Варламов

щедростью, что позволяло Варламову, всю жизнь не работавшему

над собой, все же закончить свой путь великим артистом. Он был

бы несомненно еще более великим, обладай он и другими качест¬

вами, которые необходимы каждому художнику. В. Н. Давыдов

сказал: «Дайте мне талант Варламова, и я покорю весь мир». Но

как, однако, ценно то, чем владел Варламов, если оно одно могло

принести ему такую большую славу» (В. О. Топорков. «К. С. Ста¬

ниславский на репетиции»).

Что же «оно одно»?

Счастливое умение войти в то безыскусное состояние нерас¬

торжимого двуединства актера и роли, которое творит сцениче¬

ское чудо — живой образ!

Немало, если уже оно одно могло сделать Варламова великим

артистом, которого «посещал гений», и вызвать к жизни сцени¬

ческие образы, которые остались незабываемой классикой теат¬

рального искусства!

«Варламов — громадный талант. По качествам, дарованным

ему природой, едва ли найдется ему равный во всей России», —

писал В. И. Немирович-Данченко.

Начисто лишенный способности противопоставить образ себе,

актеру, мог только уподобиться образу, доверчиво сблизиться с

ним. И на путях сближения где-то незаметно перешагнуть гра¬

ницу между собой и принятым на веру сценическим образом.

Широта его исполнительских возможностей казалась неогляд¬

ной. Его талант словно рос на десятерых, а достался одному.

Был безупречным мастером слова. «Умел доносить до зритель¬

ного зала смысл, точность, цену, звук, вкус и цвет слова, красоту

и выразительность русской речи. Находил свой особый лад про¬

изношения в каждой роли.

И хорошо пел, танцевал. Например в водевилях.

Одна из постоянных и излюбленных его ролей водевильный

Лев Гурыч Синичкин, беспредельно преданный искусству старый

провинциальный актер, который пытается устроить в театр свою

талантливую молоденькую дочь. Да ведь и сам Варламов все

время хлопотал перед дирекцией своего театра, перед режиссерами

за молодых актеров, добывал им роли. Потому играл «Льва Гурыча

Синичкина, вкладывая в него собственную свою душу. А что, —

разве желал Варламов своей приемной дочери иной счастливой

участи, чем быть актрисой?

Легко и незаметно переходил от слов к куплетному пению, от

куплета — к танцу. И все — заразительно весело, искрометно! Ко¬

гда пел в роли Льва Гурыча своей Лизе —

Театр — отец, театр мне — мать,

Театр — мое предназначение, —

зрители радостно хлопали ему — Синичкину. И ему — Варламову.

Играть водевиль — искусство особое.

Великий учитель актерского мастерства К. С. Станиславский

«очень советовал» молодым актерам пройти школу водевиля:

«учит четкости дикции, разнообразию интонаций, музыкальности

и гибкости чувств».

«Я помню прекрасных водевильных актеров: Живокини,

Варламова и Давыдова. Варламов уже по одной своей комплек¬

ции очень резко двигаться не мог... Но движением ноги, носком

или каблуком, движением рук Варламов так «пританцовывал»,

что я не отдам этих секунд варламовского танца за любой вир¬

туозный танец на роликах!»

Эти слова записаны и приведены Н. М. Горчаковым в книге

«Режиссерские уроки Станиславского». И дальше:

«Пусть внешний блеск, техника и виртуозное мастерство

останутся на стороне американских чечеточников, но обаяние

танца как внутренней потребности человека двигаться, танцевать

от радости, танцевать неизвестно чем — пальцем, платочком, пле¬

чами, особенной танцующей походкой, — в этом Варламова, Да¬

выдова и других наших русских актеров никому не перетанце¬

вать!..»

А Елена Маврикиевиа Грановская рассказывает о* том, как пел

Варламов... в опере!

В конце прошлого века александрийцы предложили в бене¬

фис Варламова поставить «Севильского цирюльника» Россини.

Репетиции шли под рояль, а на спектакль был приглашен оркестр

итальянской оперы Михайловского театра.

«Одни из петербургских театралов отнеслись к этой затее

с недоверием, другие — повалили в Александринку на забаву.

А она оказалась серьезной, то есть как раз в меру для комической

оперы. Партию Фигаро пел Дальский, обладатель прекрасного ба¬

ритона, графа Альмавивы — Аполлонский своим высоким тенор¬

ком. Одна только Комиссаржевская не пела партию Розины, а по¬

чти пела. Голос у нее, как известно, был небольшим. А Варламов

в роли старика Бартоло и пел очень хорошо, музыкально, с от¬

личной фразировкой, и речитативы вел мастерски. Он ведь все

умел, был на все руки...»

Да, на все руки мастер.

Нелегкое искусство сценического гротеска?

Записан последний разговор Станиславского с тяжело боль¬

ным Е. Б. Вахтанговым. Речь шла о гротеске, которым в ту пору

увлекался Вахтангов. Высоко ценил это искусство и Станислав¬

ский. Привел в пример русских актеров прошлых времен, кото¬

рые умели «создавать гротеск». И сразу опять Варламова в при¬

мер.

— Кто может отрицать такой гротеск? Я подписываюсь под

ним без малейшего сомнения, — сказал Станиславский.

Разве не гротесковыми были в толковании Варламова молод¬

цеватый и дряхлый Грознов, кошмарный Варравин, водевильный

Лев Гурыч Синичкин или бессловесный князь Тугоуховский в

«Горе от ума»? И Осип, Яичница... Смешное и злое обобщение

где-то в чем-то переходило границы естественной вероятности, но

образы приобретали при этом невероятную силу выразительности,

становились больше, крупнее но смыслу и мере типичности.