Ведьмак. Перекресток воронов

Ведьмак размотал серебряную цепь, собирая петли в левой руке. Правой раскручивал конец. Выжидал удобного момента, когда стрыга отойдёт от надгробий на открытое место.

Дождался — даже быстрее, чем рассчитывал.

Цепь свистнула в воздухе, но тварь припала к земле и атаковала почти из лежачего положения. Цепь, вместо того чтобы опутать стрыгу, лишь хлестнула её по спине. Та яростно взвыла, кожа зашипела и задымилась от прикосновения серебра.

Второго шанса ведьмак не получил. К его изумлению, стрыга схватила цепь обеими лапами — шипение и дым от горящей кожи, казалось, её не беспокоили, только вопила она ещё страшнее. Дёрнула цепь. Геральт предусмотрительно отпустил свой конец, но последние звенья успели зацепиться за пряжку пояса. Сбитый с ритма, он потерял равновесие и рухнул на надгробие, опрокинув его. Стрыга налетела бешеным прыжком и придавила его к земле, клыки клацнули у самого лица, слюна залила глаза. Он вывернулся из-под неё и что было сил врезал по волосатому уху серебряными шипами перчатки. Ударил раз, другой, третий, пока не сбросил её с себя.

Откатился за надгробие, сумел подняться. Стрыга снова ринулась на него, но на этот раз он избежал захвата молниеносным прыжком. Снова споткнулся, чудом удержал равновесие. А тварь уже насела, раздирала когтями куртку, лязгала клыками перед лицом. Он отшвырнул её отчаянным ударом серебряных шипов — так сильно, что она грохнулась наземь. Прежде чем она успела подняться, он отскочил и сложил пальцы в Знак Аард.

Не получилось.

Он попытался снова, на этот раз неуклюже — от страха. И снова провал. Эликсир не должен был такого допустить, но боевая ярость вдруг уступила место ужасу. Паника обрушилась водопадом, и именно она продиктовала дальнейшие действия. Геральт отскочил, выдернул меч из ножен. На прыжке, с разворота, рубанул атакующую стрыгу по шее классическим mandritto tondo. Наполовину отсечённая голова повисла у твари на плече, но та всё равно шла вперёд, беспорядочно размахивая когтистыми лапами. Геральт обошёл стрыгу полукругом и ударил ещё раз. Голова отвалилась и покатилась между могил. Из шеи чудовища высоко вверх ударил фонтан артериальной крови. Он успел отпрянуть прежде, чем его окатило.

Приблизился медленно, осторожно. Он знал, что оживлённый магией монстр способен навредить даже без головы. Однако лежащая между надгробиями стрыга казалась совершенно мёртвой. Такой и была — в растущей луже крови, всё ещё накачиваемой сердцем.

И на глазах ведьмака она начала меняться.

Постепенно, начиная со ступней. Через голени, бёдра, живот, грудь. Пока не превратилась в молодую девушку. Очень молодую. И очень мёртвую. Потому что обезглавленную.

Геральт выругался весьма грязно. Не такого эффекта он ожидал. И не таким мог бы гордиться. Совсем не таким.

Наклонился. Пригляделся. Удивлённый. Последним, что осталось в девушке от стрыги, был тот странный узор на коже. Будто выжженный. Или вытравленный кислотой. Узор всё бледнел, медленно исчезая совсем, но пока ещё различимый.

Что-то вроде рыбьей чешуи. Или пластин карацены.

***

Комендант Элена Фиахра де Мерсо долго молчала, глядя на него.

— Повтори, — наконец произнесла она.

— Я был вынужден, — послушно повторил он, — произвести... аннигиляцию.

— Полностью? — спросила после очередной паузы. — Совсем полностью?

— Полнее некуда.

— М-да уж, — склонила она голову. — Впрочем, это заметно.

Он машинально потёр лицо, нащупал засохшую кровь. Не совсем удалось увернуться от хлынувшего из стрыги фонтана. Этим отчасти объяснялась реакция горничной и стражников, не пускавших в спальню коменданта субъекта, заляпанного кровью как мясник. Или лекарь.

Элена Фиахра де Мерсо потёрла костяшками уголки глаз, зевнула. Пока Геральт препирался со стражниками, она успела встать с постели и одеться. Натянула штаны и высокие сапоги. Правда, всё ещё была в ночной рубашке, заправленной в штаны. Рубашка — фланелевая, розовая, застёгнутая у горла на три пуговки, с воротничком с закруглёнными углами.

— Что ж, — сказала, наконец. — Что случилось, то не воротишь. Только маркграф в восторге не будет. Не такого результата, думается мне, он ожидал.

Теперь пришёл черёд Геральта помолчать. Он размышлял, как лучше подобрать слова.

— Я знаю, — наконец произнёс он тихо, — как произошло превращение в стрыгу. Кто наложил проклятье. Кто виноват.

