Вэкфильдский священник

XXVI. Преобразованія въ тюрьм. Для полноты воздйствія законы должны не только карать, но и награждать

На другой день рано утромъ я былъ разбуженъ моей семьей, которая, собравшись у моей постели, горько плакала. Мрачная обстановка моя произвела на нихъ удручающее впечатлніе. Я слегка пожурилъ ихъ за это, увряя, что спалъ какъ нельзя лучше, а потомъ освдомился о здоровь старшей дочери, которая не пришла съ ними. Мн сказали, что вчерашнія волненія и усталость усилили ея лихорадку, и они сочли боле благоразумнымъ оставить ее въ гостинниц. Тогда я послалъ сына поискать для семьи удобную квартиру какъ можно ближе къ тюрьм. Онъ повиновался, но не могъ ничего найти кром одной комнатки, которую и нанялъ за самую дешевую цну для матери и сестеръ.

Тюремный сторожъ изъ состраданія согласился дозволить Моисею и обоимъ его братишкамъ поселиться вмст со мною въ тюрьм. Въ одномъ изъ угловъ комнаты для нихъ устроили довольно удовлетворительную постель, но мн хотлось сперва узнать, каково покажется моимъ малюткамъ спать въ этой мрачной комнат, которая, очевидно, испугала ихъ, когда они пришли въ первый разъ.

— Ну-ка, сказалъ я, — посмотрите, мои хорошіе мальчики, какую вамъ приготовили постель: хоть здсь и не очень свтло, но вы, надюсь, не побоитесь спать въ этой комнат?

— Нтъ, папа, сказалъ Дикъ:- я нигд не побоюсь спать, если ты будешь со мной.

— А мн, сказалъ Биль (ему было еще только четыре года):- всего лучше тамъ, гд папа.

Покончивъ съ этимъ дломъ, я назначилъ каждому изъ членовъ семьи особое занятіе! Софіи поручилъ имть особое попеченіе о больной сестр; жен предоставилъ ухаживать за мною, младшихъ мальчиковъ опредлилъ въ чтецы при своей особ.

— Что до тебя, сынъ мой, продолжалъ я, обращаясь къ Моисею, — ты будешь теперь всхъ насъ содержать своими трудами. На то, что ты можешь получать поденною работой, мы вс, я думаю, можемъ прокормиться, соблюдая извстную умренность. Теб уже шестнадцать лтъ, силы у тебя довольно, и Богъ послалъ ее теб не даромъ: ибо ею ты спасешь отъ голода своихъ безпомощныхъ родителей и все семейство. Поэтому сегодня же вечеромъ ступай поискать работы на завтра и каждый день приноси мн весь свой заработокъ.

Направивъ его такимъ образомъ и распорядившись остальнымъ, я пошелъ въ общую залу, гд было просторне и больше воздуха, но ругательства, распущенность и грубость, обступившія меня со всхъ сторонъ, черезъ самое короткое время принудили меня уйти назадъ въ свою келью. Сидя тутъ, я все раздумывалъ, какъ странно, что вс эти несчастные, успвшіе вооружить противъ себя все человчество, изъ всхъ силъ стараются о томъ, чтобы и въ будущей жизни уготовить себ еще худшаго врага.

Полнйшее ихъ равнодушіе къ подобнымъ вопросамъ возбуждало во мн сильнйшее состраданіе, притупившее во мн сознаніе собственныхъ бдствій; мн даже начинало казаться, что я обязанъ попытаться спасти ихъ. Съ этими мыслями я ршился снова пойти въ общую залу и, не обращая вниманія на ихъ презрительное отношеніе, попробовать высказать то, что у меня на душ, а тамъ, быть можетъ, и одолть ихъ своею настойчивостью. Придя въ заду, я сообщилъ освоемъ намреніи мистеру Дженкинсону; онъ расхохотался, однако, взялся передать объ этомъ во всеуслышаніе остальнымъ. Мое предложеніе встрчено было очень весело, потому что общало новый источникъ развлеченія людямъ, не имвшимъ иныхъ поводовъ къ веселости, какъ только разгулъ и буйныя насмшки.

