Великий князь Владимирский
Шрифт:
Люди стояли вдоль реки и молча смотрели, как связанного, брыкающегося монгола вывезли на лодке подальше от берега, сунули каменное ядро в мешок на шее и сбросили в воду. Так закончилось монгольское нашествие и не началось монгольское иго.
Глава 10. Смоленск
На подсчет и раздел добычи ушла неделя. День занимались стягиванием обоза, лишенного возниц и волов, в одно место, благо кругом степь. Затем два дня сортировали наваленное в беспорядке на возы добро. Очень много было культовых вещей из золота и серебра. Но это и понятно, сейчас самые богатые — монастыри и церкви. Еще три дня подсчитывали, сколько стоят рулоны тканей, дорогие доспехи, оружие, чаши и кувшины из металлов, пластины сплющенных окладов и мешки с выдранными этих окладов драгоценными камнями и жемчугом, специи и благовония,
Невольников, которых захватили в походе, перед возращением всех перебили, чтобы они не задерживали движения. Батый торопился мстить и карать, подводник херов. И это меня очень опечалило, все же тысячи искусных мастеров из Европы мне бы не помешали. Оставили только несколько сот самых красивых девок, которых непрерывно насиловали всю дорогу до поля боя, снимая напряжение и злобу. В результате сейчас на них страшно было смотреть. Кто не умер, тронулся умом, и я не знал, что теперь с ними делать. Перебить или отпустить на все четыре стороны? Что, впрочем, для несчастных одно и тоже, выжить вряд ли сумеют. Брать под опеку не захотел, меня и так в Путивле несколько тысяч сирот дожидаются. Выручил Бачман, забрав всех ненормальных себе. Пообещал развести по стоянкам родов, где о них позаботятся и не дадут пропасть. Все же отношение к сумасшедшим в степи продолжало оставаться патриархальным, кочевники считали их отмеченными богами. На Руси, кстати, тоже, но там сейчас и своих, таких, полно.
На седьмой день делили трофеи. Дядя получил, монетой и товаром, 500 000 гривен новгородских. После чего задумчиво почесал бороду и заявил:
— Где еще Батый? Дайте двух!
Понять его можно, доход с Новгородской, Псковской земель и Прибалтики оставлял от 40 000 до 50 000 гривен в год. За этот поход он получил, в сумме, как за двенадцать-пятнадцать лет от налогов и поборов. Потеряв при этом меньше людей, чем в одной стычке на границе с Литвой.
Бачману и эмиру отошло по 250 000 новгородок. Часть, в монетах, они взяли с собой, на расходы, остальное попросили присоединить к уже хранившемуся у меня. Им еще предстояло многое свершить, так что таскать с собой все доставшееся богатство было не с руки.
Мне, соответственно, перепало 1 500 000 гривен. С учетом уже имевшегося от разграбления ставки — 2 миллиона. Из этих средств я выделил 100 000 гривен князю Мстиславу Давыдовичу, как его долю в добыче. Еще 600 000 уйдет моему войску, выплаты наследникам погибших и ставшим инвалидами. Таким образом в казну поступит 1 300 000 новгородок. Астрономическая сумма!
— Напоминаю! Чтобы не обесценить наши трофеи, пускать в оборот следует не более 10 % в год от полученного при дележе. — Еще раз предупредил союзников. — В следующем году соберемся, как планировали, и уточним. Но пока придерживаемся такого количества. А лучше — меньше.
Те согласно кивнули. Никто не хотел потерять существенную часть неслыханной добычи из-за инфляции. Мне же придется еще хуже, так как выплатив долю войскам, я вынужден буду использовать еще меньший процент из захваченного, пока солдатское серебро не освоит экономика моих земель.
Затем я построил своих бойцов: и пехоту, и помещиков, и витязей, и объявил им, сколько серебра получит каждый. На сегодняшний день, в среднем, выходило по 50 гривен в руки. Для смерда, горожанина, кметя и витязя, не входящего в высший аристократический круг, это были огромные деньги. Учитывая, что от меня они, ежемесячно, получали оговоренную плату, у тех, кто не спустил заработанное на девок, выпивку и наряды, скопилось достаточно на безбедную старость.
Первыми покинули нас Бачман и эмир. Половец собрал разбежавшихся соплеменников из армии Батыя, принял их под свою руку и направился в междуречье Волги и Днепра, ловить недобитков и восстанавливать половецкую власть над Степью. Ильхам-хан проделал тоже самое с мордвой, буртасами, башкирами, мадьярами и поскакал в Волжскую Булгарию.
Сразу же за ними из лагеря ушла экспедиция в Крым. Перед отплытием Мстислав Давыдович признался мне, что бывал, и не раз, там в молодости. Увиденное произвело тогда на него, жителя лесостепи, неизгладимое впечатление. Так что кочевряжился и недовольно бурчал князь из вредности.
