Вечный воин

Я стою на полуюте, смотрю на приближающийся флот вандалов. Они уже видят остров, поэтому рассредоточились немного и пошли быстрее. Часа через полтора-два доберутся до цели. Судя по дымам на холмах, жители Мелиты заметили галеры и подняли тревогу. При появлении моего судна сигнальные костры на острове не зажигали.

На полуют поднимается Менно. Думал, сейчас скажет, что пора двигаться к берегу, а я посоветую подождать еще и высадиться вместе с первыми галерами.

Вместо этого вандал произносит:

— Мы слышали, что Атиллу убила жена в день свадьбы, а Радомир говорит, что он сам умер. Чья правда?

— Хильда! — позвал я вместо ответа.

Я посоветовал ей и Бинди не появляться лишний раз на палубу, не дразнить мужчин, соскучившихся по женской ласке. Хильда вышла из нашей каюты, повернулась ко мне, спрашивая взглядом, что надо?

— Ты зачем убила Атиллу? — задал я вопрос.

Надо было видеть ее лицо — смесь ужаса и боли. Такое не сыграешь. Это надо пережить. Мы с Хильдой никогда не говорили на эту тему. Вспомнить — пережить еще раз, а она явно не хотела этого.

Хильда смотрит на меня виновато, будто сделала мне больно, а не наоборот, и торопливо, сбивчиво рассказывает:

— Он еле дошел до ложа… Сел… Потом как наклонится резко вперед — и кровища ручьем изо рта… Потом завалился на бок… Долго хрипел и булькал… Затих… Я побоялась подойти к нему… Так и просидела до утра в углу.

— Верю тебе, — успокаиваю я, пожалев, что завел этот разговор. — Иди занимайся своими делами.

— Так она…?! — начинает, но не заканчивает вопрос Менно, догадавшись, кто такая Хильда, и произносит удивленно: — Надо же!

— Атилле теперь все равно, — молвил я. — Тем более, что после победы над готами он пообещал мне щедрый подарок, но не успел дать. Вот я и взял взамен.

Осмыслив услышанное, Менно задает еще один волнующий его вопрос:

— Это правда, что ты у Атиллы командовал большим отрядом конницы? — и добавляет на всякий случай: — Радомир так сказал.

— Да, — коротко произнес я, а потом дал более расширенный и понятный вандалам ответ: — Атилла приглашал меня на все попойки, которые устраивал для старших командиров. Я сидел через два человека от него по левую руку.

— А мы думали, ты купец, — сообщил Менно таким тоном, словно я, будучи купцом, долго и тонко обманывал их, выдавая себя за военачальника.

— Жизнь придавит, кем угодно станешь, — говорю я.

— Это точно, — соглашается он, сам недавно побывавший рабом, и трет нос, который не успели отрезать, что, как мне рассказали в Александрии, египтяне в отместку делают с вандалами, попавшими в плен.

Галеры вандалов одна задругой проходят мимо нас. Кое-кто из моих пассажиров, увидев на них знакомых, здоровается с ними, приветственно машет рукой.

Менно показывает на галеру, идущую третьей, и сообщает:

— Вон на корме возле того борта стоит Гунерих.

Как я понял, у вандалов, по крайней мере, не знатных, нет понятий левый и правый, а есть тот и этот. Человек, на которого он показывает, одет в пурпурную тунику. Тяга к пурпурной одежде — первое, что варвары перенимают у римлян. Гунерих — средний сын Гейзериха и теперь уже наследник, потому что старший умер несколько лет назад. У вандалов власть передается старшему в роду. Гейзерих, еще до похода в Африку, предусмотрительно убил жену и детей старшего брата, правившего до него, чтобы собственные сыновья не имели конкурентов. Гунерих недолго был женат на дочери короля готов Теодориха, погибшего на Каталаунских полях. Потом Валентиан Третий, чтобы рассорить своих врагов — готов и вандалов, посулил ему в жены свою дочь Евдокию — и от счастья породниться с императором и подкрепить свои притязания на единовластие Гейзерих повелся, как последний лох: приказал сыну обвинить жену в попытке отравить его, заставил отрезать ей нос, как рабыне, и уши, как изменщице, и отправить к отцу. С тех пор вандалы и готы смертельные враги, а Гунерих холостякует третий год, дожидаясь, когда обещанная невеста достигнет брачного возраста.