— Виноват? — Комендант де Мерсо вскинула голову, положив ладони на столешницу. — А не кажется ли тебе, что поиск виновных и вынесение приговоров — совсем не твоя компетенция? Что такими заявлениями ты далеко выходишь за рамки своих полномочий и ремесла?

— Пожалуй, — вздохнул он. — Совсем недавно мне это объяснил один кузнец. Пусть каждый, говорит, своим делом занимается. Его, кузнеца, дело — наковальня да молот. Убийство — дело старосты и судов. А дело ведьмака — меч.

— Надо же, — комендант прищурилась, — какой мудрец оказался этот кузнец. И как метко попал в самую суть. Ты только что употребил слово, которого в данной ситуации следовало бы избегать. Ведь единственный виновный в убийстве — это ты сам. Кто-то другой, с большим опытом и умением — чародей, священник, учёный, или даже другой ведьмак — мог расколдовать девушку. Был шанс. Ты лишил её этого шанса навсегда. Убив её. Не перебивай. Я, разумеется, не стану выдвигать против тебя таких обвинений, понимаю, что ты действовал в состоянии крайней необходимости и ради высшего блага. Благодаря тебе уже с этой ночи не будет новых жертв.

— Хотелось бы в это верить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты тоже знаешь, кто виноват, комендант.

Она забарабанила пальцами по столешнице.

— Любопытное предположение, — сказала она. — Которое я, впрочем, отрицаю. Подозрения, предположения и догадки — это не знание. У тебя ведь тоже нет никаких доказательств. Только домыслы. И что на основании этих домыслов ты собираешься делать?

Она подалась вперёд, впившись в него взглядом.

— Что ты хочешь сделать, спрашиваю? Как в Стеклянной Горе — разворотить крестовыми ударами грудную клетку подозреваемой? Я была там, видела, что ты сделал с красильщицей. Так с кого начнёшь? Изуродуешь сначала Деяниру на глазах Херцелойды или Херцелойду на глазах Деяниры? Мать на глазах дочери или наоборот?

— В Стеклянной Горе я...

— Спас от смерти бургомистра, его жену и двоих детей, знаю, — резко оборвала она. — Здесь тебе некого спасать. Уже некого.

— Строго говоря... — запнулся он. — Строго говоря, есть кого. Кого-то в будущем... Кто знает, что эти двое ещё соткут на своём станке? Какой следующий узор? Если кто-то умеет, если знает, как накладывать проклятье...

— Непременно наложит снова? — перебила она. — Что ж, гарантий нет. Особенно если сложатся похожие обстоятельства. Если какой-нибудь подвыпивший старик снова помешается на пятнадцатилетней девчонке. Если та будет кокетничать, вертеть перед ним задом, но держать на расстоянии, не подпуская, пока не выполнит все её прихоти. А он, окончательно одурманенный, готов на всё. Да, ты верно догадываешься. Помешавшийся на пятнадцатилетней Линденброг всерьёз вознамерился сделать эту девицу, предмет своей страсти, маркграфиней. Ему не впервой — по той же причине он прогнал предыдущую жену. Теперь собирался выгнать Деяниру. Вместе с дочерью. Ребёнком, который после перенесённой болезни остался глухим и немым.

— Итак, — продолжила она, — никакого расследования мы начинать не будем. Незачем. Для всех было, есть и будет очевидным и неоспоримым, что девушка обратилась стрыгой из-за того, что была зачата в кровосмесительной связи — от отца с его родной дочерью. Об этом уже вовсю судачат, и эта версия стала официальной. Пусть так и остаётся. Мы друг друга поняли?

Он кивнул.

— Превосходно. — Элена Фиахра де Мерсо стукнула ладонью по столешнице. — Солнце встаёт, шахтёры в посёлке скоро начнут собираться на смену. Пойду, объявлю им радостную весть. Храбрый ведьмак их спас. Бесстрашно вступил в схватку с чудовищем, одолел его и убил. Опасности больше нет, можно перестать на ночь подпирать двери кольями. И в корчму теперь можно ходить с вечера, а возвращаться хоть за полночь. Весь шахтёрский посёлок, доблестный ведьмак, да и весь замок Брунанбург будут знать о случившемся раньше, чем солнце поднимется, как следует. И раньше, что не менее важно, чем маркграф Линденброг выползет из-под перины, отольёт и потребует вина. Ты меня понял?

Он снова кивнул.

— Отлично, — повторила комендант. — А теперь я буду одеваться, так что проваливай. Иди в свою комнату, сиди там, не выходи и никому не открывай. Кроме меня.

Он повиновался молча.

Глава двенадцатая

Something is coming, strange as spring. I am afraid.

Джон Гарднер, Grendel

Глава двенадцатая

— Я ждал тебя раньше, — Престон Хольт помешал деревянной ложкой в котелке, выловив из капусты кусок рёбрышек. — Слухи ходили, что ты был в Брунанбурге где-то в середине октября. Где же ты пропадал?