Великие императоры времени

– Родился я в семье бедной. Римлянином не был. Жил я в Апиллах. Это под Грецией. Еще Македонией ту сторону во время мое прозывали. Роду к древнему по жрецам идущему относился. Но покинув земли египетские, стал наш род

простым и надо было больше о себе заботиться, чем о сохранности каких-то пирамидных ценностей. Еще отец мой, а раньше и дед, начали продавать части те драгие и землю вокруг себя скупать, чтоб завсегда за нами осталась.

В деле том успех преобладал. Когда я родился, то отец мой аж двадцатью двумя акрами земли ведывал. Дом построили большой. Скотный двор завели, слуг наняли.

Вскоре отец мой сам царем назвался. Выступал он в истории, как царь Модабнимет. Еще под другим именем состоял - как Архивед значился. Был он царем той небольшой Македонии, что при мне же начала так зваться. По имени одного слуги великого из роду жрецов нашего. Македон звали

его и так же назвали ту страну небольшую, к моменту зарождения моего насчитывающую около сорока шести акров земных угодий, окромя тех двадцати двух, что под всякие застройки уходили. По времени тому был мой отец-царь беден. Другие больше имели и, конечно, того же захотел он сам. Спустя время небольшое, только мне годов четыре исполнилось, отец мой еще земли прибавил, "отвоевав" ее у соседей.

Правда, к войне он не прибегал, а просто оттеснил их подальше силой драгоценностей тех, с пирамид когда-то вывезенных. Дальше, спустя пять лет, это мне девять было, он снова земли подбирает и устанавливает свой закон правления.

Уже тысячи людей ему подчиняются и ведет он хозяйство большое. С детства раннего отец обучал меня делу разному. Хотел он, чтобы я возобладал землей большей, нежели он сам.

Потому, как исполнилось мне десять лет, отослал он меня обучаться к великому Аристотелю. Многое я познал в те годы ранние и со многими познакомился. Там же греху Ононову обучился и с девами по возрасту раннему общаться умел.

Пробыл я в учениках пять годов. За время то отец мой еще преуспел. Земель больше стало и стал он сам на Рим поглядывать, желая власть ту захватить и корни римские пустить.

Случай тому подвернулся особый. Царь-император Аристотель утоп, и место то освободилось. Люди римские клич пустили по земле и в очередной раз состязание назначили.

Но была одна оговорка. Все то для римлян, по земле разошедшихся, только разрешалось. Тут отец мой и совершил подлог, о котором никто и не знает.

Сделал он из меня "римлянина", указав на голову мою, профиль, фас и другое, а также на то, что деве одной я мужем состою.

Подкупил отец семью одну римскую, да так и оженил меня в самый первый раз. Только едва шестнадцать годов мне приходилось.

Так я получил возможность в тех состязаниях участие принимать. Со многих земель прибыли люди. Все они римлянами считались, хотя думаю я, многие из них так же, как и я, к тому пробились.

Были и мои друзья - ученики императора предыдущего. Стали мы состязаться в делах разных. Хочу сразу сказать, что силы у меня физической мало было. Тело худовато и не крепко по сложению. Потому, многие одолели меня сразу же и оказался я вне тех состязаний.

Сильно отец мой опечалился по делу тому и избил меня за мою слабость. Так я воспротивел ко всему, что воинством зовется и решил в другом деле преуспеть.

Состязания те кончились и императором сперва Цицерона - друга моего избрали. Только стал править он, как беда великая случилась.

Побило громом многие урожаи, да суда наши по морю разнесло. Что огнем спалило, что в море утащило, а что и вовсе утопло. А на судах тех многое добро хранилось.

Тут-то я своим красноречием и блеснул. Речь свою хитрую к людям возвел и обратил дело так, что императором меня переизбрали.

Цицерон, обидевшись, в сторону ушел и долго я его возле себя не видел. Порадовался тогда отец мой тому и прислал в Рим дары большие. А пуще того, начал со дна суда те и богатства доставать с помощью огромных деревянных балок.

В общем, помог он сильно в деле том, и вскоре флот свой мы починили. Римляне приветствовали отца моего и меня, в том числе, лаврами украшали.

Венец золотой я носить не стал. Боялся, что и меня та же судьба постигнет. Потому, довольствовался малым, из листа обычного сделанного.

Желая во власти своей укрепиться и римлянам еще больше понравиться, начал я речи возводить другие, им лестные и многообещающие.

Хлопали мне все люди и зачастую лаврами почитали. Вместе с тем богатства Рима все ж таяли. Надо было поборы новые совершать. Дело то я отцу своему предоставил и велел историкам всем неправду составлять.

Войны на бумаге возводились и всякие краски сгущались, как тучи перед бурей великой. Отец же без бою с делом тем справлялся и обосновывал себе другой Рим, вдали от настоящего.

Позже то дело передалось бывшим моим друзьям Крассу и Помпею. Они тем делом вплотную начали ведать и захотели иметь свою столицу государства.

Я тому не против был и соглашался. На своем посту окромя речей я и не творил ничего. Любви земной предавался, да свою историю во времена отдыха возлагал.

Уж не помню, сколько тех строк я положил лично, но зато историки мои потрудились на славу.

Красс и Помпей дело свое знали. Рим мой стал еще богаче и веселее жизнь в нем пошла. Уж каждый и вовсе позабыл, что такое труд земной.

И только дело какое с губ слетало, да на том и завершалось. Иногда, к дому моему Цицерон приходил.

Беседовали мы с ним долго, да так и расставались, не найдя общего согласия. Во многом он был противоречив мне и моей власти голоса.

Но не карал я его, так как другом своим давним считал. Продлилось долго мое правление государством тем римским.

Но было бы еще дольше, если бы за моей спиной другие не начали к власти подбираться. Ко времени старшего возраста моего, стало недовольств больше. Рим "беднеть" начал.

Красс и Помпей меньше добра присылали, чем ранее. Захотели они жить получше самого Рима в другом городе, ими же и отцом моим сооруженного.

Весть та донеслась до самого Рима и римляне, сговорившись, решили устранить меня, чтоб место занял другой Цезарь или царь римский.

А был он по возрасту, как и я, и в тех же учениках состоял когда-то. Пути наши в одно время разошлись, да вот к концу жизни моей вновь сошлись.

Был молод еще я во время гибели своей. Только тридцать два и свершилось года. Мог бы многое еще порассказать, да время, думаю, мало осталось.