Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

Девочка сидела в той самой кровати, в родной комнате, в знакомом замке, у родного дяди, и разве можно было ещё чего-то хотеть? Для Алмы, безусловно, ещё Глафнегу, маму, и… нет, папы с неё хватало. Достаточно было и тех разов, которые он приходил к ней, когда она уже была в памяти, после тех раз девочка поняла – разговор, очень мягко говоря, не клеится совсем, и больше экспериментов с этими встречами Алме ставить не хотелось. Тут она подумала, что самая последняя была не такая уж и плохая, хотя, в голове, существовали сомнения о реальности этой встречи, но баланс хорошего и плохого, в ней самой, всё же, нормализовался, придя в равновесие. Она поднялась, и даже не знала, радоваться ли тому, что чувствует себя невероятно лёгкой? Но девочка передёрнула себя, и почему-то решила снова спросить странную вещь.

– Владыка Доэлнор…

– Да?

– У вас много дел?

– Ну, не так что бы очень…

– Это ужасный вопрос, но можно попробовать разобраться в политических делах. Не я одна, – быстро добавила она, – только под вашим контролем, и просто помочь, возможно, да и самой вникнуть не мешало бы…

– Ты ещё спрашиваешь? – с сарказмом приподнял бровь Доэлнор, – пойдём. …Но ты, же собиралась.

– Уже не хочу гулять, хочу провести время с пользой, и с вами.

– Тогда какой отраслью займёмся первой?

– Судебной.

– С самой сложной решила начать.

– Ожидание смерти хуже, чем сама смерть. А потом, думаю, исполнительную и законодательную.

– Не ищешь лёгких путей.

– Хм, жизненно!

Весь день она провела за бумагами, и только сейчас поняла насколько интереснее с ними возиться, когда есть наглядный пример и цель. В кабинете у Доэлнора, надо добавить «в большом кабинете», стоял макет, такой интересный и искусный, что девочка первое время не могла оторваться от него. Алма задумалась над тем, что это напоминало большую шахматную доску, и в голову пришло странное сравнение политики с этой игрой. Разве и там, и там, не надо просчитывать на несколько ходов вперёд, что бы заранее узнавать продуктивность какой-либо реформы, или просто действия? Люди – фигуры. И ведь правда есть более сильные из них, а кто-то слабей, но слабых, обычных рабочих, больше, чем элиты, мажоров, или аристократии. Единственные два отличия разделяли доску с окружающим миром – игроков больше, и ставки гораздо выше. До конца разобравшись со всеми делами, Алма не могла не заметить восторга в глаза дяди, и, придя к себе в комнату, один раз подпрыгнула на месте, слегка визгнув от радости. Время действительно прошло замечательно, и обед принесли прямо в кабинет, тот самый, от которого Алма уже отвыкла, живя сама по себе и под землёй. Там интересно готовили корни, неизвестных ей доныне растений, а воду давали только по расписанию, не больше положенного в день. На этом же обеде был суп, грибной, который Алма любила до сих пор, потом разные жареные овощи, и на десерт тот самый кофе… Сейчас она вернулась уже с ужина, который составили одни фрукты. В руках крепко сжимала книгу, впервые, за общую сумму времени здесь, не про политику. Это была ещё одна книга стихов, та которую подарил Ник, уже прочитана наизусть, и лежала в её сумке, здесь, в комнате, на банкетке. Алма легко приземлилась в кресло, которое словно было создано для её изящного, змеиного тела. И сидя в нём, она быстро наколдовала себе свитер с длинными рукавами и джинсы. Теперь можно было открывать книгу и уходит в тот мир, не боясь того, что замёрзнешь в этом, и случайно этого сама не заметишь. Медленно втягиваясь в давно забытый мир нереальности, девочка понимала, насколько больше любит его. Всё то, что происходит здесь, многие спешат назвать фантастикой, на самом деле же, это чья реальность, и настолько больная, что кажется слишком ощутимой, чрезмерно близкой к «живому», тому, что скрыто в каждом существе «нереального мира». Впервые Алма так задумалась о других мирах. Она и раньше слышала об этом. Иллювиатра, таковой, по словам Кальек Бейры она являлась, но всё не то! Она не чувствовала связи с чем-то другим, не видела ничего, кроме этого диска-мира, не имеющего границ только на первый взгляд обычного человека, однако, и Алма, иллювиатра, не видела его. Уже задумавшись об этом, она подняла глаза к сводчатому потолку, а книга перемешала страницы, которые уже не держались в расслабленных тонких пальцах. Алме ужасно захотелось в другой мир, и узнать что же там. Там, где всё по-другому, совершенно. А может ей так просто кажется, и миры похожи один на другой? Девочка смяла в одно всё своё огромно воображение, и представила металлических людей, которые могут шевелить своим телом как угодно, будто железо – ткань, и изгибы, подобные змеиным – просто повседневная ерунда для тех жителей. Она уже, закрыв глаза, почти могла дотронуться до созданий, которые сотворила сама, просто отсекая лишнее из общего сгустка воображения. Как, всё-таки, странно! Она могла вообразить в своей голове всё что угодно, любой нереальный мир, забитый тем, что так несвойственно измерению, в котором живёт она. Но, не смотря на всё своё воображение, она никак не могла додуматься создать мир, в котором отсутствовала магия. Такого она не представляла. Раскинувшись на кровати почти по форме морской звезды, она медленно утонула в раздумьях. Немного сопротивляясь, она всё же сдалась, и окончательно уснула. Почти не заметила, как прошла ночь. Сон, увиденный девочкой, был очень странным и слишком быстрым, что бы длиться столько, сколько она спала. Там был Глафнег. Алма подошла к нему, точнее пыталась это сделать, но не шагала, а только проскальзывала шаги, оставаясь на месте. Маг смотрел за спину девочке, просто не замечая, внучки, и она не предавала этому значения, пока он не махнул кому-то рукой и не крикнут.

