Вернуться в Антарктиду

– Вы соображаете, с кем говорите?

– А с кем я говорю? Я зять Сперанского, а вы кто такой?! Текст он мне надиктует, писатель хренов!

– Вы забываетесь! Придется вам кое-что напомнить! – Укоров предсказуемо схватился за пульт, собираясь послать сигнал в перстень.

Дмитрий зарычал и швырнул в стену стакан, брызнувший во все стороны осколками. Никакая боль сейчас была не способна его остановить. Невзирая на огненную вспышку, от которой едва не парализовало руку, он врезал в наглую морду от души.

Адвокат отлетел к двери, уронив пульт. Москалев, продолжая по-звериному рычать от боли и ярости, подхватил этот пульт и крепко сжал в кулаке.

Все оказалось просто! Даже слишком просто. Укоров копошился на полу, поскуливая и путаясь в собственных ногах, и в глазах Дмитрия вспыхнуло торжество. Не этому хлюпику тягаться с ним! Москалев жалел лишь об одном: что раньше терпел его власть.

– Вы крупно пожалеете! – проблеял Укоров. Он кое-как встал, держась рукой за сломанный нос. Ворот его светлого плаща был заляпан кровью.

Дмитрию хотелось отметелить его как полагается, но он воздержался. Не стоило превращаться в дикаря и терять очки. Не сейчас. Укоров – мелочь и ничтожная дрянь, не с ним же базарить за жизнь! Предстоял душный разговор с тестем, но Дмитрий уже и этого не боялся.

– Вы даже не представляете, что только что совершили! На кого подняли руку!

– Пшёл вон! – с удовольствием выговорил Москалев.

Он опустил отобранный пульт в карман брюк, схватил туркопелье за шкирку и выбросил из номера. Рубикон был пересечен. Либо пан теперь, либо пропал, но по-старому уже ничего не будет.

Сперанский позвонил вечером.

– Мне на вас жалуются, Дима, - сухо произнес он в трубку. – Что вы там себе позволяете?

– Плачу придуркам так, как они того заслуживают, Илья Ильич, - ответил Дмитрий так же спокойно и сухо. – Не тех людей вы подбираете. И не те методы.

– А не слишком ли вы самонадеянны?

– Да, я привык полагаться на себя. Подчиненные слишком часто подводят, обращая полезных людей против вас. Разве вы не знаете, сколько мороки бывает от дурного человеческого материала?

Сперанский хмыкнул. Но сделал он это без ожидаемого гнева или неудовольствия. По его выражениям всегда было сложно понять, как он относится к собеседнику и что думает на самом деле, а по телефону и подавно, однако Дмитрий надеялся, что все рассчитал верно. Тесть презирал слабаков.

– К чему нам посредники, Илья Ильич? – спросил Москалев.

Сперанский не позволил ему свернуть в сторону:

– Зачем вы желаете встречи с Патрисией Ласаль?

«Значит, завелась-таки крыса среди доверенных лиц!» - подумал Москалев.

Свои намерения он обсуждал в отеле лишь с двумя людьми. Соломоныч отговаривал его от контактов с Долговой, а Серегин настойчиво уточнял детали. Что ж, собираясь провернуть крупное дело, Москалев перво-наперво избавлялся от сомнительных активов. В этот раз он поступит так же.

– У Патрисии есть недостающие мне сведения, - ответил он. – Мне не хватает понимания, к чему «Яману» потребовалась ваша дочь. А ведь именно ради нее я и приехал на Урал! Боюсь сказать ей и сделать что-то не так. Илья Ильич, мы же с вами всегда нормально общались. Разве я не выполнил какое-то из условий? Разве я вас подвел? Ответьте честно: было такое или нет?

– Если честно, - Сперанский вздохнул, - я относился к вам по-отечески. Вы такой же дерзкий и неуемный, каким был я тридцать лет назад. Наверное, с возрастом я стал сентиментальным, но ныне спрашиваю себя, не поторопился ли проводить аналогии?

«Старый пердун мягко стелет, да жестко будет спать», - подумал Москалев и сказал:

– Ваши сомнения во мне сильно огорчают. Мои ошибки, ежели таковые встречаются, происходят исключительно от недостатка информации. Мне кажется, нам надо исключить недомолвки. Уверяю, что стану вашим самым преданным слугой, разделяющим ваши цели.

– А если вы не будете их разделять, что прикажете с вами делать?

– Для начала, я прямо скажу вам об этом. И вы будете исходить из моего чистосердечного признания, а не из наветов, сделанных нерадивыми подчиненными. А там уж судите меня как хотите.

– Вам так не понравился Укоров?

– Очень не понравился, Илья Ильич. Более того, он совершенно бесполезен.

– А вы, значит, полезны?

– Да, - с наглой уверенностью подтвердил Москалев. – Я уже и сам о многом догадался, но было бы правильно, если бы вы, Илья Ильич, разъяснили мне кое-что. Например, как наша Мила стала бессмертной. Подозреваю, это связано с двумя моментами: ее лечением в Марсельской клинике и артефактами допотопной цивилизацией. Однако мне нужна уверенность в фактическом материале.

Сперанский снова вздохнул. В трубке какое-то время царила тишина – так долго, что Дмитрий начал уже волноваться.

– Моя дочь – проект совершенно уникальный, - сказал наконец Командор. – И это тайный проект. Женившись на Миле, вы получили доступ в святая святых нашей организации, и этого вполне достаточно. Вы не можете знать больше тех, кто по рангу стоит выше вас. Огранить алмаз возможно и без понимания, чью именно корону он украсит.

Дмитрий нахмурился, соображая, верно ли понимает, что неограненным алмазом Сперанский величает Милку.

– Мила – существо жалостливое и романтичное. Именно такой она и должна быть для всех, ибо ее конечный образ, от которого мы зависим, включает в себя элементы душевной чистоты и непорочности. Она – «вечная девушка», сгусток света. Именно за это Прозерпину полюбил Плутон. Ее было нельзя растить в темноте подземного царства, ибо, не познавшая силу солнца и весны, она не сможет преобразовать мир. Добавить к нему мотивы сострадания и любви. Уравновесить Его грядущий приход.

– Чей приход? – недопонял Дмитрий.

– Нового времени. