Вечерний круг. Час ночи

– Ты, кажись, кроме моей задумчивости, ещё чего-то от меня хотел?

– Точно. Хотел, чтобы ты меня с Горохом свела.

– Это ещё зачем?
– подозрительно спросила Майка.

– Дело есть.

Майка с ожесточением размяла в пепельнице окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Она нервничала и не пыталась даже это скрыть.

– Тебе повезло, миленький, - сказала она, щёлкнув зажигалкой и прикуривая.
– Боря тоже хочет с тобой познакомиться.

– Со мной?

– С тобой, с тобой, - многозначительно усмехнулась Майка.

– Откуда он меня знает?

– Знает вот.

– Ты сказала?

– Ну я. Сказала, что к тебе на свидание иду. Чего тут такого? У нас с ним как-никак любовь была.

– Была?

– Была, - резко ответила Майка, и глаза её сузились.
– Была и вся вышла. Я ему этой записки не прощу.

– А что ты сделаешь?

– Знаю, что сделаю. С ножичком своим он всё расстаться не может, гадина. А на нём кровь.

– Ха!
– небрежно махнул рукой Виталий.
– Давно её вытер, если и была.

– Зато она у меня в глазах осталась. И у Гошки тоже. Не говорил?

– Как так осталась?
– спросил Виталий, даже не заметив её вопроса.

– Вчетвером мы здесь сидели. Я с Гошкой так, для вида. Разговор с Николаем Гавриловичем Боря вёл. Уговаривал отдать бумагу и больше не писать.

– А тот?

– А тот ни в какую. Фронтовик всё-таки. Так он и сказал.

Виталий слушал, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.

– Ну и что Горох?
– спросил он.

– Заказал ещё бутылку, взял кое-что со стола и увёл его в лес, тут недалеко. «Одни, - говорит, - давай потолкуем». А мы с Гошкой тихонько за ними пошли. Боря даже не видел. Трясло его всего.

– А вы, значит, видели, чего он… сделал?

– Ага. Заболела я после этого. И Борю стала бояться.

– Но записку ту всё-таки написала?

– Я её ещё раньше написала. А сейчас… - Майка сжала кулачок.
– Пусть он подохнет со своей старой стервой. Плевать мне.

– А он как после того?

– А никак. Зажигалку вот у Николая Гавриловича забрал. Его инициалы там в рамочку ещё обвёл, скот. Надо же, а?
– Майка снова огляделась и вдруг быстро отвела глаза.
– Пришёл, - тихо сказала она.

– Горох?
– переспросил хрипло Виталий и откашлялся.

– Ага. Он поговорить с тобой хочет.

– Тогда… знаешь что? Зови его к нам за стол.
– Виталий огляделся и досадливо щёлкнул пальцами.
– Куда это официант задевался? Надо же встретить гостя. Погоди, я сейчас.
– Он поднялся с места.
– Ты пока зови его.

Виталий, лавируя среди столиков, направился в сторону кухни. Краем глаза он заметил, как из дальнего угла зала к нему не спеша двинулся Алексей.

Через минуту Виталий вернулся. За столиком возле Майки сидел плотный, краснолицый человек лет сорока пяти. Редкие светлые волосы на круглой голове были гладко уложены в тщетной попытке скрыть изрядную лысину. Мелкие, какие-то колючие черты лица были в первый момент неразличимы в отдельности, но потом уже можно было заметить неестественно маленький, острый носик, уткнувшийся в рыжий пучок усов, короткую прорезь рта над широким, тяжёлым подбородком, глубоко упрятанные, живые насмешливые глазки под нависшим высоким лбом, продольные морщины на щеках и грубые, как рубцы, складки на толстой шее.

«Пожил дядя», - враждебно подумал Виталий. И сообщил, подходя к столику:

– Сейчас сам метр обслужит.
– Потом посмотрел на Горохова и сухо спросил: - Как величать прикажете?

– Борис Егорович, - с ударением, внушительно произнёс Горохов и пригласил, словно за свой столик.
– Садись.

– Благодарствую, - насмешливо ответил Виталий, усаживаясь на свой стул, и с той же насмешливой учтивостью осведомился: - Чем обязан такому обществу?

Горохов несколько секунд, не отвечая, пристально рассматривал его и, как будто оставшись недовольным этим осмотром, сердито буркнул:

– Кто сам будешь?

– Вы не тыкайте, Борис Егорович, - с издёвкой ответил Виталий.
– Мы с вами ещё ни разу не выпили. Вот как раз…

К столику приблизился Алексей, неся на вытянутой руке поднос.

– Минуточку, - вежливо сказал он.
– Потревожу вас.

Он поставил ближе к Горохову бутылку водки, расставил рюмки, стаканы, рядом с водкой поставил бутылку с фруктовой водой, разместил на столике тарелки с закуской и, пожелав приятного аппетита, с достоинством удалился.

– Прошу, Борис Егорович, - довольным тоном произнёс Виталий.
– Хозяйничайте за старшего, руководите, так сказать. Прошу.

– Давай, - согласился Горохов, вытирая со лба пот.

Он разлил по рюмкам водку, плеснул в стаканы фруктовой воды и, подцепив на вилку ломтик колбасы, поднял свою рюмку.

– Ну, со свиданьицем, - объявил он.

Они выпили, и Горохов немедленно наполнил снова рюмки и разлил по стаканам фруктовую воду. Он всё больше входил в роль хозяина.

– За даму, - весело провозгласил он.

Постепенно завязался разговор. Для начала Горохов пожаловался на жару и вытер платком красную, могучую шею.

– Хорошо, что жара, - рассеянно ответил Виталий.

– Это почему же?
– не понял Горохов.

Виталий весело махнул рукой.

– Да так. Мысли вслух.

Они закурили. Горохов щёлкнул массивной зажигалкой и тут же спрятал её в карман. Виталий ни на секунду не задержал на ней взгляд.

Появился Алексей, поставил новую бутылку фруктовой воды и аккуратно, за кончик горлышка, прихватил пустую. Когда он ушёл, Горохов, вздохнув, хмуро и твёрдо спросил у Виталия:

– Ты вот что. Скажи, где Гошка?

– А я откуда знаю?

– Знаешь. Последним его видел. Выпить звал его?

– И что?

– А то. После этого его никто здесь не видел.

– А я-то при чём?
– усмехнулся Виталий.
– Интересное дело.

– Лучше не крути, - угрожающе предупредил Горохов.
– Со мной такие номера не проходят.

– А какие с тобой проходят?

– До таких ты ещё не дорос. Говори, где Гошка?

– Вот пристал…

Виталий вздохнул и равнодушно обвёл глазами зал. Из дальнего его конца ему подал знак Алексей. И тогда Виталий зло сказал Горохову:

– Пошёл ты знаешь куда? Пока я тебе по роже не смазал.

– Чего-о?..
– опешил от неожиданности Горохов.
– Ах ты, сучья тварь…

Он уже успел изрядно выпить. К тому же и появился в ресторане, как смог заметить Виталий, немало хлебнув ещё до этого. И вот сейчас всё выпитое ударило ему в голову. Толстые щёки, лоб, шея побурели от прилившей крови, носик, наоборот, побледнел и казался приклеенным, тёмные глаза налились яростью. Горохов приподнялся, наклонился через стол к Виталию и прошипел: