«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
Существовала, однако, хозяйственно-правовая сфера, в которой бояре в описываемую эпоху по-прежнему играли заметную роль: речь идет о контроле над земельными сделками. Купля или мена земли между вотчинниками (светскими или духовными) нередко совершалась «с доклада» тому или иному боярину.
Так, в переписной книге Владимирского Рождественского монастыря 1721 г. упоминается меновная грамота на деревню Пестенкино в Муромском уезде от 9 августа 1538 г., доложенная боярину Михаилу Юрьевичу Захарьину [1477] . Этот документ до нашего времени не дошел, зато сохранилась докладная купчая архимандрита Спасо-Евфимьева монастыря Германа с братией на половины нескольких деревень в Суздальском уезде, приобретенные в 1541 г. у Ефимии Ивановой дочери Зеленого, вдовы Романа Нороватого (другие половины тех же деревень уже принадлежали к тому моменту монастырю, чем и объясняется смысл этой сделки). Текст купчей, дошедшей до нас в подлиннике, дает ясное представление о процедуре боярского доклада.
1477
РГАДА. Ф. 248 (Канцелярия Сената). Кн. 126. Л. 388.
3 ноября 1541 г. купчая была доложена боярину Ивану Григорьевичу Морозову; на докладе присутствовали продавцы — Ефимия
1478
АССЕМ. № 49. С. 109–110.
Сходным образом оформлялись сделки и между светскими землевладельцами. Так, в марте 1542 г. боярину кн. Ю. М. Булгакову была доложена купчая Андакана Федорова сына Тушина-Квашнина на полсельца Коробовского Тушина в Московском уезде, приобретенного им у своего дяди — Семена Михайловича Тушина. Как и в предыдущем случае, боярин, удостоверявший сделку, действовал не один, а во главе своего рода «коллегии», в которую на этот раз входили Ф. Г. Адашев и И. Д. Кузьмин, присутствовавшие на докладе, а также дьяк Третьяк Михайлов сын Ракова, скрепивший докладную купчую своей подписью. Эта грамота примечательна еще и тем, что ее писал подьячий Иван Михайлов сын Висковатого — знаменитый в будущем дьяк, глава Посольского приказа [1479] .
1479
ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 530. Л. 97 об. — 99.
Так же оформлена купчая М. М. Тучкова (его интересы представлял «человек» — Дрозд Федоров сын Кулинова) на половину сельца Ефимьева в Костромском уезде, приобретенную у Г. И. Елизарова. Сделка была доложена окольничему Ивану Ивановичу Беззубцеву 15 апреля 1545 г.; на докладе присутствовали дети боярские Я. Ю. Федцов и В. И. Беречинский, а подписал купчую грамоту дьяк Иван Курицын [1480] .
Описанные выше сделки не вызвали протеста с чьей-либо стороны, и для их оформления было достаточно доклада одному боярину или окольничему. Но в случае, например, семейного раздела или конфликта дело слушалось боярской коллегией, состав которой обычно скрыт в наших источниках за общим обозначением «бояре». Так, в 1537/38 г. Семен Дмитриевич Пешков подал «жалобницу» боярам на своего племянника Ивана Юрьева сына Пешкова, опротестовав обмен вотчинами, который тот совершил с братаничем Семена — Дмитрием Ивановым сыном Пешковым. И. Ю. Пешков «отвечал перед бояры», что в придачу к своим деревням он дал за выменянную им вотчину Дмитрия еще и 130 рублей денег, но бояре велели участникам родственного обмена вернуть друг другу полученные земельные владения [1481] .
1480
РГАДА. Ф. 281 (ГКЭ). Кострома. № 39/5006. Подл.
1481
ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 530. Л. 411 об. — 412 об.
