Вечный воин

— Не жену, а невесту, — поправил я.

— Да какая разница! — весело воскликнул алан и похвалил искренне: — Ты молодец! Не каждый на такое осмелился бы!

— Так получилось, — скромно молвил я.

— Теперь понятно, почему ты торгуешься со мной! — радостно сделал он вывод. — Другие сразу уступали, боясь гнева Гейзериха. Но четыреста пятьдесят золотых — это ты загнул!

— И ты загнул про пятьдесят, — сказал я. — Так что давай сойдемся на середине — на двухстах пятидесяти солидах с учетом десятины Гейзериха.

Найти среднее арифметическое для него было неразрешимой проблемой, поэтому сделал вид, что подсчитывает, после чего бесшабашно заявил:

— Договорились! Уступлю тебе, раз знаешь мой язык!

Деньги он привез утром, когда бирема встала к причалу под выгрузку. Монеты были в трех кожаных мешочках, ровно двести пятьдесят, все западно-римские, отчеканенные при Валентиане Третьем: на аверсе его бюст с диадемой на голове, в доспехе и плаще, а на реверсе — в полный рост, с крестом с длинным, до земли, древком в правой руке и крылатой Викторией на сфере, готовой увенчать его, в левой и правой ногой наступает на змея с человеческой головой — символа врагов христианской веры.

После того, как я быстро пересчитал их, и отдал мешочки Радомиру, чтобы отвез в мою каюту на марсильяне, Кордар сообщил:

— Гейзерих желает видеть тебя.

— Передай ему, приду, когда закончат выгрузку, — сказал я.

— Гейзерих не привык ждать, — важно заявил алан. — Выгрузят без тебя. Ты поедешь со мной.

Тут я и понял, зачем его конвой из десяти всадников вел на поводу оседланного, серого в яблоках мерина. Я сказал, что мне надо отдать распоряжения, отвел Радомира в сторону и шепотом проинструктировал, что надо сделать, если не вернусь.

58

Иногда впервые увидишь человека, а такое впечатление, что знаешь его давно. Именно таким мне и показался Гейзерих. Во время нашего общения я натужно пытался вспомнить, где и когда встречался с ним? Несколько раз появлялось предчувствие, что еще чуть-чуть, самую малость, и все станет ясно, но память опять запутывалась в чехарде человеческих лиц, всплывающих из довольно продолжительного прошлого. Разок у меня появилась мысль, что видел его в фильме, название которого забыл. Может быть, так происходило из-за того, что принимал меня Гейзерих в своем кабинете — как догадываюсь, самой маленькой, невзрачной и слабо освещенной комнате огромного дворца, построенного римскими наместниками, знающими толк в показной роскоши. Не удивлюсь, если раньше в этой комнате была спальня рабов. Королю вандалов за пятьдесят, волосы на голове, подстриженные «под горшок», уже седые. У него округлое лицо с длинноватым носом, не типично германское, наверное, досталось от матери, которая, как мне рассказал Менно, была наложницей, скорее всего, захваченной во время набега, может быть, римлянкой или гречанкой. У Гейзериха длинное и плотно сбитое туловище, и, когда сидит, кажется рослым, но, опять же со слов моего бывшего заложника, король среднего роста по германским меркам и, к тому же, хромой, потому что в молодости сломал ногу, упав с лошади, из-за чего ходит, припадая на нее, и кажется еще ниже. Туника на нем белая льняная с единственным украшением — вышивкой красными нитками по округлому вороту и краям коротких рукавов. Ни привычной для знатных германцев золотой или серебряной гривны на шее, ни браслетов на руках, ни перстней на пальцах. Единственным предметом роскоши в комнате, если не считать висевшую на стене спату в ножнах из покрытого черным лаком дерева с золотыми оконечником и крепежными кольцами, был серебряный кубок с овальными барельефами в виде львиных морд и поднятой в вертикальное положение крышкой, по центру которой сидел лев с более светлой, захватанной, чем тело, головой. Рядом с ним на столе находились гладкостенный бронзовый кувшин литра на три и большое деревянное блюдо с финиками разных сортов, в которых я пока слабо разбираюсь, с одинаковым аппетитом ем все подряд.

— Ты не похож на римлянина, — после обмена приветствиями сделал вывод Гейзерих.

— Моя мать герулка, — соврал я, потому что слишком долго объяснять, кто такие русские.

