Венские каникулы
Шрифт:
– Я понимаю тех, кто это делает из нужды! Чтобы не умереть голодной смертью! Чтобы накормить детей! Но я не понимаю, когда этим занимаются просто так... ради удовольствия! С каждым встречным! С пьяными подонками!
За его спиной был слышен тихий плач. Певица сидела на кровати и плакала, уткнув лицо в ладони. Она совсем раздета и обнаженное тело матово отсвечивает. Кажется, оно выточено из мрамора. И мерцающие волосы рассыпались по плечам.
– Тебе, наверное, хотелось, чтобы тебя изнасиловала вся эта бравая компания! Как кобели в очереди к истекающей сучке?! Шлюха!
– Перестань...
– она плакала, качая головой. Владимир молчал, ожесточенно курил, прикурив от окурка новую сигарету, пристально глядя в темноту.
– Ты ничего не понимаешь...
– плачущим голосом говорила певица, - как трудно... невозможно жить... Я пою в ресторане за пятьдесят оккупационных марок... А буханка хлеба стоит сорок пять... А у меня есть еще старуха мать, которая тоже хочет есть... И я должна одеваться, чтобы прилично выглядеть, должна покупать пудру, духи и чулки... Я не знаю, кому эта война принесла больше страданий, мужчинам или нам... Я, наверное, была бы счастлива, если бы меня убили на фронте... Боже мой, ты ничего не понимаешь, - и она снова заплакала.
– Как мне противны ваши сальные похотливые рожи! Винный перегар изо рта... жадные, нахальные руки... Владимир медленно подошел к кровати, сел и осторожно погладил певицу по волосам, по обнаженным плечам.
– Извини...
– с трудом произнес он.
– Я дурак... Я просто пьяный дурак...
– Ты ведь не немец. Ты плохо говоришь по-немецки. Ты кто?
– Я русский...
– Русский?
– она в страхе отшатнулась от него.
– Да, русский, - грустно улыбнулся он.
– Зовут меня Володей. А тебя?
– Элиза...
– вздохнула певица, подняв голову. От слез на глазах размазалась тушь, темными полосками стекала по щекам.
– Ты здорово пела. Ты так здорово пела, что я сразу потерял голову, когда услышал...
– он обнял ее, поцеловал в испачканные тушью глаза, губы...
...Вахтанга в машине не было. Жерар осмотрел машину, сказал:
– Слушай, кажется, он и пистолет мой прихватил... здесь лежал, под сиденьем... Куда он пошел?
Даниэль молчал, в растерянности оглядывался по сторонам. И вдруг Жерар увидел на ветровом щитке небольшой клочок бумаги, взял его, вылез из машины:
– Смотри, что я нашел... Тут по-русски... Ты понимаешь по-русски?
Даниэль взял клочок бумаги, с трудом разобрал в прозрачном свете фонаря неровные буквы русского алфавита:
"ДРУЗЬЯ, ПРОЩАЙТЕ. Я УШЕЛ. МНЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НЕКУДА. Я ПОЛЮБИЛ ВАС ВСЕМ СЕРДЦЕМ. ВАХТАНГ".
Даниэль смял в кулаке бумажку:
– Че-ерт! Где же его искать? О Бог мой, где его искать!?
– Что он написал?
– спросил его Жерар.
– Он стреляться ушел, понимаешь? Стреляться!
– Даниэль завертел головой по сторонам, бросился к бульвару на набережной, закричал на бегу:
– Вахта-а-анг! Вахта-а-анг!
Жерар наклонился к собаке, вертевшейся рядом, проговорил:
– Давай собака, ищи Вахтанга! Ищи! Вахтанга!
Овчарка прыжками помчалась следом за Даниэлем и последним тяжело побежал Жерар...
...Вахтанг действительно был на бульваре. Он сидел на лавочке в тени громадного дерева, и в темноте его почти не было видно. Он смотрел
на ночной Дунай, на катера, освещенные гирляндами лампочек. Бульвар пустынен, с улицы доносился рокот автомобилей. Он смотрел на Дунай, и рука с пистолетом лежала на колене, и другой рукой поглаживал пистолет, и лицо его было спокойным......Лишь на мгновение мелькнула перед ним Кура, стиснутая горными кручами, и древний монастырь на вершине горы... старые улочки Тбилиси... Лишь на мгновение... Вахтанг тряхнул головой, приходя в себя, медленно перекрестился, медленно произнес фразу по-грузински, переложил пистолет из левой руки в правую, передернул затвор и приставил пистолет к сердцу. Прошла секунда, другая... и вдруг из темноты послышалось частое громкое дыхание, и перед ним выросла овчарка с разинутой пастью и вываленным языком. Она остановилась, как вкопанная, и завиляла хвостом, и гавкнула совсем негромко, словно, радовалась встрече. И из черной глубины бульвара Вахтанг услышал протяжные крики друзей:
– Вахта-а-анг! Вахта-а-анг!
...Жерар, Даниэль, Вахтанг медленно шли по бульвару, и Жерар громко возмущался:
– Как ты мог решаться на такое, не посоветовавшись с нами, сукин ты сын! После всего, что мы пережили на войне! В этом проклятом концлагере! И остались живы! Я думал, самый дурацкий народ на свете - это славяне!
При этих словах Даниэль усмехнулся, покачал головой, сказал:
– Слышал бы это Владимир...
– А, оказывается, есть еще более сумасшедшие люди! Грузины!
– Перестань...
– тихо сказал Вахтанг.
– Почему ты не можешь вернуться домой? Что это за тайны такие? Почему я не смогу понять?
– Потому что ты француз, - за Вахтанга ответил Даниэль.
– Отдай мой пистолет, - сказал Жерар.
– Это наш общий пистолет, - Вахтанг впервые улыбнулся, взглянув на него.
– Черт с вами! Я решил, как мы будем жить дальше!
– махнул рукой Жерар.
– Решил без нас?
– улыбнулся Даниэль.
– А вы все равно ничего не смыслите в жизни на западе. И потому слушайте меня! Мы будем путешествовать! Поедем во Францию, потом в Италию, потом в Южную Америку...
– А деньги?
– спросил Даниэль.
– Нам будут давать взаймы, - подмигнул ему Жерар.
– Решено! Завтра я еду во Французскую миссию и разузнаю, как нам легче всего проехать во Францию.
– Боюсь, ничего не выйдет...
– вздохнул Даниэль.
– Почему?
– Я хочу на родину...
– Ну вас к черту! И слушать ничего не хочу! Мы не для того каждый день подыхали в концлагере! Теперь надо держать жизнь за горло! Вот так!
– он сжал здоровенный кулачище.
– И не распускать нюни!
...Они лежали в постели, и лунный свет освещал полутемную спальню. Владимир - на спине, с закрытыми глазами. Элиза, приподнявшись на локте, смотрел а на него, гладила кончиками пальцев по обнаженной груди, осторожно поцеловала в лоб, щеку. Ее волосы упали ему на лицо. Она улыбнулась и прошептала:
– Володья... за столько лет я впервые счастлива... Господь услышал мои молитвы...
Он вдруг открыл глаза и посмотрел на нее в упор:
– Что тебе нужно, чтобы ты всегда была счастлива?