– Эт! Эт, ты нашёл?

Алма быстро развернулась, и судороги пробежали по телу от знакомого лица. Вытянутое, знакомые ей чёрные глаза, бежевые волосы, приятного цвета кожа. Девочка резко ощутила радость. Да-да, она искренне обрадовалась видеть его. Только сейчас она обратила внимание на то, где происходит сон. В каких-то незнакомых ей горах, и Эт выбежал из-за поворота в лощине, где они все и находились. Дальше было ещё интереснее. Следом выскочил худой и быстрый парень, который нёсся вперёд, даже обогнав Эта. Его каштановые волосы отрасли, рубашка сменилась на спортивную форму и плащ, но глаза оставались всё такими, же карими.

– Точно неизвестно, – крикнул Эт, – но…

– Но есть несколько вариантов его местонахождения! – быстро выпалил Крайт, и Алма усмехнулась этому их дружескому соперничеству.

– И какие же варианты? – девочка ещё ни разу не видела Глафнега настолько заинтересованным.

– Разделительные горы, вечный шторм и городишко чародеев.

– Не люблю я этих жадных чародеев, – морщась, проговорил маг.

– Тогда, – вступил в разговор Кайл, который только что спустился по пологой стене откуда-то сверху, – можем начать со шторма. Это же самый верный и безопасный вариант.

– Кайл, заканчивая со своим сарказмом! – Эт по-дружески толкнул его в плечо и посмотрел на Крайта, тот начал говорить.

– Лучше начать с Чародейской горы. Это самое близкое место.

– Нам не нужно близкое, требуется верное.

– Тогда разделительные горы.

– Ладно. Предлагаю и в самом дела начать с гор, заодно по пути заглянем в Торниэл.

– А там-то мы что забыли? – поинтересовался Кайл.

– Есть вероятность того, что там мы встретимся с человеком, с которым надо поговорить мне.

– Это относиться к общественному интересу?

– И это тоже, но в основном к меркантильному.

– Тогда зачем нам это? И вообще мы там никого не знаем, кроме Доэлнора, а он вряд ли может сказать нечто важное.

– Я и не говорю про Владыку,… помните...?

Но тут Алма перевернулась во сне, и глаза попали под лучики солнца. Сеющийся сквозь веки, она заполнило вид Алмы алым цветом, что заставило её открыть глаза. Не желая долго нежиться, девочка встала и вышла из комнаты в коридор, где напротив её комнаты располагался душ. Бежево-серая плитка была безумно аккуратно выложена, такая чистая и ровная. Сделав шаг вперёд, и встав в ванну, Алма, как была в серебристой ночнушке, скорее походящей на уличную майку без рукавов, так и произнесла заклинание. Вода полилась вниз миллионом крупинок, будто сверху сыпется сахар. Атлас намокал и прилипал к телу, объёмная причёска плавно сползла, и потёмнели рыже-огненныё пряди. Девочка не чувствовала температуры… было всё равно, даже скорее приятно то, что вода ледяная. Какое-то необыкновенное чувство энергии зашкаливающий внутри, просто принуждающий тело к действиям. Её тонкие, мускулистые руки временами судорожно подёргивались, но не из-за воды, а от мыслей. Порою, опускаясь в реальность, точнее возвращаясь к ней, девочка поражалась тому насколько ей наплевать на происходящее с её телом. Боль стоит не более чем какого-то количества слёз, а то, что внутри никого не спросив, порвёт, и всё, окружающие даже не поймут, от чего наступила смерть. От боли. А кто может это понять в полной мере? К чему Алма вела все эти монологи? Просто что бы ответить себе «Что она должна сделать на земле, что она постоянно остаётся здесь?!». Бейра умерла, спасая ее,… а разве это было нужно, девочка сейчас так хотела отдать эту жизнь, которая была внутри маме, а сама обратилась бы бестелесным духом. Она не считала смерть самым плохим вариантом для себя. Тело было для неё не более чем одеждой для души, куском плоти, интересно окутывающее кости, только одежду время от времени меняют, а что же с кожей? Только змеи могут обновить себя, а значит возродиться. И Алма, практически живущая заново всю жизнь, снова вспоминая, было, что гораздо труднее обычного приобретения, она понимала – и тот, и этот этап, не разные жизни, а одна. Но она, Алма, так не хотела. Принять прошлое – да, принять того человека, которым она являлась и в кого обратилась – согласна, но то, что произошло в последний день жизни мамы она себе простить не могла! Да, именно себе. Она так хотела сбежать от той жизни, и, хотя говорят, что бесполезно бежать от себя, так как прошлое – твоя часть, Алма осознавала своё преимущество – жизнь чётко делилась практически пополам. В этот момент она жёстко уперлась руками в кафель на стене, опустила голову так, что вода лилась прямо на волосы, смачивая их, омывала лицо, ещё больше приводя её в чувства.

