Век кино. Дом с дракончиком

— Этот одинокий подонок был сам не свой после убийства Алеши! — вырвалось у Валентина. — Ты написала ему в тетради: «Тот голос отнял у меня голос».

— Вы за мной следите?

— За всеми, по возможности. Помнишь, как Боря прореагировал на твою запись?

— Помню. Он говорил совсем о другом (предлагал уехать), а я почему-то написала эту фразу. Боря испугался ужасно.

— Ты вдруг подсознательно сопоставила тот голос с Бориным.

— Наверное.

— Твой невроз — потеря речи — имеет исток в подсознании. Ты знаешь, кто дважды упомянул «дракончика», но не можешь вспомнить, не можешь выдать своего жениха. — Последнее словечко вновь ужалило «сыщика». — Так ты собиралась или нет за него замуж?

— Ну что вы застряли на этом «пункте»? — Она передернула плечами. — Мне было одиноко и страшно.

— Понятно, собиралась. Так с чем же для тебя ассоциируется тот голос, воспоминание в целом? То, первое. Ты стоишь у «Арбатской», темно, тревожно, московский осенний вечер; прохожие… вдруг: «Дракончик!»

Она подняла руки к горлу каким-то судорожным жестом, задыхаясь. Он бросился к ней, разнял руки, погладил лицо, шею, как бы упрашивая: «Останься со мной! Не уходи в безмолвие!»

— Прости, ради Бога! Не надо вспоминать, еще слишком свежо, слишком больно.

Даша с видимым усилием, с паузами произнесла:

— Я… вспомнила… папу.

— Не надо сейчас!..

— Я вспомнила папу, — повторила она уже более уверенно.

— Но в какой связи?

— Мне что-то крикнули в окно, позвали к нему, началась агония, а я во дворе стояла, темно, сырой вечер… И вот такой же страх… предчувствие смерти.

— Кто позвал тебя?

— Я даже не знаю, не до того было… Марина, наверное. Но тогда голос я не потеряла.

— А Боря случайно не был у вас в это время?

— Был. — Она широко раскрыла синие глаза. — Может, он!

— Понятно. — Валентин помолчал, вдруг добавил с внезапной злостью: — И доносчик, возможно, прятался в кустах.

— О чем вы?

— Так, вообразилось ни к селу ни к городу. Мы приехали втроем после разговора у Бори, помнишь? За воротами в кустах прятался Серж. «Я плачу», — сказал он.

— Какая все-таки мелкая душонка! — мстительно воскликнула Даша. — И он воображал, будто сестра Алешу бросит ради него!

— Уж лучше б она бросила ради него, — заметил Валентин. — Глядишь, и муж жив остался бы. Да, ты видела когда-нибудь Марка? Главное — слышала ли ты его голос?

— Не видела, вообще с ним незнакома… но Марине звонил несколько раз мужчина, я брала трубку. Да, в ноябре.

— Может быть, его голос тебя так напугал?

— Я уже ничего не знаю, не понимаю. Они так любили друг друга.

— Марина и деньги любила. В сущности, и погибла из-за этого.

— Не верится.

— А как ты думаешь, что здесь произошло? — Валентин обвел утомленными глазами богатую гостиную, книги, хрусталь, занавеси, ковры… — Она не захотела ему что-то отдать… то, что ищет святой Грааль, ради чего он сюда является.

— Да что? Ведь обыск проводили.

— Значит, что-то маленькое, но весьма ценное, например, жемчужина. Несложно спрятать.

— Вы думаете, Марине в больницу Дмитрий Петрович жемчужину привез?

— Откуда мне знать. Они все безумно боятся Марка, тени его боятся. И ты будь осторожна, Даша, от меня ни на шаг. Он идет по трупам.

— Так что же делать?

— Ждать его здесь или найти убежище. Второе предпочтительнее, он может опомниться и сюда не явиться.

— По воровским притонам искать?

— Нам это не под силу, согласен. — Валентин подумал. — «Запомни зеленый камень». «Мы там два раза встречались». С какой интонацией произнесла ту фразу Марина по телефону, помнишь?

— Не понимаю.

— Ну, «дракончик» должен без напоминания знать, где он с любовницей встречался.

— Выходит, двадцать восьмого звонил не Марк? Ой, у меня все в голове перепуталось.

— У меня тоже. Тяжелый день, иди спать.

Она шевельнулась, но не встала. Оба смотрели на елку.

— Валентин Николаевич, вам нужны деньги, чтоб содержать жену в лечебнице?

— В идеале оно, конечно, так. Только человек я отнюдь не идеальный, меня захватил и сам процесс — игра. — Валентин усмехнулся. — Сейчас другая игра вытеснила прежнюю.

— Вот это следствие? — Он кивнул. — Не наговаривайте на себя, вы для нас были корифеем.

— Студенческие легенды, просто я легко вам «троечки» ставил.

— А вам не жалко? Ну, вашей истории.

— Русская история без меня проживет, и я без нее… — он опять усмехнулся, — может, и не проживу.

— Вам действительно негде жить? Или вы в Марину влюбились и соврали?

— Нет, квартиру я правда жене оставил, она вышла за другого.

— Так теперь отберите!

— Там ее ребенок растет. Ладно, оставим эту тему.

— Ну, знаете, чужую жену содержать…

— Она больна и не нужна никому, миллионщику своему не нужна.

— Это она с ним с ума сошла? И вы до сих пор ее любите?

— Нет. И в Марину я не влюбился.

— Ну да! Вы горите отомстить за нее.

— И этот момент есть. Но вообще… тебя защитить.

— Стало быть, вы меня любите?

— Стало быть, так. Видишь, какая ты умная. Логическим путем меня разоблачила.

— Ну, это все несерьезно.

— Может быть. — Он пожал плечами. — Я ведь не Алеша и на растерзание себя Пчелкиным не отдам. Больно жалите.

Она смотрела на него с какой-то смутной полуулыбкой, как сестра ее там, на бульваре. Рассмеялась тихо и ушла.

Последний день в театре

Валентин еще лежал какое-то время, прокручивая в голове сказанное и несказанное, припоминая каждый жест ее, выражение лица и улыбки. Потом разделся и залег по-настоящему, вдруг провалившись в глубокую яму сна, в котором они гуляли с ней по цветущему в снежных сугробах саду, она смеялась, а он знал, кто прячется в засаде в белоснежных зарослях черемухи. Знал, но почему-то не мог прервать это бесконечное тягучее гулянье и издевательский смех. Наконец раздался выстрел, она упала, а он проснулся от ужаса.

Сквозь занавеси смотрело позднее хмурое утро. Кто же прятался во сне? Ведь я только что знал, несомненно и… страшно. Отчего вдруг страх? Сад так цвел в ледяных сугробах и черемуха так белела и благоухала… страх шел от ее смеха и взгляда, устремленного туда, в заросли.

В гостиную заглянул Сашка, безмятежно выспавшийся в комнате покойной, вошел.

— Ты один?

— А что, Даша еще не вставала?

— Я ее не видел. Вообще-то уже одиннадцатый.

— Ага, чаю попьем и выезжаем.