Варламов

вом аплодисментов балкона.

Обличенные в пьесе Горького «дачники», не знающие, «где

бы спрятаться от жизни», чувствовали себя оскорбленными и то

и дело шумели... Шиканье, свистки, аплодисменты!

Возмущенная Комиссаржевская (в роли Варвары Михайловны

Басовой) начинает греметь:

— И мне кажется, что скоро, завтра, придут какие-то другие,

сильные, смелые люди и сметут нас с земли, как сор!

Возмущенные крики партера громче голоса Комиссаржевской.

Но теперь уже ясно, что балкон одолеет. В аплодисментах тонут

возгласы «дачников» партера... Кто это их «сметет, как сор»?

Революция? Возгласы возмущения, свистки...

Так третий акт кончился в атмосфере скандала.

А к началу четвертого театральный зал превратился в ми¬

тингующую площадь.

Стихи студента Власа о «тусклых и нудных человечках» опять

разъярили партер. Мы с большим волнением ждали, что будет

в конце спектакля...

И вот занавес закрылся под многоголосые молодые крики:

— Горького!

— Комиссаржевскую!

— Автора! Автора!

Из-за кулис появился Горький: бледный, злой, но удиви¬

тельно сосредоточенный и спокойный.

Он взял за руку Комиссаржевскую:

— Пойдемте!

И с ней вышел на сцену.

Дали занавес.

Оглушительную овацию стали прорезать столь же оглушитель¬

ные свистки.

Горький спокойно сложил руки на груди и стал с презритель¬

ной улыбкой оглядывать «свистунов».

Вера Федоровна с гневными, горящими глазами стояла рядом

с писателем.

Мы за кулисами, сжав кулаки, были готовы выскочить на по¬

мощь автору и нашей руководительнице. Но свистки вскоре

окончательно потонули в неистовом приветственном гуле востор¬

женных голосов».

К этому надо прибавить, что возглавляли «свистунов»

Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус. При этом красавица и

изящная поэтесса Зинаида Николаевна держала в зубах обыкно¬

венный полицейский свисток.

После 9 января 1905 года дальнейшие представления «Дачни¬

ков» были запрещены особым приказом петербургского генерал-

губернатора Трепова.

На Лиговке, в так называемом Народном доме Паниной был

создан Общедоступный театр, которым руководил Павел Павлович

Гайдебуров. Это был совсем особый театр. Его зрители — окраин¬

ный питерский рабочий народ. «Общедоступный» жил в тесном

соседстве с большевистским подпольем, которое тут же издавало

машинописный партийный журнал «Голос рабочего», с кружком

рабочих-поэтов, корреспондентов ленинской газеты «Звезда».

В Народном доме бывал в 1905 и 1906 годах Владимир Ильич

Ленин. В воспоминаниях Н. К. Крупской рассказано о выступле¬

нии Ленина (под именем Карпова) в театральном зале Народного

дома на многолюдном митинге 9 мая 1905 года.

Десятилетие Общедоступного театра Гайдебурова было отме¬

чено статьей в «Правде» (10 марта 1913 г.), в которой говорилось:

«Строго художественный, литературный репертуар, рассчитан¬

ный на потребности пробуждающейся демократии, тщательно

художественная обстановка, любовное отношение к делу — такова

физиономия этого популярного в рабочих кругах театра».

Знаменательные события первой русской революции не ми¬

новали театрального искусства. Коснулись они и Александринки.

Только коснулись... Нельзя было ставить Горького, — появились

на ее сцене пьесы авторов, близких к горьковским сборникам

«Знание»: С. А. Найденова, С. С. Юшкевича, Е. И. Чирикова.

Тупое, беспросветное мещанское бытие и нарастающий в

сердцах молодых людей бунт против него, бунт — словесный,

путаный, неосмысленный, бездейственный. Но все-таки разда¬

лись с казенной сцены громкие голоса о казненной правде, о ду¬

хоте, в которой уже жить невмочь...

Пьеса С. Найденова — «Стены». Трущоба столичного города.

Огромный дом, тесные конуры которого густо заселены «мелким

людом». Узкий двор, со всех сторон зажатый стенами. И небо

с овчинку над этим глухим двором. Семья Кастьяновых: он —

учитель, изгнанный из гимназии за то, что на старости лет вер¬

нулся к своим студенческим вольнодумствам; его дочь — Елена,

восторженная девица, убежденно, но, пожалуй, излишне красно

толкующая о «новой, чистой жизни», о великой любви к «стра¬

ждущему народу»; ее мать, — женщина, пуганная злом, не спо¬

собная понять ни мужа, ни дочь.

Пьеса кончается тем, что Елена уходит из этого дома, глухие

стены которого давят насмерть. Уходит, уезжает на юг, «в сол¬

нечный край», спасая... одну себя. Не велик подвиг, но для те¬

атра и этот образ в новинку. И он увлекся им. Увлекся краси¬

выми, звонкими, пылкими речами Елены о наступлении «новых

времен»... Да, новые времена! Ими отцы упрекали детей, а дети

пугали отцов. Роль Елены, под одобрительный гул зрительного

зала, играла молодая М. А. Ведринская.

В этой пьесе была хорошая работа для Варламова — роль

Максима Суслова, отца Артамона: большой, сильный, свирепый

старик «в цилиндре, какие носят раскольничьи попы». Он не

только богач и хозяин жизни, но и глава духовной «сусловской

секты», владыка смерти. Суров и жесток, неумолим и грозен,

как сам бог. Он приказывает своему подручному, мяснику, заре¬

зать непокорного Артамона тут же, сейчас же, у него на глазах.

А когда Артамон перехватывает нож, величественный Максим

Суслов падает наземь, ползет на четвереньках. Бог — на четве¬