«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
Ценность жалованных, указных, правых грамот и других подобных документов состоит в том, что они дают нам возможность как бы заглянуть за идеологический фасад и «увидеть» будни власти, повседневную административную и судебную деятельность правительства. Решить эту задачу помогают приемы актового источниковедения, с успехом применявшиеся Л. В. Черепниным, С. М. Каштановым и другими исследователями: палеографический и дипломатический анализ документов, внимание к особенностям формуляра, пометам на обороте грамот и видам печатей, которыми они были скреплены. Но начнем мы с рассмотрения вопроса о том, сколько всего официальных актов было издано в 30–40-х гг. XVI в. от имени юного Ивана IV и какая часть их дошла до нашего времени.
2. Общая производительность московских канцелярий
Вопрос о соотношении всей совокупности реально существовавших в свое время документов и тех из них, которые известны нам сейчас, важен прежде всего в источниковедческом плане: от его решения зависит оценка репрезентативности имеющегося в нашем распоряжении актового материала. Но у этой проблемы есть и другой аспект: производительность государственной
Даже приблизительный подсчет всех официальных актов, изданных в 1530–1540-х гг. от имени великого князя Ивана Васильевича, сильно затруднен по той причине, что централизованный учет исходящих документов в то время, по всей видимости, не велся. Как уже говорилось, в России XVI в., в отличие от стран Западной и Центральной Европы и даже соседнего Великого княжества Литовского, не существовало ни единой государственной канцелярии, ни должности канцлера. Документы составлялись разными ведомствами (прежде всего казначеями и дворецкими), и, по-видимому, там же велся их учет. Такая ситуация нередко приводила к немалым затруднениям при необходимости оперативно найти нужную информацию.
Припомним эпизод, о котором шла речь в третьей главе этой книги: когда великой княгине Елене в 1534 г. потребовались сведения о размере пошлины с продажи ногайских лошадей, которая прежде взималась в пользу Троице-Сергиева монастыря, пришлось опрашивать бояр; в итоге нужную информацию сообщил боярин М. В. Тучков. Характерно, что рассказ об этом эпизоде дошел до нас в виде выписи из книг дьяка Тимофея Казакова [1337] . Понятно, что такое рассредоточение информации по книгам отдельных дьяков замедляло работу государственного аппарата. Показательны также встречающиеся в посольской книге ссылки вроде следующих: «…а писан корм [провиант, который давали литовскому посланнику летом 1536 г. — М. К.] у диаков, которые ямы ведают» [1338] ; «…а писаны те дети боярские [присутствовавшие на приеме литовских послов у великого князя 14 января 1537 г. — М. К.] у наряду, у дьяков у Елизара Цыплятева с товарищи» [1339] ; «…а записано то [дело о конфискации товаров у литовского купца, март 1542 г. — М. К.] у казначея у Ивана у Третьякова» [1340] .
1337
Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. С. 437.
1338
Сб. РИО. СПб., 1887. Т. 59. С. 43.
1339
Там же. С. 65.
1340
Там же. С. 169. Казначеи также вели учет подарков, которые подносили государю иностранные посольства (Там же. С. 215).
Потребность в централизованном учете официальных документов в средневековой Европе привела к созданию регистров: папская канцелярия вела их с начала XII в., в Англии они известны с 1199 г., а во Франции — с начала XIV в. [1341] В Великом княжестве Литовском роль регистра, куда заносились в виде копий разные виды документов, выполняла Литовская метрика (со второй половины XV в.). Именно регистры в странах, где они велись, позволяют с относительной точностью определить производительность королевской канцелярии в тот или иной период.
1341
См. предисловие Р. Фавтье к изд.: Registres du Tr'esor des Chartes. Tome I. R`egne de Philippe le Bel. Inventaire analytique 'etabli par les archivistes aux Archives nationales / Sous la direction de M. Robert Fawtier. Paris, 1958. P. X.
В России XVI в. копийные книги велись в ряде крупных монастырей, и именно из монастырских архивов происходит большая часть дошедших до нас великокняжеских грамот того времени. Но нет никаких следов существования общегосударственного регистра, в котором копировались бы жалованные и указные грамоты. Поэтому ситуация, в которой находятся исследователи русского XVI века, напоминает в этом отношении западноевропейское раннее Средневековье: великокняжеские акты приходится искать в архивах их получателей, в первую очередь — монастырских корпораций.
Всего на сегодняшний день нам известна 571 жалованная и указная грамота, выданная с 1534 по 1548 г., включая подлинники, списки или только упоминания в более поздних документах (см. Приложение I). Подчеркну, что речь идет только о документах внутреннего управления, причем акты судебного делопроизводства (судные списки и правые грамоты) в указанное число не входят, так как они часто составлялись на местах, в процессе первичного судебного разбирательства, а в Москве после вынесения приговора судом высшей инстанции лишь скреплялись подписями и печатями должностных лиц [1342] . Впрочем, судебных документов от изучаемой эпохи до нас дошло совсем немного (чуть более двух десятков за 1534–1548 гг.), и на оценку производительности московских канцелярий того времени они существенно повлиять не могут.
