Вечный шах

Алика Спиридонова. Осознав это, увидел терпеливо сидевших рядом с диваном

Алика, Романа и Виктора. Они сидели и молчали в ожидании, когда он

проснется сам. Он проснулся окончательно и зевнул. Очень не хотелось

вставать.

– На твоем примере убеждаюсь, что старость - не радость, - объявил

Казарян.

– Да иди ты...
– послал его куда-то Смирнов, спустил ноги, помотал

мутной головой и решил: - Пойду умоюсь.

Он пустил холодную струю себе на затылок и так, согнувшись, терпел

долго. Замерз до дрожи, прекратил издевательство над собой, жестким

полотенцем беспощадно вытер волосы. Глядя в зеркало, бережно расчесал

жидкую свою шевелюру и, причесываясь, понял, что настроение у него

неплохое, рабочее настроение.

Сначала рассматривали казаряновские фотографии. Фотографии были

доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:

– Читай, Алик.

Алик читал минут пятнадцать. Слушали внимательно, потому что по

порядку изложенная, по пунктам осмысленная, в перспективе рассмотренная

история эта оказалась страшненькой и таила в себе смертельную опасность.

После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:

– Хорошо поработал, Алик.

– Общевато несколько. Конкретики бы прибавить, - не мог не

покритиковать Виктор.

– Нам нужен предупреждающий об опасности документ, который завтра

должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского

парламента известным журналистом Александром Спиридоновым. Этот документ

имеется. А конкретику... Конкретику, если она понадобится, предоставим

комиссии после веселых приватных бесед с некоторыми фигурантами этого

дела.
– Смирнов, сам того не ощущая, вновь стал действующим милицейским

полковником, разрабатывающим серьезную операцию. - Беседы эти будут

проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию. Фигуранты, я

думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.

– И самого главного трясти будем?
– спросил Казарян.

– Если бы он был самым главным! Он всего только главный над этим

спецназом.
– Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя. -

Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.

– А если уйдет?
– Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая

молодость.

– Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак - твердо

знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы нагло - чем раньше, тем

лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева, Виктор, Федоров

за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.

– Каким Бартеневым?
– не спросил - ахнул Виктор.

– Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян.
– Дурачком-всадником

на белом коне.

Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы, Смирнов миновал

вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил у нужной

ему двери.

Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и

пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.

– Чем могу быть полезен?
– сказал он строго.

– Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не

ведая, что собеседнику все известно о нем: - Полковник МУРа в отставке

Смирнов.

Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно

представляясь:

– Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю

вас.

– В дверях?
– поинтересовался Смирнов.

– Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал

на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно:

– Слушаю вас.

– Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, - ласково сказал

Смирнов.

...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и

рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему

было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян:

ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил

блуждающий свой взор. На фотографии остановил.

– Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, - сказал он

Диме.

– Это почему же?

– Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.

– А я здесь причем?

– Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.

...Казарян вошел в битком набитую холуями режиссерскую комнату

съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:

– А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один на один поговорить

надо!

Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как, мол, быть? - но

режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.

– Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.

Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в

кресле), смел со столешницы тыльной стороной ладони только ему видимые

крошки и спросил грустно:

– Дрюня, ты - дурак?

– Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.

– Закончим его еще лучше, - пообещал Казарян.

Семен Афанасьевич Голубев, слушая Смирнова, то собирал свой роток в

куриную гузку, то, не раскрывая губ, раздвигал его в идиотское подобие

улыбки.

– Ты же профессионал, Сема, зачем же надо было так следить на