Вэкфильдский священник

— Оливія, дорогая моя, возразилъ я:- все, что до сихъ поръ длалось съ цлью вынудить у него признаніе, было сдлано съ твоего вдома и согласія, и ты не можешь сказать, чтобы я въ чемъ либо стснялъ тебя; но только знай напередъ, моя милочка, что я не допущу понапрасну обманывать его честнаго соперника изъ-за твоей несчастной страсти. Сколько бы ни понадобилось теб времени на то, чтобы довести твоего воображаемаго вздыхателя до объясненія, я охотно дамъ теб это время; но по истеченіи срока, если дла останутся все въ томъ же положеніи, я непремнно желаю, чтобы ты вознаградила честнаго мистера Уильямса за его преданность. Вс правила моей жизни и самое званіе мое этого требуютъ, и я не допущу, чтобы моя родительская нжность взяла верхъ надъ требованіями чести и справедливости. И такъ, сама назначь мн срокъ, оттяни его сколько пожелаешь, и тмъ временемъ позаботься о томъ, чтобы мистеръ Торнчиль наврное зналъ, когда мы намреваемся помолвить тебя съ другимъ. Если онъ дйствительно любитъ тебя, здравый смыслъ ему подскажетъ, какъ нужно поступить, чтобы ты не ускользнула изъ его рукъ отнын и навсегда.

Находя мои доводы вполн справедливыми, она на все согласилась. Въ случа явнаго равнодушія со стороны сквайра, она подтвердила свое общаніе непремнно выйти за мистера Уильямса, и мы воспользовались первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы упомянуть въ присутствіи мистера Торнчиля, что ровно черезъ мсяцъ выдаемъ свою старшую дочь за его соперника.

Столь энергическія мры, повидимому, удвоили тревоги мистера Торнчиля; но зато Оливія такъ страдала, что я начиналъ опасаться за нее. Борьба между страстью и благоразуміемъ доставалась ей не дешево: вся ея веселость пропала, она постоянно искала уединенія и проводила время въ слезахъ. Прошла недля, и мистеръ Торнчиль ничего не длалъ, чтобы помшать ея свадьб. Еще недлю онъ продолжалъ посщать насъ также часто, но все также ничего не говорилъ. На третью недлю онъ совсмъ пересталъ бывать у насъ, но дочь моя не только не выказывала по этому поводу ни малйшаго нетерпнія, но противъ ожиданія впала въ какое-то задумчивое спокойствіе, которое я истолковалъ какъ покорность судьб. Я же съ своей стороны искренно радовался тому, что мое дитя скоро заживетъ въ довольств и полномъ спокойствіи, и часто хвалилъ ее за то, что она истинное счастье предпочла суетности.

Дня за четыре до ея предполагаемой помолвки мы сидли вечеромъ всей семьей вокругъ веселаго огонька, болтая о прошломъ, составляя планы будущаго и смясь каждой глупости, какая приходила въ голову.

— А что, Моисей, воскликнулъ я, — вдь у насъ въ дом скоро будетъ свадьба, сынокъ. Какого ты мннія объ этомъ и вообще о нашихъ длахъ?

— По моему мннію, батюшка, дла идутъ отлично; и я только сейчасъ размышлялъ, что если точно сестра Ливи выйдетъ замужъ за фермера Уильямса, то онъ намъ даромъ будетъ давать на подержаніе и яблочный прессъ, и пивныя корчаги.

— Еще бы, Моисей, непремнно! сказалъ я:- да еще для поддержанія нашей бодрости онъ споетъ намъ въ придачу балладу о «Смерти и Дв».

— Онъ и нашего Дика выучилъ этой псн, сказалъ Моисей, — и малютка, мн кажется, очень мило поетъ ее.

— Неужели! воскликнулъ я:- ну-ка, послушаемъ. Гд же мой малютка Дикъ? Пусть придетъ и смло принимается за дло.

