Вэкфильдский священник

Когда она ушла домой, мой товарищъ по заключенію, бывшій свидтелемъ нашего свиданія, началъ довольно дльно осуждать меня за упрямство и нежеланіе, посредствомъ нкоторыхъ уступокъ, заслужить свое освобожденіе. Онъ замтилъ, что нельзя же жертвовать спокойствіемъ цлаго семейства изъ-за одной дочери, и притомъ той самой, которая была единственною причиной всхъ нашихъ бдъ.

— Къ тому же, прибавилъ онъ, — еще вопросъ, хорошо ли вы длаете, что не хотите согласиться на бракъ этой четы; вдь вы въ сущности не имете возможности предупредить его, а можете только способствовать къ тому, чтобы онъ былъ несчастливъ.

— Сэръ, возразилъ я, — вы не знаете человка, насъ притсняющаго. Я убжденъ, что никакая покорность съ моей стороны не доставитъ мн ни одного часа свободы. Я знаю, что годъ тому назадъ, въ этой самой комнат жилъ и умеръ отъ нищеты задолжавшій ему фермеръ. Но хотя бы моя покорность и одобреніе его поступковъ могли доставить мн помщеніе въ великолпнйшемъ изъ его домовъ, я все-таки не могу сдлать ни того, ни другого, потому что совсть нашептываетъ мн, что это было бы потворствомъ прелюбодянію. Пока жива моя дочь, въ моихъ глазахъ никакой иной бракъ его не будетъ законенъ. Вотъ если бы Господь прибралъ ее — тогда другое дло, и съ моей стороны было бы просто низостью, если бы я изъ личной мстительности разлучалъ людей, желающихъ соединиться! Нтъ! Хоть я и считаю его негодяемъ, но самъ желалъ бы видть его женатымъ, чтобы отвратить послдствія его будущаго распутства. Но теперь я былъ бы безчеловчнымъ отцомъ, если бы взялся подписать такой документъ, который свелъ бы въ могилу дочь мою, и это единственно ради того, чтобы избавиться отъ тюремнаго заключенія; вдь это значило бы, во избжаніе собственной непріятности разбить сердце моего дитяти на тысячу ладовъ?

Онъ согласился, что такое сужденіе правильно, но намекнулъ, что здоровье моей дочери такъ уже надорвано, что едва ли она еще долго послужитъ мн препятствіемъ къ освобожденію изъ тюрьмы.

— Но положимъ, продолжалъ онъ:- что вы ршились ни въ какомъ случа не сдаваться племяннику; я все-таки не вижу, почему бы вамъ не обратиться съ этимъ дломъ къ его дяд, который пользуется во всей стран такимъ общимъ уваженіемъ и почетомъ? Совтую вамъ послать ему по почт письмо, съ изложеніемъ всхъ мерзостей, надланныхъ вамъ его племянникомъ. И я готовъ ручаться жизнью, что черезъ три дня вы получите отвтъ.

Я поблагодарилъ его за совтъ и хотлъ немедленно ему послдовать; но у меня не было бумаги, а вс наши деньги, къ несчастію, съ утра были потрачены на състные припасы. Однако, мистеръ Дженкинсонъ снабдилъ меня бумагой.