Я началъ громкимъ и ровнымъ голосомъ читать часть обдни, и публика нашла это чрезвычайно забавнымъ: одни вполголоса вставляли кощунственныя замчанія, другіе притворно стонали и били себя въ грудь, третьи подмигивали, кашляли, и все это возбуждало хохотъ остальныхъ. Тмъ не мене я продолжалъ читать съ обычною торжественностью, сознавая, что то, что я длаю, можетъ кого нибудь изъ присутствующихъ навесть на благія размышленія, они же съ своей стороны ничмъ не могутъ испортить моего дла.

Окончивъ чтеніе, я приступилъ къ проповди и на первый разъ ршился скоре позабавить ихъ, чмъ укорять. Сначала сказалъ, что имю въ виду единственно заботу о ихъ благ; что, будучи такимъ же узникомъ, какъ и они, я ровно ничего не пріобртаю своею проповдью. Но мн жалко слушать ихъ руготню, говорилъ я дале:- потому что отъ бранныхъ словъ ихъ участь не облегчится, но зато они черезъ это самое рискуютъ потерять очень многое.

— Будьте уврены, друзья мои, воскликнулъ я, — ибо вы дйствительно мои друзья, что бы ни говорилъ свтъ, — будьте уврены, что, произнося хоть по двнадцати тысячъ ругательствъ въ день, отъ этого у васъ въ карманахъ ни одной копйки не прибавится.

Такъ что же вамъ за охота то-и-дло поминать дьявола, да еще призывать его на помощь, тогда какъ вы сами знаете, какъ скверно онъ вамъ отплачиваетъ за вашу преданность? На этомъ свт отъ него только и толку, что полонъ ротъ руготни, да пустой желудокъ; да и въ будущемъ мір отъ него врядъ ли можно ждать чего нибудь путнаго, коли врить слухамъ.

Если мы имемъ дло съ человкомъ, и видимъ, что онъ съ нами дурно обращается, натурально, мы уйдемъ прочь отъ него и обратимся къ другому. Такъ ее лучше ли вамъ перемнить хозяина и обратиться къ Тому, Который, призывая васъ къ Себ, ласкаетъ благими общаніями? Знаете ли, друзья мои, что нтъ глупе того человка, который, обокравъ цлый домъ, бжитъ укрыться въ полицію; а вы разв умне его? Вы ищете утшенія у того, кто ужъ сто разъ обманулъ васъ, и не боитесь его, даромъ что онъ хитре и лукаве всхъ полицейскихъ сыщиковъ: потому что полицейскіе могутъ только поймать васъ и повсить, а онъ хуже того сдлаетъ: и поймаетъ, и повситъ, да еще и посл вислицы не выпуститъ изъ рукъ.

Когда я кончилъ, слушатели стали хвалить меня: нкоторые подошли поближе, пожимали мою руку, клялись, что я славный парень, и просили о продолженіи знакомства. Я общалъ завтра же побесдовать съ ними въ другой разъ, и въ самомъ дл возымлъ надежду сдлать что нибудь для ихъ исправленія. Я всегда былъ того мннія, что ни одного человка нельзя считать окончательно погибшимъ: въ каждомъ сердц есть мстечко, уязвимое стрлою раскаянія, лишь бы нашелся мткій стрлокъ. Отведя себ душу такими соображеніями, я опять ушелъ въ свою комнату, гд жена моя тмъ временемъ приготовила скудную трапезу, а мистеръ Дженкинсонъ попросилъ позволенія и свой обдъ принести туда же, для того (какъ онъ любезно выразился), чтобы имть удовольствіе воспользоваться моею бесдой. Онъ еще не видалъ членовъ моего семейства, которые — желая избгнуть ужасовъ общей тюремной залы — проходили ко мн чрезъ боковую дверь тмъ узкимъ коридоромъ, о которомъ я упоминалъ выше. Встртившись съ моими въ первый разъ, Дженкинсонъ былъ видимо пораженъ красотою моей младшей дочери, которую постоянная теперь задумчивость длала еще прелестне; онъ не могъ пропустить безъ вниманія также и нашихъ малютокъ.