— Братецъ Дикъ, подхватилъ младшій, — Виль ушелъ сейчасъ съ сестрицей Ливи; но мистеръ Уильямсъ и меня научилъ двумъ псенкамъ и я, пожалуй, спою вамъ, папа. Которую спть: «Умирающаго лебедя» или «Элегію на смерть бшеной собаки?»

— Элегію, дитя, конечно элегію, отвчалъ я:- я еще никогда ея не слыхивалъ. Дебора, душа моя, сухая ложка ротъ деретъ, какъ говорится: дай-ка намъ бутылочку твоей наилучшей смородиновки, ради веселья. Въ послднее время я оплакивалъ столько разныхъ элегій, что боюсь, какъ бы сегодняшняя не слишкомъ меня разстроила, а потому выпьемъ для подкрпленія силъ. А ты, Софи, душенька, возьми свою гитару, да побрянчи немножко, въ вид акомпанимента.

ЭЛЕГІЯ

на смерть бшеной собаки.

«Послушайте, добрые люди, Какую я псню спою, И если она коротенька, Недолго я васъ задержу. Былъ-жилъ человкъ въ Айлингтон: О немъ говорили всегда, Что если онъ Богу молился, То былъ богомоленъ тогда. Онъ доброй душой отличался: Готовъ утшать сироту, Когда-жъ по утрамъ одвался, То тмъ прикрывалъ наготу. Въ томъ город были собаки, Премножество всякихъ собакъ: Болонокъ, лягавыхъ и гончихъ, И даже простйшихъ дворнягъ. И вотъ онъ съ собакой сдружился И мирно сначала съ ней жилъ, Но песъ-то, какъ видно, сбсился И взялъ, да его укусилъ. Со всхъ переулковъ сосди Сбжались и стали кричать, Что врно собака сбсилась, Коль вздумала друга кусать. Такой человкъ превосходный И вдругъ — отъ собаки терпть! Собака сбсилась, безспорно, Ему-жъ суждено умереть! И что же, однако, случилось? Никто угадать не съумлъ: Вдь рана его излечилась, А пёсъ между тмъ околлъ!»

— Молодецъ, Виль, право молодецъ! А ужъ элегія, можно сказать, даже трагическая. Ну-ка, дтки, выпьемъ за здоровье Виля и пожелаемъ ему современемъ быть епископомъ!

— Отъ всей души! подхватила жена моя:- лишь бы онъ такъ же хорошо проповдывалъ, какъ сейчасъ плъ, — я не сомнваюсь въ его успх. А псни пть — вдь это въ нашемъ семейств врожденное искусство, мои родные почти вс были мастера на это. Въ нашихъ мстахъ еще бывало всмъ извстно, что въ семейств Бленкинсонъ никто не можетъ смотрть прямо передъ собою, потому что вс косые; а у Гоггинсоновъ никто не могъ задуть свчу; но за то каждый изъ Грогрэмовъ съуметъ спть псню, а Марджоремы мастера сказки сказывать.

— А на мой вкусъ, сказалъ я, — самая простая простонародная псня гораздо лучше, и больше мн нравится, чмъ вс эти новйшія оды и романсы, отъ которыхъ сразу одурешь: противны они, а приходится иногда хвалить. Подвинь брату стаканъ, Моисей. Что до сочинителей элегій, то они тмъ и плохи, что оплакиваютъ все больше такія происшествія, до которыхъ никому дла нтъ. Потеряетъ барышня свою муфту, или веръ, или у ней собачка пропадетъ, а нашъ стихоплетъ скоре бжитъ домой и спшитъ воспть въ стихахъ такое ужасное бдствіе.

— Можетъ быть, сказалъ Моисей, — такая у нихъ мода въ большомъ свт; но за то т псни, что доходятъ до насъ изъ увеселительныхъ садовъ въ Рэнелэ, гораздо проще и вс на одинъ ладъ: Коленъ встрчается съ Долли и они бесдуютъ между собою; онъ даритъ ей какую нибудь брошку, чтобы прицпить на голову, а она ему букетъ; потомъ они съ мста отправляются подъ внецъ и, придя въ церковь, подаютъ добрый совтъ всмъ присутствующимъ юнымъ нимфамъ и ихъ вздыхателямъ, чтобы женились какъ можно скоре.

