Вечерний круг. Час ночи

– Хоть завтра.

– Прекрасно. Завтра.

Они обо всём условились, и Виталий ушёл.

Он неторопливо двигался по оживлённой, залитой солнцем улице, и на душе у него было необычайно светло и радостно. Нет, всё-таки всегда можно что-то сделать для человека, даже самого плохого, чтобы он стал чуть лучше. Для начала хоть самую малость лучше. Только бы зацепиться за то светлое, что осталось в его душе. А в Витькиной душе жила ещё и Лялька. Славная девчушка. Пока. И всё-таки бедная мать у неё. Надо для начала вызвать будет Веру Игнатьевну, найти к ней подход, помочь ей и… Ляльке тоже. Нельзя же их оставить вот так.

Да, даже самый плохой человек и то… Впрочем, самым плохим сейчас был Гошка. И в первую очередь теперь предстояло заняться им. Гошка - это не только ещё один и, кажется, наиболее верный путь к цели, путь к той загадочной троице за вчерашним угловым столиком. Нет, Гошка - это прежде всего судьба и характер, которые предстоит переломить, и только тогда откроется дорога к решению главной задачи. Можно, конечно, его обмануть или запугать. Во имя, так сказать, высокой цели чего не сделаешь, кажется! Но это означает потерять человека, возможно, окончательно потерять. Обманутый и запуганный никогда не союзник, это будущий противник, будущий враг.

Нет, Гошку не следовало обманывать и запугивать, его надо победить, переломить по-другому. Не перевоспитывать, конечно, это дело долгое и сложное, оно впереди, далеко впереди. А сейчас надо вызвать у него какую-то чистую вспышку чувств. И что-то Виталий вроде бы нащупал. Конечно, это может быть ошибкой, может быть осечкой. Но надо попробовать.

Итак, Сёмкин. Гошка Сёмкин. Георгий. И есть ещё Михаил Сёмкин. Действительно, работает электриком на автозаводе. Действительно, передовик, член комсомольского бюро, замсекретаря, кандидат в члены партии. Установить это было несложно. За вчерашний день всё это проделали ребята из местного отделения милиции и передали в МУР. И вот теперь Виталию предстоит встреча с Михаилом. Через полчаса. Прямо на заводе, в цеху.

И снова гудящий поезд метро, полупустые в середине дня вагоны, длиннейшие эскалаторы, суетливые и всё же многолюдные пересадки, и вот наконец последний из эскалаторов аккуратно вынес Виталия на поверхность. Перед ним были длинные заводские корпуса за высокой глухой оградой.

Миновав просторное бюро пропусков и проходную, Виталий оказался на огромном, в деревьях и кустах, заводском дворе и, расспрашивая то одного, то другого из встречных, добрался наконец до нужного цеха.

У входа его уже ждал высокий, худощавый парень с копной вьющихся пшеничных волос и живыми серыми глазами на узком лице с пухлыми губами и тонким, хрящеватым носом. «Похожи братцы, - отметил про себя Виталий.
– Здорово внешне похожи». На парне была модная джинсовая куртка и щеголеватые, с чуть заметным клёшем, брюки.

– Сёмкин, - представился он.
– Михаил. Точно вы приходите.

– Нет времени опаздывать, - улыбнулся Виталий.
– Где нам потолковать?

– Пойдём в сад.
– Михаил махнул рукой.
– Вон скамейка свободная.

Виталий отметил про себя, что он сказал «сад», а не «двор». «И в самом деле, сад», - подумал он, сноба бросив взгляд на бесконечные аллеи, посыпанные песком дорожки, клумбы и ряды подстриженных кустарников.

Они уселись на скамье, полускрытой за пушистой стеной кустарника, и Виталий самым безмятежным тоном спросил, жмурясь от солнечных лучей, вдруг пробившихся из-за облака:

– Слушай, ты Георгия давно видел?

