Варламов

разумить. Других кровей человек. И играть надо его по-другому.

И выпевать роль отказывался наотрез. «Возникло опасение,

что он никак не сольется со стилем всего антуража и со всей

установкой спектакля», — пишет Ю. М. Юрьев, который испол¬

нял роль Дон Жуана.

«В сущности, я лично добивался обратного, как раз вразрез

с Варламовым. Я стремился, чтобы точно установленные движе¬

ния и весь мой тон речи тонко сочетался с фоном гобеленов, на

котором развертывалось само событие. Акварельными красками

или, лучше сказать, гравюрными штрихами я пытался рисовать

образ Дон Жуана. Старался достигать изящества, мягкости как

в движениях, так и в произношении отдельных монологов и в

ведении диалога. Быстрая, стремительная речь, почти без повы¬

шения тона. Все внимание было устремлено на смены темпа и

быстрое, смелое переключение с одного ритма на другой...

Ясно, что такая моя установка шла вразрез с варламовской,

и я недоумевал: как же быть? Как слить воедино, как спеться

с моим основным партнером? Как вести с ним многочисленные

диалоги?!

И вот, наконец, на одной из репетиций я почувствовал, что

на контрасте построенные наши диалоги, в силу различия харак¬

теров наших образов и происхождения каждого из них, могут

даже выиграть — и с помощью известного такта нисколько не бу¬

дут мешать общему ансамблю».

Не удивительно ли, что Юрьев, образованный артист и знаю¬

щий человек, пришел к этой мысли не сразу и не без труда,

а Варламов сообразил с маху: и про обусловленность образов

«происхождением каждого», и плодотворность столкновения двух

различных манер сценического поведения даже в этом насквозь

стилизованном спектакле? Понял, что Сганарель должен быть

другим и, играя его по-другому, может оказаться в спектакле

своим, не внесет неладной разноголосицы.

Понял это и Мейерхольд. Еще в ходе репетиций, рассказывает

В. А. Теляковский, он заявил:

— Надо Варламова предоставить самому себе: он сделает

по-своему, но хорошо, и нечего беспокоиться.

«Вот его первое появление в Сганареле, в сопровождении

Гусмана — конюшего доньи Эльвиры. Из глубины сцены в не¬

обычайно красочном, живописном и характерном полосатом ко¬

стюме, украшенном лентами, прямо на публику, подходя вплот¬

ную к ней, к самому краю выдвинутого вперед просцениума,—

с открытым, добродушным, необыкновенно веселым лицом идет

Варламов, еще не произнося ни одного слова, и только своим ви¬

дом вносит такое оживление, что как будто настал праздник и

все кругом осветилось ярким светом. Такова сила его таланта».

(Из «Записок» Ю. М. Юрьева.)

Спектакль начинается с рассказа Сганареля о своем барине.

— Между нами говоря, — Варламов обращается не так к Гус¬

ману, как к зрителям, — мой господин Дон Жуан — такой злодей,

каких свет не видал, чудовище, сатана, пес паршивый, турок,

проклятый еретик, который не верит ни в небо, ни во что святое,

живет как последняя свинья, скотина, не знающая христианских

законов и священного писания...

И все это так горячо, что еще непонятно, осуждает Сганарель

своего господина или хвастает его беспримерными качествами.

Слова вроде бы бранные, а Варламов весело улыбается.

«В нем было столько жизнерадостности, комизма, наивного

добродушия, веселости и готовности живо и доверчиво воспри¬

нимать все совершающееся вокруг него и дышало такою необык¬

новенною непосредственностью, обаянием и вместе с тем юмором,

свойственным французскому драматургу, что его лицо для пуб¬

лики при первом же появлении на сцене служило как бы визит¬

ной карточкой Сганареля и в то же время — визитной карточкой

комедии Мольера», — пишет тот же Ю. М. Юрьев.

Выговорив все про своего господина и вытолкнув Гусмана

вон, Варламов снова выходил вперед, всматривался в зрительный

зал, искал знакомые лица... И вдруг:

— А-а-а, Николай Платоныч, мое вам почтение! Пришли на

нас поглядеть? И хорошо сделали. Сегодня у нас веселое пред¬

ставление. Посмеетесь вдоволь!

И в другую сторону:

— Кого я вижу! Мишенька? Говорят, ты женился? Вот рядом

с тобой — она? Что ж ты такую красавицу скрываешь от друзей?

Пришел бы с ней в гости ко мне. Не бойся, я — старик, не отобью!

И в директорскую ложу:

— Владимир Аркадьевич, голубчик, запишите себе на память:

завтра в десять часов утра приду к вам по делу. Не занимайте

это время ничем другим, оставьте за мной...

И так, пока не одернет его вышедший на сцену Дон Жуан.

Делалось все это по режиссерскому замыслу. Но такое можно

было доверить только Варламову. Только он мог выйти из роли

легко для себя и не покоробив никого в зрительном зале. Можно

было заранее быть уверенным, что только ему простят зрители

дружески-фамильярное обращение. Да и кто еще мог бы ра¬

зыскать в зрительном зале столько знакомых и сразу найти —

кому что сказать? И так безобидно, приветливо, по-свойски, с

густой приправой смешинки.

У Варламова в роли Сганареля все было основано на сочув¬

ственном интересе актера к образу. Он играл эту роль, совер¬