Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни
Шрифт:
Помощь нужна не ей одной. И не только народу. Это было так нейтрально. Помогать себе она считала эгоизмом, а помогать этому народу, который стал противен ей из-за своей резкости, она считала унижением. И так она назвала это действие, как поступок от нечего делать.
Прошло два дня прежде, чем стилет был готов. Из первого же камня, девочка, не без усилий, создала банку с крышкой, по объёму максимально приближенную к пол литру.
Сидя в своей комнате, слушая дальний бой наковален, к которому уже привыкли её уши, она только догадывалась том, что на улице ночь. Медленно билось сердце в ней, дёргалось испуганное дыхание. Вкушая сейчас будущую боль, девочка подрагивала, так же тряслись и руки, которые
«Идиотка, блин!!! Что ты за трусиха!? Подумай о тех, кто делал больно себе во благо! А ты не можешь! Ты просто дрянь! Правильно говорил Аргон!» при одном упоминании рука сама упала вниз, не сильно глубоко прорезав поперёк верхнюю сторону руки. Что бы потерять ни капли она сразу, же схватила банку, а потом сжала с силой руку так, что бы пальцы не закрывали рану. Вся часть руки покраснела от постоянного давления на неё, и медленно-медленно наполняясь, ёмкость становилась противна Алме, а кровь начал выходить медленнее. В глазах девочка держала слёзы, и пока не набралось около половины положенного, ей это удавалось. Слеза выкатилась сама, не послушавшись никого.
– Какого чёрта!? Не можешь, значит, держать свои слёзы, да?! Пока не научишься, тебе будет больно!
Без предисловий, лишних мыслей, стилет, в руке девочки, поднялся, и опустился с лёгким свистом в воздухе, неглубоко вспоров так же вторую руку. Алма давила кровь в стеклянную ёмкость, и когда она уже почти заполнилась, она тихо сказала.
– Нет. Нет, мне кажется, что здесь нет пол литра.
Покрасневшая, одновременно ставшая фиолетовой рука, поднялась с широко раскрытой ладонью, которой вытягивала банку. Теперь та заполнялась, имея уже новый объём, выдавливая из двух рук, Алма уже не понимала, то ли в обеих руках кончилась кровь, толи её там так мало, что силы кончились раньше.… Как она поняла что уже? Возможно по стуку в огромной, неизвестно где расположенной наковальне. Алма поднялась с колен, держа дрожащими руками банку, уже полную и закрытую. За ночь девочке второй раз показалось, что она мала, и снова увеличенная, имеющая в себе 0.75 л, только теперь казалась Алме, что она тянет на пол литра.
Только поднявшись, она прислонилась к стене и посмотрела на руки, на одной было два засека, на другой один. Мыслями она создала себе плащ, в котором спрятала порезанные руки, неуклюже получилась сумка, в которую Алма бережно опустила банку, и, подумав, платиновый стилет, уже испачканный ею в ней же. Медленно и аккуратно выйдя, она направилась по тёмному коридору налево. Едва достигнув первого поворота, она уже знала, что будет делать дальше.
– Турма! Рубенс! – заглянув в проём, она увидела брата с сестрой, – у меня есть предложение. Вы отпускаете меня сейчас, показываете выход наверх, а я даю вам то, о чём вы уже давно и не можете мечтать.
– И что же это за предложение такое странно?
– Дельное, так точнее! Согласны?!
– А если мы согласимся, и выведем тебя, ты сможешь сбежать, – лукаво начал Рубенс, – но можно так, что ты сейчас отдашь, а после мы тебя выведем.
– Тогда может выйти так, что вы меня после оставите здесь навсегда!
– Тоже не дура, тоже права… – с досадой заметила Турма, вставая в гордую позу рядом с братом.