— Увы, докторъ! воскликнулъ онъ:- ваши дти слишкомъ красивы и слишкомъ хороши для такого жилища.

— Да, мистеръ Дженкинсонъ, отвчалъ я, — дти у меня, благодаря Бога, добрыя; а коли душа хороша, остальное пустяки.

— Полагаю, сэръ, продолжалъ мой товарищъ по заключенію, — что для васъ должно быть очень утшительно имть вокругъ себя такую семейку!

— Утшительно? подхватилъ я:- еще бы, мистеръ Дженкинсонъ! они для меня истинное утшеніе, и я ни за что въ мір не согласился бы обходиться безъ нихъ; а съ ними для меня всякое логовище покажется чертогами. Вообще, только одно и есть средство сдлать меня несчастнымъ, и это — обидть кого нибудь изъ нихъ.

— Въ такомъ случа, сэръ, воскликнулъ онъ — я ужасно виноватъ передъ вами и приношу повинную, потому что чуть ли я не обидлъ вотъ этого джентльмена (тутъ онъ указалъ на Моисея): не знаю, проститъ ли онъ меня?

Сынъ мой тотчасъ узналъ его по голосу и по лицу, хотя видлъ его прежде совсмъ въ иномъ вид, и, съ улыбкою протянувъ ему руку, сказалъ, что охотно прощаетъ.

— Однако, замтилъ Моисей, — я не могу понять, что вы нашли во мн такого? Неужели вы по моему лицу догадались, что легко меня обмануть?

— О нтъ, дорогой сэръ, возразилъ Дженкинсонъ:- ваше лицо тутъ не при чемъ; но ваши блые чулочки и черная лента на голов, признаюсь, ввели меня во искушеніе… Да что и говорить, мало ли мн случалось надувать людей и поопытне васъ! Однакожъ, какъ я ни хитрилъ, глупость людская въ конц концовъ все-таки одолла меня!

— Я думаю, сказалъ мой сынъ, — какъ бы интересно было послушать разсказовъ о такой жизни, какъ ваша! Должно быть и занимательно, и поучительно?

— Ни то, ни другое, возразилъ мистеръ Дженкинсонъ:- разсказы, въ которыхъ рчь идетъ все о плутняхъ, да о людскихъ порокахъ, только развиваютъ нашу подозрительность и тмъ препятствуютъ истинному развитію духа. Путешественникъ, съ недовріемъ относящійся по всякому встрчному и спшащій поворотить оглобли каждый разъ, какъ ему покажется, что у прохожаго разбойничье лицо, ни за что не додетъ во-время до мста своего назначенія. Судя по личному моему опыту, я склоненъ думать, что такъ называемые «доки» въ сущности глупйшій народъ. Меня съ дтства считали пронырой, мн было семь лтъ отъ роду, когда я слыхалъ, какъ дамы величали меня «ни дать, ни взять взрослымъ человкомъ»; четырнадцати лтъ я ужъ многое испыталъ въ жизни, носилъ шляпу на бекрень и ухаживалъ за женщинами; а когда мн минуло двадцать лтъ и я былъ еще совсмъ честнымъ малымъ, меня считали такимъ хитрецомъ, что никто мн не врилъ. Поневол пришлось постоять за себя, и я занялся шулерствомъ; съ тхъ поръ въ голов моей вчно кипятъ планы разныхъ плутней, а сердце замираетъ со страху, какъ бы меня не поймали. Я все наснхался надъ простотой вашего честнаго сосда Флемборо и такъ или иначе, хоть разъ въ годъ, непремнно его надувалъ; и вотъ, этотъ милый человкъ, ничего не подозрвая, жилъ себ да поживалъ и добра наживалъ; а я сколько ни хитрилъ, на какія штуки ни подымался, все оставался бднякомъ, и при этомъ не могъ утшать себя мыслью, что, по крайней мр, честенъ. Однако, закончилъ онъ, — потрудитесь-ка разсказать мн, какъ и за что вы сюда попали? Хоть я самъ и не съумлъ избжать тюрьмы, но друзей моихъ, быть можетъ, съумю выпутать.