Осенью 1538 г. подьячий Третьяк Офромеев по великокняжеской грамоте произвел раздел вотчины князей Мезецких на четыре части: между тремя братьями-князьями Иваном, Петром и Семеном Михайловыми детьми и их племянницей Авдотьей Ивановой дочерью Мезецкого. Закончив раздел и проведя межи, подьячий «учинил им срок стати на Москве перед бояры у доклада на Рожество Христово лета 7040 семаго [т. е. 25 декабря 1538 г. — М. К.]. И на срок во князей места стали приказщики их да били челом бояром, чтоб государем их велели им житии по старым их усадищем» [1482] (усадьбам. — М. К.). Именно «с боярского доклада» каждому из князей Мезецких была определена соответствующая часть родовой вотчины.
1482
АССЕМ. № 37. С. 95.
Мы не знаем, сколько бояр принимало участие в подобных заседаниях, созывавшихся, очевидно, ad hoc для рассмотрения того или иного спорного дела. Но существовали и постоянные боярские комиссии, вроде «коллегии» по разбойным делам («бояре, которым разбойные дела приказаны»), упоминаемой в источниках с начала 1530-х гг. (подробнее о деятельности этой комиссии пойдет речь в 11-й главе).
Однако подобная административная рутина не была основной функцией бояр, ведь в первую очередь они по традиции являлись советниками великого князя [1483] . Между тем практика коллективных решений государева совета (Думы) претерпела существенные изменения в изучаемую эпоху. Прежде всего бросаются в глаза частые упоминания в летописях о совещаниях великого князя с боярами (как правило, с участием митрополита). На подобном заседании осенью 1534 г. было принято решение о начале войны с Литвой [1484] , а в июле 1541 г. обсуждался вопрос о том, где лучше находиться юному государю и его брату в момент нашествия крымского хана [1485] . Следующее упоминание относится к сентябрю 1543 г., когда «бояре взволновашеся между собою перед великим князем и перед митрополитом в Столовой избе у великого князя на совете» [1486] (напомню, что речь в процитированном летописном отрывке идет о попытке покушения на Ф. С. Воронцова, предпринятой кн. А. М. Шуйским и его сторонниками).
1483
Категория «совета» играла очень важную роль и в западноевропейской, и в русской средневековой политической культуре, см.: Малинин Ю. П. Средневековый «дух совета» // Одиссей. Человек в истории. 1992. М., 1994. С. 176–192; Bogatyrev S. The Sovereign and His Counsellors. P. 37–91.
1484
Наиболее
подробный рассказ об этом заседании сохранился в Воскресенской летописи: ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 288.1485
Там же. С. 297–298.
1486
ПСРЛ. Т. 29. С. 45.
О совещаниях великого князя с боярами говорится также в посольских книгах 1530–1540-х гг.; они описываются стереотипной формулой: «говорил князь великий с бояры» [1487] , а принятые решения излагаются как «приговор» государя с боярами [1488] . Здесь же дважды (в январе 1537 г. и марте 1542 г.) при описании приема государем литовских послов изображено заседание Думы, причем употреблено и само слово «дума»: «…князь великий сидел в брусяной избе в выходной, а у него бояре, и околничие, и дворетцкие, которые живут в думе, и дети боярские прибылные, которые в думе не живут…» [1489]
1487
Сб. РИО. Т. 59. С. 46 (1536 г.), 81, 88, 92, 96, 101, 103, 105 (1537 г.), 158, 160 (1542 г.).
1488
Там же. С. 50 (1536 г.), 101 (1537 г.), 158, 166, 169 (1542 г.), 218, 234 (1543 г.), 244, 254, 255 (1544 г.).
1489
Там же. С. 65 (январь 1537 г.). Ср. описание приема послов в марте 1542 г., состоявшегося в той же «брусяной избе» в присутствии бояр, а также князей и детей боярских, «которые в думе живут и которые в думе не живут» (Там же. С. 147–148).
