Ведьма с дипломом ищет работу
Шрифт:
— Тише, — прошипел ей на ухо Казик.
И Марго поняла, что последние слова сказала ненароком вслух. Она опять прошептала:
— Прости.
И обратила взор к зеркалу.
Свет в комнате изменился и из зеленого стал тревожным, багрово-красным, Марго самым позорным образом пропустила, когда это произошло. Не заметил этого и Казик. Все внимание зрителей было приковано к посланию из прошлого.
Герман медленно поднялся. Он даже отряхнул колени, тщательно, скрупулезно, старательно, словно это было самым важным делом на свете. Потом отер руки о рубашку,
Потом резко дернулся, обернулся и оказался лицом к лицу с Анабель. Только сейчас в ней не было почти ничего от прекрасного ангела. Лицо стало страшным, неживым. Под серой кожей вздулись синюшные бугры вен. Глаза, лишенные белков, черные, непроницаемые, смотрели холодно и равнодушно. Казалось, из невесты лорда ушла жизнь. Остались лишь голод и злоба.
Марго от этого вида даже передернуло. На миг ей почудилось, что зеркало дыхнуло могильным смрадом. И девушка невольно прикрыла ладонью нос. Лишь Герман был счастлив. Он улыбался навстречу своей смерти.
Суккуб сделал шаг вперед, протянул к мужчине руку, пробежался пальцами по щеке, нежно лаская, огладил шею, плечи, скользнул ладонью ниже, приблизил лицо… Казалось, сейчас поцелует, но нет. Губы его зашевелились.
Звука не было. А Марго различила каждое слово.
— Иди за мной, — проговорила Анабель, — пойдем, не бойся. Ты станешь самым счастливым мужчиной на свете.
— Я не боюсь. — Так же беззвучно ответил Герман. — Я пойду за тобой, куда ты только ни позовешь меня, моя госпожа.
— Ты славный. — Тут Анабель впервые улыбнулась. Изо рта мелькнул черный раздвоенный язык.
Марго почувствовала, как волосы шевелятся на затылке. Как сердце гулко бухает в груди. Как страх мертвой хваткой вцепляется в ее душу. В улыбке суккуба плескалось столько жути, что ведьмочке захотелось все бросить и просто сбежать, ничуть не заботясь о том, что будут думать об этом все остальные.
Казик прочел ее мысли и крепко сжал холодную ладошку в своей уверенной руке. И девушку немного отпустило.
Анабель тем временем отпрянула назад, губы ее сложились в поцелуй, застыли так ненадолго, а после она запела:
Пойдем, мой любимый,
Спеши, мой избранник,
На встречу блаженству
В чертоги свиданий.
Где вечную песню
Любовь нам слагает.
Где черные звезды
На небе сияют.
Я скину с себя
Невесомое платье…
И смерть тебя примет
В стальные обьятья…
Пение было таким чарующим, что магии его поддалась даже ведьмочка. Она закрыла глаза и уплыла на волнах неземного блаженства. На сердце стало тепло и спокойно. Слезы счастья потекли по щекам. Все ее существо захлестнули волны неги.
В себя она пришла от резкой боли в ноге. Отпрыгнула, взбрыкнула и угодила ступней в колючки. Клацнули зубы, зеленая тушка, возмущенно сопя, отскочила в сторону. По коже лодыжки в туфлю побежала горячая струйка. Запахло кровью.
— За что? — обиженно выкрикнула Марго.
Бэрримор постукивая когтями взбежал на стол и очутился возле зеркала.
— Очнись, — сказал он, — смотри!
И тут Марго увидела…
Дух из зеркала исчез. Остался там только прекрасный лик. Он занимал всю поверхность. Был близко-близко. Казалось, еще чуть-чуть и вырвется
наружу. Смотрел суккуб только на графа. По комнате разливались звуки прекрасного голоса, пьянящего, как дорогое вино.— Генри! — Звала Анабель. — Любовь моя, очнись! Очнись и повторяй за мной: «Герман, ты свободен! Я тебя выпускаю! Я даю тебе волю! Я не желаю власти над тобой! Явись в этот мир…»
Марго беспомощно оглянулась на Казика. Тот словно истаял, стал полупрозрачным. Казалось еще чуть-чуть и исчезнет…
И тут она испугалась, по-настоящему, до жути, до истерики, не за себя — за друга, за самого близкого человека.
— Казик! — Закричала она, что было сил. — Не бросай меня! Не уходи!
Она попыталась схватить фамильяра за грудки и вдруг поняла, что руки проскакивают насквозь, не могут нащупать материи, а лорд Казимир Браганте вот-вот опять станет обычным фамильным призраком. И рядом с ней не будет уже никого, кому можно довериться, кто поможет и поддержит в трудную минуту. Никого, кто поймет и подскажет, что делать.
— Казик! — Заорала она.
По щекам потекли слезы.
— Казик…
Что толку? Кричи, не кричи, а друга этим не оживить. И Марго призвала свою силу, зачерпнула от души, собрала полные пригоршни и вылила на фамильяра, стараясь наполнить его до краев, до горлышка, не боясь исчерпать себя полностью… Да что там, об этом она попросту не подумала. И призрак вздрогнул, ожил, обрел плоть, стал вновь материальным.
— Казик! — Закричала опять девчонка и бросилась ему на шею, на этот раз поливая слезами радости.
— Ну-ну, тише, успокойся, — от такого проявления любви старый циник невольно растрогался, — все хорошо, девочка, я снова здесь…
Марго громко хлюпнула носом и подняла взгляд. Лорд Орчей завершал формулу освобождения. Говорил он медленно, с трудом, словно выталкивал из себя непослушные слова. Анабель в зеркале лучилась злорадством. В голову девушки ворвалась чужая довольная мысль: «Я обещала тебе, ведьма, что достану тебя?»
И Марго поняла, что эту битву проиграла. Почти…
— Казик! — заорала она прямо на ухо фамильяру. — Беда! Срочно останови сэра Генри! Он выпускает Гемана!
Призрак отпихнул от себя испуганную девчонку и резко развернулся.
— Я не желаю власти над тобой! — Медленно-медленно договорил хозяин дома.
Казик кинулся вперед, только почему-то не к лорду, а к Бадди. Тот стоял недвижимо, как истукан. Словно кто-то прочел заклятие, и парень опять окаменел.
Церемониться с ним фамильяр не стал, а попросту залепил оплеуху. От души, от чистого сердца. И лекарство не подвело. Бадди ожил и захлопал глазами. Только спросить ничего не успел.
— Хватай лорда! — Закричал Казик. — Держи за руки! Не отпускай! Понял?
Бадди не стал ничего уточнять, лишь кивнул и бросился исполнять приказание. Сам Казик тоже подскочил к зачарованному мужчине, Зачем-то рванул ему ворот рубашки, пытаясь разорвать ткань. Лорд дернулся и замолк на полуслове.
— Генри! — Вновь зазвенел голос Анабель. — Повторяй, любовь моя: «Герман, явись в этот мир!»
— Герман, — с трудом проговорил лорд Орчей.
Казик рванул еще раз, раздался треск и белоснежная ткань поддалась. На груди тускло блеснула печать богов.