Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Скандал с хозяйкой из-за разбитой губы — какая мелочь! Да, я «неуклюжая идиотка», да, я «пустоголовая красотка, не заботящаяся об имидже заведения». Но хозяйка не права в одном: я не «бестолочь, не думающая о своем будущем», ведь падение — как раз результат заботы о нем. Но я никому об этом не скажу, я ведь могу позволить себе небольшую хитрость… Работать дальше невозможно, разбитая губа равноценна неоплачиваемому отпуску, а потому я выхожу в ночь. Звезды сияют ярко, как никогда. Ветра почти нет, словно он замер вместе со спящим городом. Однако в нашем квартале жизнь кипит, как и всегда в это время суток: ночью ведь развлечения слаще, чем днем, потому что тьма скроет их от собственной совести.
Сворачиваю в подворотню и замираю. Прямо на асфальте, прислонившись спиной к стене, сидит человек с алыми глазами и огромным шрамом, словно от ожога, на левой щеке, с темными волосами и тонкими, плотно сжатыми губами. Занзас. Мой личный ад. В его руках почти пустая бутылка из-под виски, а взгляд кроваво-красных глаз устремлен к небесам. Они не пусты — в них боль, ненависть и жгучая жажда мести. Уйти или остаться? Подойти или пройти мимо? Но разве у мотылька в ночи есть выбор? Он ведь всегда летит на пламя. Потому что пламени, чтобы гореть, нужна пища — без нее оно погаснет, а мотылек не хочет, чтобы пламя погибло…
Подхожу и сажусь на корточки у стены напротив, ведь ты, мой пожар, не любишь, когда на тебя смотрят сверху вниз. Тишина не нарушается ничем, кроме биения двух сердец и твоего шумного дыхания, и мне кажется, что я почти счастлива: сидеть вот так рядом с тобой и не чувствовать себя лишней, при том не оказывая тебе услуг — это и впрямь счастье. Только молчи, только не прогоняй, только не заставляй чувствовать себя презираемой даже тобой… Звонок мобильного телефона разрывает тишину, и ты, словно очнувшаяся от зимней спячки цикада, встряхиваешься и достаешь из внутреннего кармана черного плаща телефон.
— Отброс, сколько раз повторять: не звони мне, когда я ухожу на прогулку! — спокойный низкий голос полон злобы, а я не могу оторвать взгляд от глаз цвета спелой вишни, которые наполняются яростью. Мне бы встать и уйти, но я сижу у стены напротив моего сладостного кошмара и не могу пошевелиться.
— Что эта малявка о себе думает?! — переходишь на крик ты через минуту. — Вария никогда не подчинится этому мусору Саваде! Он — приказал мне? Он — приказал?! Ах, не приказал, а помощи попросил? Без разницы! — голос твой сочится ядом и ненавистью. — Кончай орать, тупой отброс, и скажи этому мусору, что Вария не собирается выполнять его приказы, просьбы и мечты! Понял?! И если этот старик, Девятый, был столь слеп, что выбрал его, это не значит, что пока он не занял пост официально, Вария будет его союзником! Достали, уроды!
Телефон летит в мою сторону, и я, вздрогнув, резко уклоняюсь с траектории его полета. Мобильник разбивается о стену дома рядом с тем местом, где только что сидела я, но, думаю, он не задел бы меня, даже если бы я осталась сидеть на месте. Ты поднимаешься и, сверля меня пристальным взглядом, полным холодной ярости, подходишь ближе. Ты не любишь, когда с тобой заговаривают первыми, потому я молчу, а ты вдруг достаешь из внутреннего кармана пиджака пистолет и направляешь на меня. Вот как, да? Я слишком много слышала? А знаешь, я не боюсь. Потому что ты исполнил мою мечту. Ты подарил мне чувства вместо пустоты…
— Можешь убить сейчас, — усмехаюсь я, — а можешь — через час. Я не сбегу, да и от таких, как ты, не сбежать. Что выберешь? Я ведь знаю, что ты любишь.
Хотя бы ненадолго продлить эти секунды. О большем глупый мотылек не мечтает. Он просто не хочет терять взгляд родных алых глаз, полный не отвращения и не пустоты, а чего-то иного…
— Мусор, может, я и не убью тебя? — спрашиваешь ты раздраженно. — Тебе что, всё равно?