Вс три послдующихъ дня провелъ я въ тревожныхъ догадкахъ, какое впечатлніе могло произвести посланное мною письмо; но жена все время твердила мн, что надо соглашаться на какія бы то ни было условія, лишь бы меня отсюда выпустили. Вмст съ тмъ, мн говорили, что старшая дочь моя съ каждымъ часомъ становится слабе. Прошелъ и третій, и четвертый день, отвта на письмо все не было. И то сказать, трудно было ожидать успха отъ жалобы, приносимой совершенно постороннимъ человкомъ на любимаго племянника! Вскор исчезла и эта надежда, подобно многимъ предыдущимъ. Однако, духъ мой все еще бодрствовалъ, хотя тснота и спертый воздухъ подтачивали мое здоровье, и въ особенности разбаливалась моя обожженная рука. Зато дтки не покидали меня и, сидя около меня, пока я лежалъ на солом, поочередно читали мн вслухъ или слушали мои наставленія и плакали. Но силы моей дочери истощались быстре моихъ, и съ каждою новою встью о ней мое безпокойство и горе увеличивались. На пятое утро, посл того, какъ было отослано мое письмо къ сэру Уильяму Торнчилю, меня встревожило извстіе, что она уже безъ языка. Теперь только я почувствовалъ всю тяжесть тюремнаго заключешя: душа моя рвалась наружу, туда, гд страдала и умирала дочь моя, я жаждалъ быть при ней, утшить ее, поддержать, принять ея послднюю волю, указать ея душ путь къ небесамъ. Слдующая всть гласила, что она при послднемъ издыханіи, а я не могъ доставить себ и слабаго утшенія поплакать надъ ней. Мой товарищъ по заключенію пришелъ вскор съ послднею встью: онъ взывалъ къ моему терпнію… она умерла! — Когда онъ пришелъ на другое утро, то засталъ моихъ маленькихъ дтей (они одни оставались при мн), употреблявшихъ всевозможныя старанія утшить и ободрить меня. Они умоляли меня послушать ихъ чтенія и уговаривали не плакать, потому что я такой большой, что ужъ это стыдно.

— Вдь теперь сестра Ливи стала ангеломъ, папа? говорилъ старшій мальчикъ:- такъ за что же ты ее жалешь? Я бы очень хотлъ сдлаться ангеломъ и улетть изъ этого страшнаго мста, и папу взялъ бы съ собой.

— Да, прибавлялъ младшій, мой любимецъ:- на неб, гд теперь сестра Ливи, гораздо лучше, чмъ здсь: тамъ все самые хорошіе люди, а здсь люди такіе гадкіе!

Мистеръ Дженкинсонъ прервалъ ихъ невинную болтовню замчаніемъ, что теперь, когда моей дочери не стало, пора серьезно подумать объ остальномъ семейств и постараться сохранить мою жизнь, которая подвергалась несомннной опасности при постоянныхъ лишеніяхъ и отсутствіи здороваго воздуха. Онъ прибавилъ, что я теперь обязанъ откинуть всякую гордость и позабыть свои личныя неудовольствія ради благосостоянія тхъ, которые всецло отъ меня зависятъ; и что теперь, наконецъ, самое время, и здравый смыслъ и справедливость требуютъ того, чтобы я сдлалъ все возможное для умиротворенія своего землевладльца.

— Слава Богу! отвчалъ я, — у меня не осталось больше и тни гордости. Я былъ бы самъ себ ненавистенъ, если бы въ моемъ сердц скрывались еще какіе либо признаки гордости и личныхъ неудовольствій. Напротивъ того, помня, что нашъ притснитель былъ членомъ моего прихода, я не теряю надежды современемъ представить его душу чистою передъ престоломъ Господиимъ. Нтъ, сэръ, я ни на кого не сержусь. И хотя онъ отнялъ у меня сокровище, боле драгоцнное, чмъ вс его богатства, хотя онъ и мое сердце разбилъ въ дребезги… Да, любезный другъ мой, плохо мн, очень плохо и я чувствую себя въ полузабыть отъ слабости, — и, однакожъ, все-таки не помышляю о возмездіи. Я готовъ одобрить его женитьбу, и если моя покорность можетъ быть сколько нибудь ему пріятна, доведите до его свднія, что я раскаиваюсь въ томъ, что обидлъ его.

Мистеръ Дженкинсонъ взялъ перо и чернила, записалъ почти дословно мое приведенное выше извиненіе и заставилъ меня подписаться подъ этимъ документомъ. Потомъ мы позвали Моисея и поручили ему снести письмо къ мистеру Торнчилю, который былъ на ту пору у себя въ имніи. Сынъ мой пошелъ и часовъ черезъ шесть возвратился со словеснымъ отвтомъ. Онъ разсказалъ, что трудно было добиться свиданія со сквайромъ, потому что слуги отнеслись къ нему подозрительно и дерзко; но онъ увидлъ сквайра случайно, въ ту минуту, какъ онъ куда-то узжалъ по дламъ своей свадьбы, назначенной черезъ три дня; Моисей сообщилъ намъ дале, какъ смиренно онъ подошелъ къ мистеру Торнчилю, какъ подалъ ему письмо и какъ сквайръ, прочитавъ его, сказалъ, что оно слишкомъ поздно пришло и теперь уже безполезно; что онъ знаетъ, какъ мы на него жаловались его дяд, знаетъ также и то, что наша жалоба встрчена была вполн заслуженнымъ презрніемъ; чтобы отнын за всми подобными длами обращались бы къ его стряпчему, а не къ нему; но что, такъ какъ онъ весьма лестнаго мннія о смышленности нашихъ барышень, то пусть он и являются ходатаями за насъ, и для нихъ онъ, можетъ быть, что нибудь и сдлаетъ.