Голова вела, а Алма только и твердила «Я могу быть не дурой, похоже, только при головокружениях от потери крови! В остальное время моя голова отказывает и тормозит!!! О чём я думала, когда поворачивала под водой! Но отступать не куда, надо найти компромисс…»
– Предлагаю
так, что наверх провидите меня не только вы. Там я и отдам вам плату, и если постараюсь убежать, то вас будет больше, сможете догнать.– Согласен.
Словно это делает не она, Алма не чувствовала как двигается. Только изображение меняется перед глазами. В голове заел один и тот же бой наковальни, который уже давно в ней жил, но ранее не так тошнотворно влиял на девочку. Перед глазами преставали знакомые ей лица, такие же серые, трескающиеся и по фактуре точный камень, с чёрными волосами и короткими бородами, несколько рельефных, длинноволосых женщин, и каждого из вновь пришедших Алма знала по имени.
Они пошли. Теперь только Алма поняла почему никогда ранее не находила выхода отсюда. Как ловко было установить дверь по фактуре трещин! Потом они петляли по лестницам, и Алма проклинала всё, каждую пройденную ступень, пересекая которую она несла на одном плече вес, а на другом слабость, и никак не могла определить, что же из этого тяжелее и ниже к земле гнёт её.
Алма зажмурилась и была готова больше никогда не видеть. День сходил на нет, шёл закат, но он ослеплял её, и жёг своими акварельными разводами-лучами глаза девочки до слёз.
– Солнце, хоть и садится, но это оно! – прошептала Алма, – как раньше я пряталась от него, не любила, не выносила этой жары, а теперь готова смотреть на солнце, сгорая в его лучах и в них, же слепнуть. Только не назад, не в ту печь с наковальней, где солнцем, – источником тепла и света, – является лавовая река. Боже, я снова на солнце, под твоими глазами… – она даже не шептала, а проговаривала это в голове, показывая одними губами, и из такого состояния её вывел голос Жада, её знакомого, вышедшего с ними.
– И что же это, то, это что мы тебя отпустим раньше?
Устояв на слегка подкосившихся ногах, Алма протянула руку в сумку, и достала банку с рубиновой жидкостью.
– Это – кровь русалки, – то, что вам нужно! – она поставила её, и сама не ожидала этого.
Оказавшись в лучах солнца, жидкость начала бурлить, будто закипать, а потом стала прозрачной, словно гель, и бирюзовой.
– Это и, правда, кровь русалки!
Услышав это, даже не пытаясь разобрать, чей был голос, девочка подпрыгнула, выпустила крылья и понеслась в сторону, стараясь не подниматься высоко. Крылья тоже ослабли от потери крови. А чем больше высота, тем больнее удар о землю после падения.
Так быстро, как только могла она сориентировалась и уже вернулась к реке, но что-то погнало её дальше, теперь она просто чувствовала нужное направление и следовала ему.
Она упала на щекотную, местами колющуюся траву в поле, с высоты полтора метра, и, устояв на ногах, думала что делать. Постояв секунду, осознала лишь то, что делать нельзя – останавливаться.
Алма просто пошла вперёд. Эта слабость постоянно давила её, давила вниз, и возможность упасть в любой момент становилась слишком реальной. Единственная идея в голове держала её, и это просто осознание того, что если она остановится, то больше не будет двигаться, упадёт, и тогда уже не встанет. Лёжа на пустом поле, девочка не увидела бы смысла в обездвиженном продолжении, просто перестала бы держаться за эту жизнь так цепко, как сейчас. Но, пока могла, она делала это, продолжала идти.
Ещё пройдя несколько сотен метров, уши начали вибрировать, изнутри ожидая голоса, хоть кто-нибудь поговорил бы с ней (уже прирученная к бою наковален, как собака к миске еды, она больше не могла сразу обойтись без этого, будто не выживет без шума и грохота). В поисках поддержки время всё равно шло, она её не видела, никого не находила метающимися глазами, слабость коснулась всего, кроме них.
«Здравствуй»
«Привет, кто ты?»
«Я – твоя память мечты»
Последнее, что есть