— И чудесно! воскликнулъ я: — вотъ истинно добрый совтъ. Я слыхалъ, что нигд въ свт онъ такъ не пригоденъ, какъ именно въ этомъ мст: тамъ не только убждаютъ въ необходимости жениться, но тотчасъ снабжаютъ и невстами. А чего же лучше такого рынка, гд мы сначала узнаемъ, что намъ нужно, а потомъ тутъ же получаемъ и то, чего намъ недоставало.

— Именно, сэръ, отвчалъ Моисей: — такихъ брачныхъ рынковъ во всей Европ только два и есть: сады Рэнелэ въ Англіи, да Фонтарабія въ Испаніи. Испанскій рынокъ бываетъ только разъ въ годъ, а у насъ въ Англіи каждый вечеръ можно добывать женъ.

— Правду ты говоришь, сынокъ! воскликнула жена моя:- нигд, какъ въ Англіи, не найдешь хорошихъ женъ.

— И покладливыхъ мужей, подсказалъ я:- существуетъ поврье, что если бы черезъ море перекинуть мостъ, то вс дамы съ материка перебывали бы у насъ, чтобы брать примръ съ вашихъ женъ: потому что такихъ женъ, какъ у насъ въ Англіи, нигд больше нтъ. Дебора, душа моя, дай намъ еще бутылочку; а ты, Моисей, спой намъ что нибудь хорошенькое. Какъ мн благодарить Бога за то, что Онъ даруетъ намъ покой, здоровье и достатокъ! Я увствую себя теперь счастливе самаго могущественнаго изъ всхъ монарховъ! У него, быть можетъ, нтъ ни такого милаго домашняго очага, ни такихъ пріятныхъ лицъ вокругъ него. Да, Деора, вотъ мы съ тобой и состарлись; но вечеръ нашей жизни общаетъ быть счастливымъ. Мы происходимъ отъ такихъ предковъ, честь которыхъ никмъ не была запятнана, и потомство оставимъ такое же честное и хорошее. Пока мы живы, наши дти будутъ намъ опорой и утшеніемъ, а когда умремъ, они передадутъ наши честныя традиціи своему потомству. Что же ты не поешь, Моисей? мы ждемъ псни, дружокъ. Давайте пть хоромъ. А гд же моя безцнная Оливія? Ея ангельскій голосокъ всхъ пріятне звучитъ въ нашихъ концертахъ.

Только что я это выговорилъ, какъ прибжалъ, Дикъ и, запыхавшись, сказалъ:

— Папа, папа! Она ухала — совсмъ ухала отъ насъ… сестрица Ливи ухала навсегда!

— Ухала?!

— Да, папа; съ двумя джентльменами, въ потовой карет. Одинъ ее все цловалъ и говорилъ, что готовъ умереть за все; а она очень плакала и хотла воротиться назадъ; но онъ опять уговорилъ ее и она влзла въ карету, и все говорила: «О, что будетъ съ бднымъ папой, когда онъ узнаетъ, что и пропала!»

— Дти мои, дти, воскликнулъ я: — какіе мы несчастные съ вами! Съ этого часа конецъ всмъ нашимъ радостямъ. О, пусть вчный гнвъ Божій обрушится на него и на близкихъ ему! Отнять у меня дитя мое… И его наврное Господь покараетъ за то, что онъ совратилъ мою невинную бдняжку, тогда какъ я ее велъ къ Царствію Небесному. И какая она была правдивая, мое дитятко! Но теперь конецъ нашему счастью на земл. Ступайте, дти, идите отсюда и будьте вс несчастны и презрнны… Разбито мое сердце, разбито!