Ведьмак. Перекресток воронов

— Впрочем, — маркграф отпил из кубка и поднял голову, — я способен проявить терпимость, когда дело касается профессионализма. Я, мягко говоря, недолюбливаю эльфов и полукровок. Но терплю Фиахру де Мерсо, на четверть эльфийку, более того — жалую ей высокую должность, поскольку она превосходный профессионал. И если я сейчас превозмогаю неприязнь и беседую с тобой, то лишь потому, что хотел бы считать тебя профессионалом. Хоть ты и молокосос... Деянира! Херцелойда! Довольно стучать! Вон отсюда! Обе!

Последние слова маркграфа прозвучали подобно лосиному рёву. Женщина и девочка вздрогнули от этого звука. Они поспешно поднялись и торопливо покинули покои, бросив и станок, и недотканное полотно с узором в виде рыбьей чешуи.

Луитпольд Линденброг проводил обеих взглядом, храня молчание, пока они не скрылись за дверью. Геральту стало ясно, что маркграфу мешало не стучание станка, а их присутствие. Очевидно, он не хотел говорить при них.

— Вверенная моей опеке девица, — заговорил он, наконец, снова отпив из кубка, — внезапно скончалась. А после смерти, после погребения, обратилась в стрыгу. В дьявольское чудище, которое по ночам вылезает из могилы, убивает людей и сеет ужас по всей округе. Комендантша де Мерсо получила приказ посвятить тебя в подробности, так что тебе они, несомненно, известны. Подтверди.

— Подтверждаю.

— Тогда добавлю кое-что ещё. Видишь ли, ведьмак, вести здесь разносятся быстро, особенно когда им помогают. А один священник со Стеклянной Горы очень даже помогал. Хвастался направо и налево, что в некоем городке силой пламенных молитв снял страшное проклятие с бургомистра и его семьи. Когда это дошло до моих ушей, а стрыга к тому времени уже загрызла дюжину людей, я послал Фиахру привести этого священника. И вот стоит он передо мной, точь-в-точь как ты сейчас. Только у него поджилки тряслись, жалко было смотреть, а у тебя, замечаю, нет. Видать, тоже из-за отсутствия воображения.

— Но вернёмся к делу. Говорю священнику суть: есть стрыга, надо расколдовать. Описал ему, как тварь выглядит и чем промышляет. А он, гляжу, побледнел, что твоя простыня. Чую неладное, но спрашиваю вежливо, очень вежливо: уверен ли он, что там, на Стеклянной Горе, именно его молитвы сняли проклятие? И готов ли повторить свой подвиг с нашей упырицей? А он глаза в пол, бормочет что-то. Прижатый к стенке, кивает: дескать, готов, но сперва должен помолиться богам в одиночестве целую ночь. Милостиво соглашаюсь, но, не будучи дураком, велю тайно выставить стражу. И что же? Представь себе, едва стемнело, святоша пытается улизнуть. Естественно, стража его за шкирку — и ко мне. Я снова спрашиваю, всё так же вежливо: почему сбежать пытался? Как там было с его снятием проклятия и не морочит ли он мне голову? А он твердит своё. Тут моя вежливость как-то разом испарилась. Проще говоря, я взбесился. Велел посадить его в железную клетку и подвесить на кронштейне над обрывом. Не провисел он и получаса — уже вопит, молит о пощаде. И признаётся, что на Стеклянной Горе вовсе не он снял проклятие. И назвал того, кто это сделал на самом деле. Угадаешь, кого он назвал?

Геральт кивнул.

— Угадал, — притворно обрадовался маркграф. — Прекрасно. Ну, так что? Возьмёшься расколдовать стрыгу? Только не говори, что сперва должен помолиться целую ночь. Клетка всё ещё висит на прежнем месте.

— Со священником внутри?

— Что ты, — поморщился Луитпольд Линденброг. — Я его отпустил ко всем чертям. Предварительно велев, для науки, всыпать ему пару десятков плетей.

— А пробовал ли кто-нибудь ещё... Обращались ли вы, ваша светлость... В Мархии ведь должен быть придворный чародей?