На самом деле променять свое разоренное княжество на крымские земли он был совсем не прочь. И даже уже строил планы на берег Черного моря, в будущем называвшемся Тавридой. Раньше там кочевали лукоморские половцы, но их перебили монголы. Так что шанс захватить ничейные земли был. А еще он претендовал на бывшее Тмутараканское княжество. Что ж, в эпоху безвластия предприимчивый человек с хорошим войском и полной казной способен совершить многое. Пусть дерзает. Хотя я и сомневался, что у него получится. Объявить то земли своими не трудно, а вот удержать … В Тавриде сейчас просто нет населения, все сгинули, не на кого опереться.Следом за Мстиславом Давыдовичем погнали на продажу в Крым толпы монгольских рабов, захваченных в ставке. Этим путь предстоял долгий. Только жену Гуюка, ее сыновей и служанок оставил при себе, отошлю на родину, как только сумею.
Последними уходили я и дядя. Срубили, перед этим, часовню около братских могил. Со временем планирую поставить тут каменную. Может даже церковь, а то и собор. Рядом переправа, жители всегда есть, присмотрят. Все же в этом месте я взял историю за воротник, хрястнул ее мордой об землю и заставил пойти по иной дороге.
Мы направились к Киеву, где и простояли неделю. Дядя свою долю уже отправил под охраной в Новгород, я же только формировал караван. Из Путивля прибыли сироты и добыча, захваченная в ставке. Добавил на возы и ладьи вторую часть добычи, доспехи погибших и раненых пехотинцев, самих раненых, выделил в охрану помещиков, оставшихся под рукой, остатки отряда прорыва, тысячу арбалетчиков, пять фальконетов и отправил всю эту банду в Белую Гору, под присмотром Казимира. При нем была стопка грамот к боярам, Илье и тиуну Григорию, с наказами, что со всем этим добром делать. Жители Киева смотрели, открыв рты, на два небывалых размеров каравана, ладейный и сухопутный. Не осталось у меня людей, чтобы обеспечить достойной охраной сразу оба, так что пойдут потихоньку, параллельно друг другу.
Таким образом у меня под рукой оказалась только полная терция Федора Горелого и десять орудий с обслугой. Зато у дяди было больше пяти сотен кавалерии, да еще литовцы с дружинами, между которыми предстояло разделить Литву. Еще 800 всадников присоединятся позже, вернувшись из Новгорода. С одной стороны, не много, а с другой, нет пока на Руси силы, способной сравнится с нашей.
На последок приказал своим людям в Путивле раздать продукты со складов нуждающимся жителям левобережья, пригрозив карами за попытки нажиться на них. Склады в Воине и Лукомле мы выгребли для предстоящего похода. Ну вот и все, пора в путь.
Приведение под руку Ярослава Всеволодовича Галицкой и Волынской земель закончилось в середине августа. Все это время мы, не торопясь, продвигались от одного города к другому, по следам монголов. Возражать никто не захотел, или не решился. Только в Галиче, местная боярская верхушка вздумала взбрыкнуть, за что была вырезана моментально и почти поголовно. Их земли конфисковали, а избежавших смерти объявили вне закона, как и тех, кто им окажет хоть какую-то помощь. Как ни странно, этот акт боярского геноцида привел остальных жителей в восторг, так что поддержкой широких масс населения дядя заручился. Последним крупным городом, присягнувшим князю Ярославу в Волынских землях, было Берестье. Затем отщипнули кусочек Польши, от Плоцка до Люблина. Западная граница прошла по Висле. Сопротивления не было, после нашествия в этих землях царила анархия, жители радовались любой власти, способной навести порядок. Орден, собравшийся было прибрать к рукам бесхозное, узнав о наших войсках, появившихся у его рубежей, пошел на попятный. Конрад Мазовецкий сидел в Кракове и даже не пикнул, сил у него после нашествия едва хватало, чтобы усидеть в кресле князя-принципса. А узнав, что дальше не пойдем и ограничимся уже захваченным, прислал посла, с которым и заключили договор о закреплении границах.
Перетащив ладьи из Буга в Припять, мы отправились 29 августа к Пинску. Турово-Пинское княжество монголы обошли стороной, так что население было не пуганным, на нас смотрело косо и изменять своему князю не спешило. Третьего сентября обложили Пинск, город крупный, а по меркам Полесья, так и вовсе мегаполис. Жители заперли ворота и на переговоры идти отказались.
— Застрянем на долго тут, — сокрушался дядя. — Я как-то осаждал его, будучи в союзе с Полоцком. За три месяца так и не сумели взять. Да и туровский князь может ударить в тыл, в любой момент. Леса тут дремучие, болота не пройти, не проехать. Местные выйдут на нас, мы и не заметим.