Вечерний круг. Час ночи

– Май, а вот скажи, - спросил он.
– Женщины прощают предательство?

– Они всё прощают, если любят.

– А мне кажется, не всякая простит. Вот ты простишь?

– Я - нет. Я тут не женщина, я тут мужик. Ничего никому не прощу. Отучилась я прощать, вот что.

– А умела?

– Да пожалуй, что и не умела, - задумчиво усмехнулась Майка.

Появился официант, расставил тарелки с закуской и, мимолётно улыбнувшись, исчез.

– Если ты предательства не прощаешь, разговор у нас может получиться. Интересный, - серьёзно сказал Виталий.

– У нас и так интересный разговор, - снова усмехнулась Майка.

– Я вот только никак не пойму, чего тебе от меня надо?

– Честно тебе сказать?

– Это бы лучше всего, если умеешь.

– А ты мне тем же ответишь?

– Ох, не обещаю, мальчишечка, - вздохнула Майка.
– Не привыкла.

– Ладно. Рискну.
– Виталий махнул рукой.
– Так вот. Надо мне от тебя, Майя, доверия. Поняла?

– Не, - покрутила головой Майка, лениво жуя ломтик сыра.
– Зачем это тебе понадобилось, интересно знать? Я, к твоему сведению, вообще ни одному человеку не доверяю. Тоже отучилась. Эх, мальчишечка! Я там была, где ты, видать, не был. Всего навидалась.

– А хорошее хоть раз видела?

– Случалось. Только тоже не верила. Доверять - наполовину проиграть.

Она рассеянно огляделась по сторонам, но Виталий уловил в её глазах какое-то скрытое напряжение. Она словно чего-то боялась или кого-то искала.

– Ты знаешь, что у вашего Бороды случилось?
– неожиданно спросил Виталий.

Майка даже вздрогнула.

– Ну знаю, - насторожённо ответила она.
– А ты откуда знаешь?

– Сначала от Гошки.

– А-а. Тут есть и к тебе один вопросик, - как-то странно произнесла Майка.

– Давай.

– Успеется. Ты кончай. Сперва от Гошки, значит. А потом?

– Потом от Арпана.

– Это кто такой?

– Он у Бороды в доме был.

– Ой, надо же!
– всплеснула руками Майка.
– И ты его знаешь?

– От него ко мне кое-что перешло.

– Купил?
– В глазах у Майки зажглись жадные огоньки.

– Не. Отдал. Это только для тебя цену имеет.

– Ну да?
– Майка недоверчиво смотрела на Виталия.

– Только для тебя одной, - подтвердил Виталий.
– Вещь эта не Бороды. Арпан в передней её подобрал. Вадик ваш выронил.

– Вадик?
– ещё больше изумилась Майка.

– Ага. Бумажник…

Виталий помедлил. Его вдруг охватило сомнение, правильно ли он поступает.

– Говори же, чего там, в бумажнике, было-то, - нетерпеливо потребовала Майка и вдруг, прищурившись, спросила: - А какой из себя бумажник?

«Нет, - решил Виталий, - пока всё правильно».

– Какой из себя?
– переспросил он.
– А ты его узнаешь?

– Уж как-нибудь.

– Тогда и показать можно.

Виталий приоткрыл борт пиджака и из внутреннего кармана наполовину вытащил бумажник, так, чтобы виден он был только Майке.

– Ой!

Майка приложила ладонь ко рту и, как заворожённая, смотрела на бумажник.

– Он?

– Он, он… Ой, господи…

– Ну вот, - кивнул Виталий, пряча бумажник.
– Видишь? Мне доверять можно. Не вру. Но дело не в бумажнике. Главное, там записка одна была.

– Чья?

– Твоя.

– Брешешь, - грубо отрезала Майка.
– Не писала я ему никогда.

– Кому не писала?

– Вадику, кому же ещё!

– Это точно. Писала ты другому. И тот её отдал Вадику. В записке и о нём кое-что было сказано.

Лицо у Майки пылало, глаза сузились от еле сдерживаемой ярости. Она, как видно, догадалась, о чём говорит Виталий.

– Отдал… - прошептала она.
– Отдал, гадина…

– Отдал, - подтвердил Виталий.
– Предал тебя и отдал. А уж Вадик будь здоров как её против тебя использовал бы. Да вот потерял.

– Уж будь здоров, - машинально подтвердила Майка и повторила, словно не в силах была этому поверить: - Отдал… - И вдруг зло и недоверчиво посмотрела на Виталия.
– А чем, мальчишечка, докажешь?

– Чем? Да просто отдам тебе эту записку. На кой она мне? А тебе может пригодиться, если ты и в самом деле никому ничего не прощаешь.

Виталий снова сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав оттуда записку, незаметно положил её перед Майкой, и она мгновенно смахнула её себе на колени. Она сделала это так поспешно, словно кто-то мог наблюдать за ними в это время и не должен был увидеть записку. Так, по крайней мере, показалось Виталию, и он невольно насторожился. Майка между тем, пробежав глазами записку, покраснела ещё больше и нервно сунула её в сумку.

– Теперь мне веришь?
– спросил Виталий.

– Верю, - отрывисто сказала Майка, одним глотком жадно допив кофе из маленькой чашечки.
– Ну, он у меня увидит клочок хмурого неба. Все они увидят… Теперь смеётся небось надо мной со своей стервой. Ну ладно. Вот только, - она с новым подозрением посмотрела на Виталия, - не пойму я что-то, тебе какой навар от всего этого требуется. Повозиться со мной хочешь?

– Нет.

– То-то. Хоть не соврал. Тогда чего тебе надо?

– Хочу, Маечка, чтобы ты над своей горькой жизнью задумалась. В двадцать два года можно ещё всё на свете поменять. Ты гляди, вокруг тебя сейчас одно зверьё да предатели. А тебе большой любви хотелось, красивой любви, преданной, честной. Её не там надо искать.

– Где же её искать, по-твоему?

– Могу показать, если пожелаешь. Ты ведь красавица. Тебе бы только чистую душу.

– Откуда её теперь взять, мальчишечка?
– вздохнула растроганная Майка и потянулась за сигаретами.
– Давно она уже испачкана.

– Нет, - покачал головой Виталий, тоже закуривая.
– Душа, Маечка, одним удивительным свойством обладает. Она самоочищаться может. Если сам человек захочет, конечно. Знаешь, как лёгкие. Вот бросим мы с тобой курить - и они у нас сами от копоти очистятся. Понимаешь?

И в этот момент Виталий неожиданно увидел Алексея. Он его не сразу даже узнал в новом чёрном фраке и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой. Видимо, Алексей перешёл сюда с повышением и был теперь метрдотелем. Вид у него был чрезвычайно важный. Этим он, очевидно, хотел компенсировать свою досадную для такого поста молодость. Алексей, судя по всему, заметил Виталия уже давно и, поймав его взгляд, дружески и незаметно ему подмигнул.

Майка с минуту молча курила, потом, словно очнувшись, в упор посмотрела в глаза Виталию.