедушка апатично пережевывал рис, не глядя на меня, и меня это задело — не единственное проявление неверия, а с учетом контекста и общей подавленной атмосферы.

— Особенно хорошо я справился с русским языком, — заявил я на великом и могучем. — Благодаря прадедушке я уверен, что набрал на нем максимальный балл.

Подняв на меня проясняющийся прямо на глазах взгляд, дед проглотил содержимое рта и насупился:

— Зачем ты обманывал меня, плохое яичко?

Вопрос прозвучал на удивившем меня чистотой русском. Неудивительно, впрочем — на самом верху переводил, почти небожителям.

Родственники затаили дыхание, озадаченно переводя взгляд с Ван Ксу на меня и обратно. Выкатываем заготовленную отмазку:

— Прости за прямоту, уважаемый учитель, — поклонился я прадеду. — Просто твоя непростая жизнь научила меня тому, что полезно притворяться глупее, чем есть на самом деле.

Семья залипла — китайский папа и «Госпожа» вроде бы успели привыкнуть к нетипичному для Ван Вана поведению, но не настолько же. Об остальных и говорить нечего — позавчера я особо не отсвечивал и однообразно отвечал на просьбы сдать экзамен и не пытаться себя убивать, а потом сбежал сдавать Гаокао. «Притворялся идиотом» вообще прекрасное оправдание для резких личностных изменений. Люди видят и верят в то, что хотят, и родственники с легкостью сами себя убедят в том, что давно замечали странности в поведении Ван Вана. Вот как со знанием русского — на лице прадеда отчетливо прослеживается напряженная мыслительная работа, по итогам которой он неизбежно придет к выводу…

— Ха! — вырвался из глотки прадеда хриплый смешок. — Я всегда знал, что мой правнук не может быть дураком — в роду Ван никогда не было настолько тупых! Ха! Ха! Ха!.. — рассмеялся в полный голос, и за ним подхватила вся семья.

— Скоро мой день рождения, — продолжил я, когда смех иссяк. — Кроме того, Гаокао — очень важная черта в жизни. Я давно решил, что на нем я выложусь на полную, а после — перестану притворяться дураком. Меньше всего на свете я хочу разочаровать семью, которая дала мне так много, — поднявшись со стула, я отвесил низкий поклон. — Простите мне мое вранье. Город — страшное и жестокое место, и мне нужно было как следует потренироваться казаться бестолочью: от таких ничего не ждут, им не завидуют, а значит не станут строить козней.

Вранье — это всегда вранье, и конечно же родственники, будучи очень довольными моим актуальным поведением, принялись меня за него ругать. Исключительно из любви и гордости — такой Ван Ван реально похож на семейную надежду и опору.

— Но зачем ты попытался отравиться? — вспомнила о важном китайская мама.

— Это все вина моего горе-сыночка! — охотно поделилась другой моей ложью бабушка Кинглинг.

Надо отдать должное — из Ван Дэи получается очень хороший «громоотвод» для семейной ругани.

* * *

Вспышка молнии отразилась на мокрых ростках чеснока, на мгновение перекрыв свет моего налобного фонарика и причудливой игрой света рассыпалась по кажущимся сплошными струям дождя. С капюшона и подола дождевика лились сплошные потоки. Тело, лицо и ноги давно промокли, и я был благодарен климату Сычуани за то, что водичка с небес обрушивалась теплая, а летняя китайская ночь не давала мне продрогнуть. Мокро, неприятно, но ничего такого.

Проморгавшись и очередной раз вытерев с лица воду — тщетно, потому что сразу заливает, но как Ван Дэи просто игнорировать пока не получается — я продолжил обрывать чесночные соцветия и класть их в мешок.

— Давай скорее, у тебя же не одна рука, а две! — в очередной раз «подбодрил» меня однорукий батин брат Ван Вэньхуа.