Важно, однако, отличать ритуал от действительности. «Приговор» великого князя с боярами постоянно упоминается и в посольских книгах времени правления Василия III [1490] , однако нельзя не заметить, что реальное содержание, скрытое за этикетной формулой, при великом князе Василии Ивановиче и при его малолетнем наследнике было далеко не одинаковым. Осведомленный современник, сын боярский И. Н. Берсень Беклемишев, казненный за свои крамольные речи, сетовал на «несоветие и высокоумие» Василия III, говоря, что «ныне государь наш, запершыся, сам третей у постели всякие дела делает» [1491] . Исследователь той эпохи, А. А. Зимин, полностью подтверждает правоту этих слов опального сына боярского [1492] .
1490
См., например: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Ч. 1. Т. 1. СПб., 1851. Стб. 315, 201, 232 (1517 г.); Сб. РИО. СПб., 1882. Т. 35. С. 630 (1522 г.); и др.
1491
ААЭ. Т. I. № 172. С. 142.
1492
Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 309.
Таким образом, действительная роль бояр в «думе» Василия III была, по-видимому, невелика, по сравнению с некоторыми его любимцами (вроде И. Ю. Шигоны Поджегина). Зато в годы малолетства Ивана IV, наоборот, участие государя в подобном «совете» не могло не быть чисто формальным, ритуальным. Так иная политическая практика (фактическое правление бояр) облекалась в ту же привычную форму.
Кроме того, приведенные выше свидетельства источников о заседаниях Думы при юном Иване IV позволяют лишь сделать вывод о том, что эти заседания проводились в 30–40-е гг. XVI в. довольно часто, но механизм принятия решений остается совершенно неясным. Летописные сообщения слишком лапидарны (за исключением рассказа Воскресенской летописи об июльском совещании в Кремле в 1541 г., к которому мы еще обратимся ниже), а описания расширенных заседаний Думы в 1537 и 1542 гг. по случаю приема литовских послов содержат только информацию, важную в служебно-местническом отношении [1493] .
1493
Не случайно в описании январского посольского приема 1537 г. после упоминания о детях боярских «прибыльных», «которые в думе не живут», сказано, что «писаны те дети боярские у наряду, у дьяков у Елизара Цыплятева с товарищи» (Сб. РИО. Т. 59. С. 65).
Решающее значение при определении времени и характера перемен, происходивших тогда в практике думских заседаний, имеют данные, содержащиеся в актовом материале. В первую очередь нужно назвать уже упоминавшуюся ранее помету на обороте жалованной грамоты Переславскому Троицкому Данилов монастырю от 27 мая 1540 г.: «приказали дати все бояре» [1494] . Это — самое раннее из известных нам на сегодняшний день упоминаний «приговора всех бояр». Но как следует понимать выражение «все бояре»? Несет ли в данном случае местоимение «все» какой-то новый, дополнительный смысл по сравнению с традиционной формулой боярского приговора (или приговора великого князя «з бояры»)?
1494
Грамота дошла до нас в подлиннике: РГАДА. Ф. 281 (ГКЭ). Переславль-Залесский. № 109/8833. Опубл. по списку: Добронравов В. Г. История Троицкого Данилова монастыря в г. Переславле-Залесском. Сергиев Посад, 1908. Прил. № 5. С. 21–22.
Истолкованию интересующего нас выражения помогут некоторые летописные тексты, близкие по времени к упомянутой грамоте 1540 г.
Припомним эпизод, который содержится в летописной Повести о нашествии хана Сахиб-Гирея на Русь летом 1541 г.: митрополит и бояре долго совещались в кремлевских палатах по вопросу о том, где безопаснее всего находиться юному государю с братом в сложившейся опасной обстановке. Поскольку этот эпизод был подробно проанализирован выше (см. гл. 5) в связи с изучением расстановки сил при дворе в то время, я ограничусь здесь только одной цитатой: конец прениям был положен пространным выступлением митрополита Иоасафа, которому удалось убедить присутствующих: «И бояре съшли все на одну речь, — говорит летописец, — что с малыми государи вскоре лихо промышляти, быти великому князю в городе» [1495] .
1495
ПСРЛ. Т. 8. С. 298.