1342
Характерный
пример такого внеканцелярского происхождения правой грамоты, выданной в 1536 г. Троице-Сергиеву монастырю и составленной в самом монастыре, приводит Каштанов (Каштанов С. М. Русская дипломатика. С. 157–158).Итак, за интересующий нас 15-летний период (1534–1548) мы располагаем сведениями о 571 грамоте, выданной от имени Ивана IV. Много это или мало? Если сравнивать с Западной Европой, то сопоставимое количество сохранившихся документов характеризует деятельность имперской и некоторых королевских канцелярий в XII — начале XIII в. Так, от времени правления французского короля Людовика VI (1108–1137) до нас дошло 359 актов или их упоминаний, от его преемника Людовика VII (1137–1180) — 798, от Филиппа-Августа (1180–1223) — 2500 и от Людовика VIII (1223–1226) — 463 акта или упоминания [1343] .
1343
Фавтье Р. Капетинги и Франция. СПб., 2001. С. 20–21.
Но насколько корректны такие сопоставления? Ведь, как известно, до нас дошла лишь какая-то часть некогда существовавших великокняжеских и царских грамот XVI в., а остальные, по-видимому, погибли в огне многочисленных пожаров. Однако нет оснований полагать, будто время так безжалостно обошлось только с русскими архивами. Робер Фавтье, у которого я заимствовал приведенные выше данные о документальном наследии французских королей XII–XIII вв., подчеркивал, что число сохранившихся актов той эпохи ничтожно по сравнению с утраченными [1344] .
1344
Фавтье Р. Капетинги и Франция. СПб., 2001. С. 22.
Можно ли, однако, хотя бы приблизительно оценить общее количество грамот, выданных великокняжескими дьяками в 30–40-е гг. XVI в. от имени государя? Ведь именно эта, не известная нам пока величина характеризует производительность казенной и дворцовой канцелярий в эпоху «боярского правления».
С. М. Каштанов высказал предположение о том, что в России XVI в. выдавалось не более 50 жалованных и указных грамот в год, а с учетом других разновидностей актов и всех несохранившихся документов их общее число, по мнению ученого, не превышало 100 грамот в год [1345] . Однако подобный расчет, основанный на составленном исследователем хронологическом перечне иммунитетных грамот XVI в., представляется не вполне корректным. Дело в том, что упомянутый перечень содержит почти исключительно документы монастырских архивов, но без учета грамот, выданных светским землевладельцам, невозможно составить общее представление об объеме канцелярской продукции в изучаемое время. Между тем степень сохранности названных категорий документов совершенно различна: мы располагаем целыми комплексами актов крупных духовных корпораций (Троице-Сергиева, Иосифо-Волоколамского, Кирилло-Белозерского и других монастырей), в то время как от существовавших когда-то семейных архивов служилых людей XVI в. до нас дошли только крупицы. Очевидно, что примерный расчет численности актов, выданных в интересующий нас период, должен вестись отдельно для монастырских грамот и для актов светских землевладельцев, причем методика такой оценки в одном и другом случае будет различной.
1345
Каштанов С. М. Русская дипломатика. С. 168.
Применительно к монастырским актам эта задача существенно облегчается благодаря наличию копийных книг. В. Б. Кобрин, посвятивший специальное исследование проблеме репрезентативности сохранившегося актового материала XV–XVI вв., пришел к выводу, что «архивы монастырей и кафедр, копийные книги которых дошли до нас, составляют не менее 40 % всей совокупности актов землевладения и хозяйства духовных феодалов» [1346] . Степень сохранности документов духовных корпораций, от которых не осталось копийных книг, ученый оценил в 20–25 % и предположил, что в общей сложности до нас дошло не менее половины актов из всех монастырских архивов XVI в. [1347]
1346
Кобрин В. Б. К вопросу о репрезентативности источников по истории феодального землевладения в Русском государстве XV–XVI вв. // Источниковедение отечественной истории. Сборник статей. Вып. 1. М., 1973. С. 181.
1347
Там же. С. 183. Приведенную оценку сам В. Б. Кобрин считал минимальной, допуская, что в действительности до нас дошло больше — до двух третей реально существовавших монастырских актов. См.: Там же. А. А. Амосов, изучавший архивы северных монастырей, поставил под сомнение утверждение В. Б. Кобрина о том, что сохранность копийных книг отражает сохранность основной массы документов монастырского архива. Однако собственные наблюдения Амосова вполне согласуются с итоговыми выводами Кобрина: так, копийная книга Антониева Сийского монастыря, по подсчетам ученого, на 66 % отражает фонд царских грамот, хранившихся в этом монастыре (Амосов А. А. Архивная опись как источник информации об утраченных актах // Советские архивы. 1975. № 1. С. 61).