– Забыть – не плохая, но забыть себя второй раз – странно. Я просто не вспомню больше той жизни. А этот провал в памяти назову смертью и воскрешением. Всё. Пока что всё пойдёт так: Я не Алампия Уэльса, а Алма Вашингктон, и это будет до тех пор, пока я не пойму, что на самом деле надо вернуться в себя, и под воду, к народу.

Опомнившись, она одним взмахом руки остановила воду и просто выпрыгнула из ванны. Волосы за всё время снова отрасли, и девочка потратила достаточно времени, чтобы сперва высушить их. Когда бронзовые пряди снова стали яркими, огненно-рыжими, как закатное солнце, Алма отошла от зеркала во всю стену, в которое только что так пристально рассматривала только волосы. Теперь она окинула взглядом себя всю. Да, она очень сильно изменилась. Девочка помнила тренировки с дедушкой, тогда у неё был сильнейший, рельефный пресс, слегка выглядывала ключица. Теперь уже не только живот, но и всё остальное тело покрылось мускулами, так явно сковывающиеся при напряжении. Удивлённое приподняв бровь, Алма моментально наколдовала себе чёрное платье с длинными рукавами, подолом, и даже вырез под горло. Легко вставив ноги в наколдованные лодочки в цвет платья, она вышла из душа в коридор. В животе урчало, и Алме уже начиналось казаться, что пустота в животе отдаёт эхо её мыслей. Зайдя в комнату, она увидела поднос с кофе, рядом мисочка фруктового салата, печенье и долька горького шоколада. Она и раньше не могла сдержать улыбки при виде всего этого, но теперь улыбнулась настолько широко и радостно, что уже не верила больше в существование плохого в жизни. Теперь, оказавшись в Торниэле, она считала всё случившееся под горами, в сумраке, простым кошмаром, о котором напоминали лишь три пореза на руках и барельефное тело. Девочка с ногами забралась на кровать, закуталась в одеяло у стены, не слезая с матраса, взяла в руки чашку, и блаженно грела ладони о её белоснежные стенки, от которых терпко пахло зернами кофе, молоком и сахаром.

– Доброе утро, – услышала Алма голос из дверного проёма.

– Доброе, владыка Доэлнор, – она снова пыталась сдержать широкую улыбку, которая так и рвалась при произношении имени дяди. То, что они вместе грело девочку больше, чем что либо, и в такие моменты она говорила «спасибо» судьбе за то, что её занесло в те жёстокие края, иначе бы она вряд ли смогла бы так сильно ценить обычное «доброе утро» услышанное от родного человека.

– Это в шутку, или что-то важное? – мягко спросил он, подразумевая её обращение, которое редко бывало простым словосочетанием.

– Скорее первое, дядя.

– Мне надо будет скоро вернуться в кабинет, хотел просто поинтересоваться со мной ли ты. Так ты пойдёшь?

– Конечно, тем более мне нечего делать одной в комнате.

– Раньше ты любила одиночество.

– Любила. Я его люблю и сейчас, но теперь ещё знаю и другую сторону, когда кто-то необходим, а его нет. Удивительно… как я тогда смогла вызвать маму одним словом, ведь раньше этого не было достаточно.

– О чём ты? – явно заметив её наклоны в какую-то другую сторону, Доэлнор прошёл в комнату и опустился на край кровати.

– Её мог вызвать кто-то кроме меня?

– Я не знаю. Наверное, да.

– Надо будет уточнить у Глафнега, когда он приедет.

– В конце июля?

– Планировалось так, что «да». Но теперь он узнал о том, что ты здесь, и сможет заехать пораньше.

– А как он узнал?

– Обычная соколиная почта.

– Это хорошо, то, что он приедет раньше, – тут она вдруг вспомнила сон и решила просто так добавить, – он сейчас в горах, не далеко от ВЗ-вской пустыни?

Повисла пауза. Говоря это, до неё самой только что дошло: она уже видела то место. Этот горный склон находился как раз на повороте, когда она вынырнула из воды, чтобы посмотреть вокруг!