Вечный воин

Что не мешает Евсевию поинтересоваться:

— На ночь подойдем к берегу и станем на якорь?

Сейчас плавание на «круглых» судах в этом регионе мало отличается от плавания на галерах, разве что первые не вытаскивают на берег.

— Нет, ляжем в дрейф в открытом море, — отвечаю я.

Евсевий пожимает плечами: хозяин — барин. Представляю, каким самодуром считает меня. И это я еще не сказал ему, что знаю Эгейское море лучше.

Здесь много островов, поэтому передвигались только в светлое время суток, пока не миновали Родос. Оттуда рванули напрямую в Александрию. Шли по компасу сутки напролет. Первые два дня дул все тот же норд-ост силой баллов пять, неспешно подгоняя марсильяну к африканскому берегу. Утром третьего стих почти до штиля, чтобы к ночи смениться на западный и разогнаться до штормового. Точно не могу сказать, но баллов семь было. В Северной Атлантике я бы по такой погоде продолжил плавание, а в Средиземном решил не рисковать, приказал опустить паруса и отдать плавучий якорь, который до этого был непонятной вещью для греческих морских волков из моего экипажа. Сделав это, большая часть их сразу слегла пластом.

Пошвыряло нас полтора суток, а потом шторм стих так же быстро, как и начался, сменившись умеренным северо-западным ветром. Предполагая, что нас сильно снесло на восток, я приказал взять правее, строго на юг. Ночью меня разбудили, потому что увидели немного левее курса огонь Александрийского маяка. Стали держать на него. На рассвете увидели маяк во всей красе. Он все еще цел и издали так же грандиозен и красив.

Мы встали на якорь возле входа в бухту. Судов там было мало. Наверное, только местные. Из Фессалоник, не говоря уже о Константинополе, придут не скоро. Там навигация только началась. Наверное, сейчас гребут по Эгейскому морю от острова к острову.

Александрия показалась мне такой же, как много лет назад, когда был здесь с Гаем Юлием Цезарем. Сразу вспомнил, как в Константинополе один из адвокатов, коротая время в ожидании клиентов, рассказал мне, что великого полководца и государственного деятеля убили не кинжалами, которые нельзя было пронести на заседание сената, а костяными и железными стилосами, которых там было вдосталь, потому что писцы записывали речи выступавших. Я еще удивился, когда впервые услышал известие о смерти Гая Юлия Цезаря, как это он выдержал двадцать три удара кинжалами?! На самого крепкого мужика хватает два-три. Зато уколы тонких заостренных палочек можно терпеть долго. Другое дело, что не хотелось бы.

На судно в сопровождении двух солдат приплыл на лодке таможенный чиновник, непозволительно худой для своей должности. Всегда опасаюсь тех, кому корм не в коня. Я представился купцом из Гадеса, который когда-то был частью Западной Римской империи, а теперь находился под властью готов. Это объясняло необычность моего судна. Вряд ли из тех краев сюда приплывали купцы, поэтому александрийцы запросто поверят, что там творится черт знает что, в том числе строят марсильяны. Таможенник предупредил, что должен получить пятидесятую долю (два процента) с проданного мной товара, что от покупателей будет точно знать цену, что в случае обмана отберут судно и продадут на торгах, чтобы компенсировать недоплату. Зная повадки купцов многих стран и народов, я сделал вид, что поверил ему и испугался. К тому же, мне самому было интересно, найдется ли покупатель на такое странное по нынешним меркам судно?

Едва он убыл, как ко мне подошли шесть матросов — почти четверть экипажа — и попросили расчет. Причиной назвали морскую болезнь и страх плавать со мной под одним флагом в штормовом море. Впрочем, флага у меня не было. Я не стал их задерживать. Раз уж списываются вдали от родного порта, значит, действительно испугались сильно. Отправились они на берег на следующее утро в одной лодке со мной и Радомиром, который держал на коленях мешок с образцами тканей, чтобы показать их местным купцам. Там списавшиеся радостно попрощались с нами и рванули в сторону ближней таверны, которые обычно выполняют еще и роль крюинговых агентств, помогая нанимать экипажи. Я решил наведаться туда на днях, чтобы пополнить свой. К тому времени списавшиеся уже понарасскажут страсти о работе на марсильяне, так что ко мне попросятся только крепкие телом и духом.