– Гошку? А что?
– сразу насторожился Михаил.

– Да заблудился твой братан.

– То есть как это заблудился?
– возмущённо переспросил Михаил, и в лице его появилась какая-то жестокость.

– Он просто спился, подлец. Опустился. Вот и всё.

– Всё?

– Ясное дело. Я, если хотите знать, давно уже ничего общего с ним не имею. Прошу это учесть.

– Та-ак… - протянул Виталий.
– Учтём, конечно. А родители ваши где?

– Померли родители.

– Как так?

– А так. Пожар случился. Мать отца бросилась спасать. Он спал. Ну и вместе с ним, героически…

– Давно?

– Три года назад. С тех пор Гошка и покатился.

– Ты же не покатился?

– Я в мать и отца, а он чёрт его знает в кого уродился. Вот и поставил я на нём крест.

– Так ведь брат же!

– Ну и что! Я считаю, друг дороже любого родственника. Друга как-никак выбираешь. А родственник сам объявляется. И какой он ни есть, любить его прикажешь? Ни фига! Вон братца судьба подкинула. Нужен мне такой, думаешь? Спасибочко. Как увидел, какой он стал, так крест на нём и поставил.

– А он на тебе?

– Он ещё на мне будет ставить!
– раздражённо воскликнул Михаил.
– Чего не хватало! Пусть он сначала добьётся с моё.

– А ты женат?

– Женат. И сын растёт. Всё как у людей. Скоро, между прочим, депутатом стану. Есть такой план. В парткоме намечают. И бригадиром тоже. Передовой бригады.

– Да, добиться с твоё непросто.

– Пусть попробует.

– А ты помоги. Он вроде тебя уважает.

– Меня все уважают.

– Вот и помоги. Хотя бы как будущий депутат.

– Я только по нашему району пойду, - широко улыбнулся вдруг Михаил.
– А вообще, чего это ты о Гошке заговорил?

Они как-то совсем незаметно перешли на «ты».

– Сам говоришь, «покатился», «опустился». А нам с такими приходится дело иметь. Именно с такими, к сожалению.

– Вот и давай действуй. А у меня и кроме Гошки забот полон рот.

– И всё же брат он тебе.

– Какой он брат? Брат другом, помощником должен быть, а этот…

– Вот что, Михаил, - задумчиво произнёс Виталий.
– Либо ты примешься за своего братца, либо я в твою партийную организацию пойду. И не быть тебе тогда ни депутатом, ни бригадиром, ни передовиком. Один позор будет, учти. Такого эгоизма и бездушия я в тебе даже не ожидал.

– Да что ты! Я же всей душой рад!
– всполошился Михаил, и на красивом лице его отразилось искреннее отчаяние.
– Но с какой стороны за него приняться, ты скажи?

– Вот это уже другой разговор. Если ты станешь моим союзником, то вдвоём мы авось чего-нибудь и придумаем. Не одно, так другое, но что-то должно подействовать. Терпение тут нужно, упорство. Случай с Гошкой, как говорят, запущенный. Так что, Миша, не пожалей сил. Спасёшь брата - об этом даже в газету можно написать. Представляешь?
– усмехнулся Виталий.
– Так что давай думать.

– Всё хорошо, только думай сам, - пожал плечами Михаил.
– Я отказываюсь. Я просто не знаю. Придумаешь - я твой союзник. Что скажешь, то сделаю.

– Так ты же его лучше меня знаешь.

– Я его вообще знать не желаю, если уж на то пошло, - снова озлившись, отрезал Михаил.
– Вообще! Он мне, сукин сын, всю биографию портит. Сколько я из-за него пережил, ты бы знал. А теперь, гад такой, ещё в тюрьму вот-вот угодит. Так ведь я понимаю? Тогда совсем биографию мне искорёжит.

– Надо стараться, чтобы этого не случилось. Ты правильно понимаешь. На пути он туда.