Задрал своими руками. Понять можно — инвалид, поэтому обижаться нет смысла, и я спокойно давлю раздражение. Поля у нас с Вэньхуа общие, и работает он отлично. Живет отдельно, «бобылём». Естественные надобности так сказать удовлетворяет при помощи вдовы Се Мейли, живущей в паре улочек южнее нас. Оба своим союзом довольны, и не женятся из-за чисто экономических соображений: у Се Мейли муж был военным, который погиб на учениях, и ей выплачивают за это пенсию. Выйдет замуж — пенсию отберут. Ван Вэньхуя получает пособие по инвалидности, и оно в случае женитьбе будет урезано — так мне объяснила бабушка Кинглинг.

— Или все, мыслями уже в городе? Не спеши — может ты просто самоуверенный болван? — издевательским тоном подколол меня милый дядюшка.

Успешно подавив раздражение, я выпрямился и с удачно подсвеченной вспышкой молнии улыбкой запустил в висящий на поясе дядюшке мешок соцветием чеснока.

— Ты промазал! — прокомментировал он.

— Нет, я целился именно в мешок, — парировал я. — Как взрослый, ты должен понимать… — пришлось замолчать и переждать пришедший гром. — Что делать выводы нужно тогда, когда за ними стоит реальность, а не домыслы или чувства.

— Умник хренов, — обиделся дядя. — Работай!

А неплохой у Ван Вана глазомер — добрые три метра нас с Вэньхуа разделяют. Неплох и я — на чистом опыте машинально просчитал траекторию не очень-то пригодного для метания «снаряда» с учетом ливня и пусть и слабенького, но ветра. Эх, будь моё «вместилище» хотя бы на пару лет моложе… Ай, чего уж теперь, дергай чеснок, Ваня — быстрее закончишь, быстрее пойдешь спать.

На третий час монотонной работы я неожиданно словил почти эйфорию. Молния сверкает, гремит гром, на поле обрушиваются хляби небесные, а я подобно роботу обрываю соцветия и кладу их в мешок. Наполняется — завязываем и берем пустой. Потом нужно будет пробежаться и сгрузить мешки в телегу, прицепленную к дядюшкину мотокультиватору, в «колесной» конфигурации способному выполнять роль душераздирающе медленного транспорта.

Измененное состояние сознания — кажется, так это называется. Оно же — «транс», оно же — «медитация». Мне нравится — гораздо прикольнее, чем скука первых часов работы. Теперь непогода воспринимается как что-то враждебное, а я героически ей противостою, получая от соперничества с природой приятное чувство победы. Мой дух крепок как статуи Терракотовой армии Императора Цинь Шихуанди! Мои руки крепки и трудолюбивы, как руки самого Великого Кормчего! Я ни перед чем не остановлюсь, как пошедший на радикальные реформы Дэн Сяопин!

Чавкающий, набухший от щедрой подпитки влагой чернозем норовил проглотить сапоги и радовал возможностью насладиться собственной ловкостью — подскальзываюсь регулярно, но ни разу не упал. Чем не тренировка на координацию движений? А какая в доставшемся мне теле выносливость — который час в позе «буквы зю», и ни намека на боль в спине, шее, ногах или руках! Дыхание — ровное и размеренное, и чисто ради проверки физических кондиций я временно забил на прямые обязанности и пробежался по полю, собирая мешки с соцветиями и сбрасывая их в телегу. Давно забытые ощущения легкого и тренированного — чистым сельским трудом и неплохой генетикой! — тела ударили в голову еще сильнее «фермерской нирваны». Подхватив с земли камень, я бросил его в находящийся в полусотне метров столб забора. Снова идеальный бросок! Так, палка… Спасибо, молния — вот она, «ракетка», в землю воткнута, разграничивая ряды чеснока. В два прыжка добравшись до палки, я ловко прокатился сапогами по скользкой грязи, немного усовестившись поврежденных моими упражнениями ростков чеснока и по пути выдернув из земли снаряд. Еще камень, подбрасываем, бьем…