Он показал на деревянный табурет, стоявший с моей стороны стола, предлагая сесть, а потом жестом приказал что-то рабу — худому низкорослому амазигу с довольно смуглой кожей и прилизанными, наверное, смазанными маслом или еще чем-то, волнистыми волосами, напоминающими черный каракуль — замершему у двери, за моей спиной. Будучи уверенным, что в этой комнате меня уж точно не казнят, иначе испачкают ее, я спокойно сел напротив короля вандалов. Тут же передо мной был поставлен рабом такой же серебряный кубок с уже поднятой крышкой, а затем и наполнен белым вином из кувшина. Гейзерих взял свой, сделал жест типа «За твое здоровье!» и изрядно приложился. Я повторил его жест и тоже неслабо отхлебнул, потому что в горле пересохло от жары и — чего греха таить! — страха. Черт его знает, что у этого вандала на уме, а пьяному легче и горе, и радость. К тому же, вино было отменное. На счет выпить Гейзерих не такой уж и аскет.

— Ты был у Атиллы командиром отряда? — задал вопрос король вандалов

— Да, — ответил я. — Командовал тысячей всадников в армии Эдекона. Половину составляли лучники, половину — вооруженные копьями и спатами. Во время больших сражений Эдекон забирал лучников, давал взамен копейщиков и ставил мой отряд на правом фланге.

Правый фланг считается атакующим, там располагают отборные подразделения, а левый — защищающимся, для стойких в обороне, хотя всякое может быть.

— Эдекон хороший командир? — поинтересовался Гейзерих.

— Лучший в гуннской армии, — ответил я. — Всеми важными победами Атилла обязан ему.

— И другие говорили мне, что не Атилла командовал гуннами во время сражений, — поделился он.

— Императору не обязательно заниматься этим самому. У него есть дела поважнее — управление всей империей, в том числе подбирать лучших исполнителей для каждой задачи. Атилла великолепно справлялся с этим, — рассказал я.

— Да, он заставил римлян бояться гуннов, — согласился король вандалов, после чего произнес: — Как понимаю, возвратиться к гуннам ты не можешь.

— И не хочу. У них началась междоусобица, в которой победителя не бывает. Только ослабят себя на радость врагам, — сказал я.

— Мне нужны опытные и надежные командиры, особенно старшие. Надо пополнить убыль. Если поступишь ко мне на службу, дам под командование тысячу всадников. Докажешь, что способен на большее, получишь больше. Заодно дам землю с крестьянами. У меня ее много. Будешь служить мне преданно, станешь очень богатым, — сделал он предложение настолько многословное, что, наверное, сам удивился и надолго замолк.

Я подождал, думаю, что скажет еще что-нибудь, оформит предложение поконкретней, потом догадался, что и так произнесено было слишком много, и посоветовал, вспомнив феодальный опыт:

— У некоторых народов правитель дает землю воинам под клятву при свидетелях служить лично ему и его наследникам, прибывать по первому зову самому или, если вдруг не сможет, выставлять равноценного и сражаться против тех, на кого укажут. Клятвопреступников убивают и отбирают землю.

Гейзерих гмыкнул удовлетворенно и решил:

— Пожалуй, и я так буду делать. И начну с тебя.

— Мне бы хотелось на море поразбойничать, — начал я выторговывать возможность удрать, если что-то пойдет не так.

— Землю тебе дам неподалеку от Карфагена, так что пока можешь разбойничать. — понял меня по-своему король вандалов. — Я сейчас ни с кем не воюю. Как потребуешься, дам знать.

— Хорошо, — согласился я и задал еще один важный для меня вопрос: — Я могу купить дом в Карфагене?

— Получишь в подарок вместе с поместьем, — ответил Гейзерих. — Только не соверши ту же ошибку, что их предыдущий владелец.

— Я не предаю того, кому служу, — заверил его.

— А как на счет жены Атиллы? — ухмыльнувшись, спросил он.

— В прошлом году я разбил большой отряд готов Торисмунда, и Атилла пообещал щедро наградить меня по возвращению, но не успел. Я решил, что его обещание должно быть выполнено, и взял то, что уже не было нужно ни ему, ни его сыновьям, — поведал я в оправдание.

Гейзерих долго молчал, обдумывая, как я решил, мои слова, а потом произнес злорадно:

— Торисмунда братья убили. Их римляне подкупили, как и моих командиров-предателей, — после чего приказал рабу: — Позови всех.