Я приказываю поднять паруса. Марсильяна быстро набирает ход, обгоняет галеры, на которых гребцы порядком устали. Я привел ее в бухту почти напротив Мелиты, где приказываю отдать якорь и спустить на воду рабочий баркас, чтобы высадить на берег десант. Эта толпа вечно ржущих и толкающих друг друга жлобов мне уже порядком надоела.

— Возвращайтесь с богатой добычей! — желаю им.

В чем сильно сомневаюсь. Уверен, что милетцы не шибко надеются на крепостные стены города, поэтому, увидев наш флот, наверняка спрятали все ценное в тайниках в лесу, чтобы потом было, за что выкупиться из рабства.

54

Я не высаживался на берег, не участвовал в захвате Милеты. Она продержалась два дня — столько потребовалось вандалам и аланам, чтобы изготовить лестницы и большие щиты. Тараны и осадные башни были ни к чему. Осаждавшие утром третьего дня дружно пошли на приступ со всех сторон и примерно через час очистили крепостные стены от защитников. Затем открылись ворота, и в город зашел Гунерих в сопровождении свиты. Нетипичное поведение для германского вождя, который в бою должен быть впереди своих воинов. Значит, осознал себя венценосцем, а лазить по лестницам — не королевское дело.

Дальше был двухдневный сбор добычи. Упорядоченный, типично германский: все складывали на лугу возле города отдельными кучами. Гунерих забрал все золото и примерно половину серебра, а их, как я и предполагал, оказалось не так уж много, после чего остальное разделили между галерами и «круглыми» судами, которые прибыли за день до штурма. Окончательный раздел будет произведен в Карфагене. Затем началась погрузка добычи.

Тогда я впервые и сошел на каменистый берег, чтобы распорядиться, что перевозить на марсильяну в первую очередь и в какой трюм складывать. Добычи было много по объему, но малоценная: металлы в виде оружия, орудий труда, посуды; ткани в рулонах и готовые изделия из них, в основном женская одежда; выделанные шкуры и обувь; мед, вино и оливковое масло в бочках; еда в мешках и корзинах; и, конечно же, рабы — молодые женщины и мужчины и немного подростков. Парней и детей сразу отправили в трюма, в которых места осталось так мало, что могли только сидеть впритык и сгорбившись, а девушек оставили на главной палубе. Во время перехода будут развлекать экипаж, по несколько человек каждая.

На острове был оставлен гарнизон, причем каждому воину выделили большой участок земли вместе с крестьянами, которым она раньше принадлежала. Как мне рассказал Менно, в этом плане Гейзерих щедр — дает большой земельный надел в том районе, где служишь ему. При этом прежние хозяева остаются свободными людьми, но обязаны возделывать свой участок и отдавать часть урожая новым. Те, кому «посчастливилось» быть хозяевами плохих земель, остаются их владельцами и платят большие налоги королю. Типичные феодальные отношения. Правда, распространяется щедрость Гейзериха только на германцев, в первую очередь вандалов, и аланов, но не на служащих во вспомогательных отрядах аборигенов-кочевников, которых римляне называют берберами (искаженное греческое варвары), а они себя — амазиг (свободный человек).

В обратный путь галеры пошли проверенным путем, а «круглые» суда попросились вместе со мной напрямую. Наверное, решили, если уж я к острову вышел точно, то и к материку не промахнусь. Ветер был северо-восточный, попутный, так что добрались быстро и без проблем почти на двое суток раньше, чем галеры.

Марсильяна стала на якорь неподалеку от города. Там весь груз был перевезен на пляж с белым тонким песком, пока чистым, еще раз пересчитан и поделен с моей помощью на паи. Затем тянули жребий, кто за кем берет. Поскольку мне полагалась половина, я брал один пай после каждого. Во время перехода я спросил на финикийском языке у пленников, кто из них сможет выкупиться, если отвезу его на Милету? Запросил тридцать солидов — в три раза выше, чем стоит молодой раб в Карфагене. Нашлось восемь желающих, шесть юношей и две девушки. Их я взял в первую очередь в счет своей доли и добавил к ним парня и девушку, которых собирался сделать своими слугами. Дальше брал оружие и другие металлические предметы, вино и оливковое масло, а так же по просьбе Хильды бочку меда. Беременную женщину надо баловать.