— Абсолютно, — честно отвечаю я. — Убить
или нет — дело твое. Жалеть не стану ни об одном из вариантов.— Может, я лишь хотел выяснить, что ты знаешь обо мне? — спрашиваешь ты почему-то. Ты же преступник, главарь какой-то банды, такие не жалеют. К чему этот вопрос?
— Я бы и так сказала: я ничего не знаю. Для этого не нужно угрожать пистолетом. Но если хочешь убить, против не буду.
— Дура, — коротко бросаешь ты и, убрав пистолет, склоняешься надо мной.
Дернув меня за волосы, заставляешь подняться и впиваешься в губы полным ненависти, обжигающим, страстным поцелуем. Я знаю, почему звезды сегодня горят так ярко, Занзас. Это подарок мотыльку, который любит свет. Прощальный подарок жизни, дарившей раньше лишь мрак. И я отвечаю тебе со свей своей любовью, забыв обо всем. Это последний раз. Это последний день, когда мы вместе. А значит, я могу любить тебя, а не быть твоей рабыней… Твои руки причиняют боль, но дарят наслаждение, твои поцелуи полны несдерживаемой ярости, но заставляют любить тебя еще сильнее. Ты ненавидишь — я люблю. Мы слишком разные, но как же я хочу быть рядом… Резкая боль пронзает тело. Сегодня ты особенно жесток. Знаешь, это даже хорошо, потому что боль дает понять, что я еще жива, что всё это не сон, и что рядом — именно ты. Время пролетает незаметно, и как только ты встаешь и начинаешь поправлять одежду, я поднимаюсь следом и, одернув юбку, улыбаюсь тебе.
— Не так уж плохо для отброса, — бросаешь ты. — В этот раз лучше, чем обычно. Хотела купить свою жизнь этим?
— Нет, — качаю головой я, поправляя платье. — Можешь убить меня, когда захочешь, на помощь звать не буду.
— Дура, — холодно бросаешь ты и вновь целуешь меня.
Я провожу ладонью по твоим волосам и, забывшись, касаюсь твоего шрама. Первый раз ты избил меня, когда я поцеловала обгоревший участок кожи, и сказал, чтобы я не смела больше притрагиваться к нему. Но я забыла. Прости… Резкая боль в животе, и я падаю на колени. Воздуха не хватает, а перед глазами — темная пелена.
— Я велел не прикасаться! — ледяным голосом цедишь ты.
— Прости… Я забылась… — бормочу я.
— Неподчинение? Ты, как тот идиот Савада, решила, что тебе всё дозволено?! — буквально шипишь ты и замахиваешься для нового удара.
— Прости, я просто хотела… — слова захлебываются в пучине боли, и на этот раз удар в живот оказывается слишком сильным. Тело сводит судорога, ноги подкашиваются, и я падаю, а в голове внезапно проясняется. Ты хватаешь меня за волосы и смотришь мне в глаза. Ярость в них начинает исчезать — появляется презрение и толика разочарования. Нет, не надо… За что? За что, Занзас?..
— Слабый мусор. Жаль, я не собирался тебя убивать. Это запрещено — не мафиози мы не трогаем. Переборщил. Не важно, я сумею избежать проблем.
Дыхание мое становится хриплым, а в глазах мольба. Пожалуйста, не презирай меня. Ведь ты мое пламя. Лучше просто сожги. Я приму от тебя любую боль, но презрение — уничтожает. Пожалуйста… Сдавлено хриплю, а глаза вновь заволакивает мгла и последнее, что я вижу — полный пренебрежения взгляд.
— Лживый мусор. Тебе не плевать на свою смерть. Пощады хочешь? Ты уже сдохла.
Мои волосы отпускают, и я падаю, оцарапав щеку о пыльный асфальт. Как глупо… Почему я не закрыла глаза раньше? Но это ничего. Потому что мотылек умер так, как хотел. Сгорел, став пищей для пламени и забрав себе его боль. Ведь главным желанием пустой темной жизни ночной бабочки был финал от руки того, кто был ей важнее самого этого финала… Вдалеке слышен шорох твоих шагов и слегка раздраженный голос:
— Черт, выпивка закончилась. Надо купить ещё. И сказать этому идиоту, чтобы избавился от тела. Зря я перегнул палку с этой девицей…