Великие императоры времени

Обучал их разному. В делах каких бытовых или государственных хорошо они разбирались после школы моей. Искусству ораторскому я их обучил и вырастил многих философов в деле жизни разном. Так годов несколько прошло, прежде чем Диамед с данью возвратился, а ученики те по землям разошлись. Шли там и Демокрит, и Демосфен, и сам Оратор, и другие. Даже Софокла могу к своим причислить, так как и он тогда в "плену" моем состоял. Но позже тот человек сам умом взрос и многое из того, что говорил, по-другому записал. Возрастил я Гомера и по жизни его пустил. Был тот человек особо жаждущ на всякие прелюбодеяния и разную неувидимую суть. Сочинять всякое еще при мне начал, будучи в возрасте совсем молодом.

Взрастил также я Дамоклида или Дамокла. Правда, и он немного в сторону иную отошел.

Такие вот дела мною были творимы при жизни.Сам я мало в чем участвовал, кроме состязаний каких, и по большей части возымал к мысли всякой приблудшей и при желании создавал жизнь другую. Но в накладе не остался, и люди великий почет мне создали и до сих пор его созидают. Нравились им те параграфы мои, от которых парфяне и произошли. Но совсем не так писано мною настояще.

Не хотел я, чтоб так слыло по самой истории. Вот и отнес их к местам другим, а персов тех просто греками обозвал. Так вот они и "воевали" между собой. То греки на персов нападут, то персы грекам мзду воздадут. Не было того на мою бытность, окромя одного раза, о котором сейчас сказано было. Что еще я совершил - скажет вам Бог. А я лучше пойду, а то что-то устал от речей своих. Сила моя пропадать начала. Боюсь, еще в раскаяние впаду. Можно ли мне идти, Бог?
– спрашивает та душа опосля своего рассказа.

– Нет, - Бог сурово отвечает, - должен ты еще одну историю преподнести.

– Какую же?

– Расскажи, как ты с тем Гомером обошелся и меч Дамоклида над ним повесил.

– А,что там рассказывать. Знают и так.

– Ты правду расскажи об этом, иначе вовек тебе прощения не будет.

– Ну, хорошо, - душа та соглашается и вновь к рассказу, хоть и неохотно, прибегает.
– Так вот. Дело то уже к старости моей относится. Скучно стало мне одному. Диамед где-то в походах пропадал, а я думам своим предавался. Тело уже ослабло и девы те только глаз мой радовали, да поверх ублажали.

Вот, тогда, дал я клич отыскать Гомера того, а заодно Дамоклида, чтоб не скучать одному. Вскоре они прибыли в Рим и возле меня поселились. Стал Гомер меня своими рассказами ублажать, а Дамоклид героя изображать. Был

он велик, статен, мускул играл на теле, диск бросал далеко, мечом владел и так далее. Вот тогда, и породилась у меня мысль историю земную воссоздать. Что Гомер говорил, то я ему немного подыгрывал и поправлял в местах некоторых. Дамоклид же все то отображал в действе. В общем, был то спектакль самый первый.

Для дела того позвали мы дев премного и лучших воинов некоторых. Создали сцену на большом помосте открытом и на живую начали стихи Гомера перекладывать.

Что он не скажет - мы в действо переложим. Вначале так забавлялись. Потом начал я ими руководить, как Бог верховный. В уста речь героям вкладывать и деяния ими же совершать.

От того стало еще веселее, аж здоровье во мне проснулось и стал я, как бог, по действу и смыслу Гомерову с некоторыми девами сближаться.

Ну, а дальше, все как в жизни пошло. В общем, что не день - то сказка для всех.

Вскоре весь Рим об том прознал и начали мы действа те превселюдно возводить. Так вот, спектакль и получился. И история как бы наяву состоялась. Зачастую я сам участвовал и Гомера поправлял. Имена римляне сами придумывали. Я же только свое вложил. Это имя жены Юноны. Хоть и блудил я премного, но жену свою - дочь Крита, уважал и любил. И до сей поры люблю, да жаль вот, что не могу взойти в свет и повстречать судьбу свою.

– Дальше ведай, а не жалобись, - Бог говорит той душе, и она тут же ему подчиняется.

– Ну, а дальше действо и вовсе весь город затронуло. Начали мы все совместно играть и бои те устраивать, что в Гомера рассказах написаны. Бывало, так увлекались, что аж до настоящей войны дело доходило. Но так редко было и по большей части, все мирно заканчивалось. В общем, весь Рим тем и занимался, что в лицедействе том участие принимал.

Задумавшись однажды над тем, что надо бы все так и запечатлеть, я, сделав перерыв небольшой в деяниях общих и удалившись с Гомером наедине, начал историю ту всю сотворять

на бумаге.

Гомер писал от себя свое, а я ему подсказывал где и поправлял.

Так вот, совместно мы труд тот и составили.Чуть позже Гомер решил переписать все то по-своему. Чего-то вдруг ему этого захотелось.

Говорил я ему, что не надо, пусть, так остается, но уперся он на своем и уже хотел было все то уничтожить.

Рассердился тогда я на него и велел Дамоклу меч над его горлом поставить и ожидать, пока я не запрячу ту рукопись его.

Так тот и поступил. А спустя время, ко мне мысль зашла ослепить его, чтоб вовсе писать не смог. Так я решил, будет лучше. И труд сохранится, и мне спокойнее.

Повелев Дамоклиду Гомера держать под мечом тем, я ушел на поиски снадобья нужного, чтоб глаза Гомера того водою обтекли.

Долго я искал, а когда возвратился, то увидел, что Дамоклида нет, а только Гомер лежит, а над ним меч висит и почти до горла концом достает.

Если шелохнуться как, то он тут же то горло и проткнет. Камнем сверху был "увенчан" меч тот и тяжесть имел большую.

Подивился я тогда тому вымыслу и

вплотную к Гомеру подошел. Тот просил меня не делатъ зла ему и говорил, что мысль та уже его покинула.

Только я меч тот прибрал в сторону, как он тут же схватился и убегать начал. Но вовремя Дамоклид возвратился и, схватив Гомера, приволок обратно.

Тогда вот, в великом зле на него, я и ослепил его. Капнул в глаза ему того снадобья, и вмиг они как-то водою взбухли, а затем только бель одна в них и осталась.

– Будешь знать, как мне перечить, - так я сказал и отпустил его на все четыре стороны.

– Что ж я слепой буду делать?
– спросил, плача, Гомер.

– А ничего. Ходи по людям и свои рассказы говори. Они будут тебе за то благодарны и всякий раз кормить будут, а иногда, и дев приглашать.

Ушел Гомер в земли другие. Правда, пожалев его, я дал поводыря одного, чтоб знал, куда идет.

Так вот, история, мною придуманная, в свет и изложилась.

Гомер же другого уже не сочинял. Боялся, что вовсе убью его и везде только то и рассказывал. Человек, от меня приставленный, от меня приказ получил так сделать, если тот слово нарушит.

Так и рыскал по земле Гомер и слово нес свое и мое в совокупности.

Показалось мне того очень мало, да и Риму надо было декорацию сменить, а то каждый день одно и то же. Занялся я другим сочинением. Для этого Гомера вновь воротил и, сказав ему о том, разрешил свое участие принять. Тот согласился.