Александрийский рынок точно не изменился не только со времени моего прошлого визита, но и будущего. Я даже поискал лавку, в которой куплю саблю. Не нашел. Зато быстро договорился с пятью купцами о продаже им тканей. Других продавцов этого товара пока не было, поэтому забрали всё и цену дали хорошую.

После чего мы с Радомиром пошли туда, где продавали рабов. Я подумал, что можно разбавить ими вольных. Будут служить гребцами. Чтобы не сбежали, посажу их на цепь. Для этого имеются рымы на палубе.

Выбор был не богат. Я прошелся раз, другой. Остановился возле четырех крупных и крепких германцев, раздумывая, не опасно ли будет иметь их на судне? Из одежды на рабах были только рваные холщовые рубахи. Все в ножных кандалах. У двух на лицах красные следы от бича. Так, бьют, портя товарный вид, только очень строптивых.

— Купи нас, — обратился ко мне один из отхлестанных, самый рослый из них, на древнегерманском языке, приняв, наверное, за соплеменника. — Если отвезешь в Карфаген, получишь три цены. Клянусь Вотаном!

Вотан — это германский бог войны, который позже станет Одином. Если бы подобное обещание услышал от римлянина, решил бы, что меня хотят обуть, но этот, судя по тому, куда просит отвезти, вендел или, как их будут называть потомки, вандал, которые подобными словами не разбрасываются.

— Карфаген мне не по пути, так что три цены — это мало, — сказал я, — Вот за цену и сотню золотых сверху за каждого согласился бы.

— Получишь, как хочешь, — пообещал раб.

К нам подошел работорговец — упитанный египтянин с аккуратной бородой, выкрашенной хной, и загомонил, почти не делая промежутков между словами. Он предлагал мне купить четырех германцев, как самых лучших рабов, каких только можно найти на всем побережье Средиземного моря. Поэтому они стоили почти в три раза дороже остальных.

— Откуда они у тебя? — перебил я.

— Приплыли сюда на галере и спрятались западнее Александрии, чтобы напасть на купеческий караван, который пойдет в ту сторону. Их выследили крестьяне и сообщили командиру гарнизона. Наши солдаты перебили почти всех, только этих взяли в плен. Разбойники не смогли удрать, потому что на море был шторм, — рассказал работорговец.

— Ты разве не знаешь, что рабов хуже, чем из морских разбойников, не бывает? — спросил я насмешливо.

Видимо, знал, но, нимало не смутившись, продолжил тараторить:

— Зато они сильные, крепкие, сделают тебя богатым!

— Если не сбегут вместе с кандалами и если буду постоянно хлестать их бичом, как ты?! — продолжал я сбивать цену.

Мы попререкались еще минут пять и сошлись на стандартной провинциальной цене за раба без хорошей профессии — десять солидов за голову. В Риме они будут стоить раза в полтора-два дороже. Если обманут, продам там богатому гепиду или герулу, чтобы поизмывался над ними вволю.

— Доплатишь за кандалы? — спросил работорговец после того, как получил деньги.

— Нет, забирай, у меня своих хватает, — отказался я.

Он подозвал раба-кузнеца, который ловко и быстро сбил кандалы.

— Если доплатишь, мои охранники проводят тебя, — предложил работорговец, видимо, желающий отщипнуть еще хоть чуть-чуть, и предупредил: — Это опасные люди, от них всего можно ждать.

— Я еще опасней! — как бы в шутку сказал ему, после чего приказал купленным рабам: — Не отставайте! — и, не оглядываясь, пошел впереди вместе с Радомиром на выход с рынка.

Бежать здесь германцам смысла нет. Их сразу убьют стражники, потому что на мордах бичом написано, что беглые рабы. Даже если бы сумели выбраться за пределы города и пошли пешком или поплыли на украденной лодке в Карфаген, их бы грохнули жители прибрежных деревень, у которых, уверен, свои счеты с морскими разбойниками.