— Ну вотъ, сэръ, сказалъ я товарищу по заключенію, — видите теперь, каковъ нравъ у моего притснителя. Онъ уметъ быть въ одно и то же время шутливымъ и жестокимъ; но что онъ ни длай, какъ крпко ни запирай меня, я скоро, очень скоро освобожусь. Я быстрыми шагами иду къ той обители, которая, по мр приближенія къ ней, кажется мн все прекрасне: надежда на нее просвтляетъ самыя печали мои, и я думаю, что хотя посл меня останется цлая семья безпомощныхъ сиротъ, но не будутъ он безъ призора: найдется, вроятно, добрый человкъ, который протянетъ имъ руку помощи ради памяти ихъ бднаго отца; найдутся и такіе, что помогутъ имъ ради Отца Небеснаго.

Пока я говорилъ, въ дверяхъ показалась жена моя, которую я еще въ этотъ день не видалъ: въ глазахъ ея я прочелъ ужасъ, она тщетно пыталась говорить и не могла произнесть ни слова.

— Что ты, моя милая, воскликнулъ я, — не усиливай моего горя видомъ твоего отчаянія. Что-жъ длать, когда ничмъ нельзя умилостивить нашего суроваго хозяина? Правда, что онъ осудилъ меня умереть въ этомъ жалкомъ углу; правда и то, что мы лишились безцнной нашей дочери! Ну, будемъ надяться, что остальныя дти послужатъ для тебя лучшимъ утшеніемъ, когда меня не станетъ.

— Мы и то потеряли дочь, еще боле драгоцнную! сказала она: — мою Софію, мое лучшее сокровище — схватили ее, утащили подлые грабители!..

— Какъ, сударыня! вскричалъ Дженкинсонъ:- миссъ Софію утащили? Не можетъ этого быть.

Она не отвчала, но, стоя съ остановившимся взглядомъ, вдругъ разразилась потокомъ слезъ. Тогда жена одного изъ заключенныхъ, вошедшая вмст съ ней и бывшая свидтельницей происшествія, дала намъ боле опредленныя показанія. Оказалось, чтой она, вмст съ моей женой и дочерью, пошла прогуляться по большой дорог; когда он зашли немного за околицу селенія, навстрчу имъ мчалась почтовая карета, запряженная парой лошадей, которая, поровнявшись съ ними, внезапно остановилась: изъ нея выскочилъ очень хорошо одтый господинъ, но не мистеръ Торнчиль, ухватилъ мою дочь за талію, насильно посадилъ ее съ собою въ карету, приказалъ кучеру скоре хать дальше, и въ одну минуту они скрылись изъ вида.

— Теперь, воскликнулъ я, — покончены мои счеты съ судьбою, и на земл ничто больше не въ силахъ нанести мн новаго удара. Какъ! Ни одной не осталось? Ни одной ты мн не оставилъ, чудовище? Дитя мое милое, ближайшая моему сердцу! Прелестная какъ ангелъ и разумъ у ней былъ ангельскій… Поддержите кто нибудь несчастную жену мою, — она упадетъ… Ни одной не осталось у насъ! и одной!

— Охъ, дорогой мой! говорила жена:- ты, видно, еще больше моего нуждаешься въ утшеніи. Велики наши бдствія; но я все претерплю, и даже худшее, лишь бы ты былъ спокойне. Хотя бы лишиться всхъ дтей и всего остального въ мір, но ты остался бы со мною.