— Был. Взял да помер весной прошлого года. Должны были прислать кого-то из Бан Арда, до сих пор никого нет. И раз уж речь зашла о Бан Арде — я просил помощи в деле со стрыгой у одного тамошнего чародея. Могущественный маг, важная персона в их академии, к тому же родственник Деяниры, моей супруги, а прежде — соратник моего покойного отца. Думал, поможет. Кто, как не он, думал я. Взмахнёт жезлом, пропоёт заклинание — и расколдует. А он... Вместо помощи прислал мне письмо.

Геральт видел выражение лица маркграфа и догадывался о содержании письма, но промолчал.

— Это письмо, — процедил маркграф, — я сохранил. И при случае заставлю этого ублюдка сожрать его.

— Итак, — Луитпольд Линденброг встал, — остался ты. Скажу прямо: мне крайне противно терпеть здесь тебя, ведьмака, и просить о помощи, но, к несчастью, других вариантов не осталось. С великой неохотой, но именно тебе, а не кому-то другому, я вынужден предложить за достойную работу достойную плату. Более чем достойную, сказал бы я. Пятьсот новиградских крон. Столько получишь, если снимешь чары и стрыга снова станет девицей. Ты, как известно, снял проклятие с бургомистра в Стеклянной Горе. Значит, умеешь это делать, хоть и молокосос. Так что расколдуй стрыгу. Ради моего удовлетворения и твоего заработка. И славы — я раструблю о твоём подвиге на весь мир. Станешь знаменитее самого Престона Хольта.

— А теперь пошёл вон. Аудиенция окончена.

***

Геральт ждал. Он переждал первый приступ после приёма эликсира. Зрение мгновенно приспособилось к темноте. Луна, выглядывая из-за туч, давала достаточно света, но эликсир наделил ведьмака способностью видеть как днём — даже лучше, чётче и контрастнее. Он различал крыс, снующих по надгробиям, прежде скрытых в тени. Слышал их писк — слух тоже обострился. Издалека, со стороны шахтёрского посёлка, доносился собачий лай и глухое уханье совы.

Он ждал.

Сначала разбежались крысы — брызнули во все стороны серыми пулями. А потом камень заскрежетал о камень.

Стрыга выскочила из могилы, будто пружиной подброшенная, взметнувшись на добрые две сажени вверх. Зарычала, завизжала, дикими скачками обежала гробницу, подскочила к самой высокой в округе стеле, вскарабкалась на вершину, ловкая как обезьяна. По-обезьяньи тряхнула задранным задом, крича и воя. И заметила ведьмака.

Снова пронзительно завизжала, спрыгнула со стелы. Замахала длинными лапищами. И тут же бросилась в атаку. В широкой, разверстой в рёве пасти сверкнули клыки — огромные и острые, точно кинжалы.

Геральт отпрыгнул, закружился в пируэте, стрыга мазнула по нему, клыки клацнули, когти рассекли воздух. Воспользовавшись моментом и преимуществом, он со всей силы ударил её кулаком в висок, серебряными шипами перчатки. Зашипело, повалил дым, чудовище припало к земле, дико взревело, затрясло башкой.

Отлично, подумал он, как и всякая стрыга, ты не любишь серебра, красотка.

Стрыга не спешила с новой атакой, трясла головой и дымящимся ухом. Теперь она приближалась медленно, скаля клыки, мерзко пуская слюни.

Луна на миг выглянула из-за туч, осветив окрестности достаточно, чтобы Геральт мог получше разглядеть мертвячку.

Ростом она не вышла — от силы четыре фута, с непропорционально огромной головой, круглой, как тыква. Большие выпученные глазищи пылали огнём, в широкой рыбьей пасти белели внушительные клыки.

На коже виднелся странный узор. Орнамент. Словно выжженный. Или вытравленный кислотой.

Геральт неспешно двинулся между надгробиями. На ходу он кружил вокруг стрыги, а та вращалась на месте — напряжённая, сжатая в комок, готовая к броску. Скалила зубы и щёлкала челюстью.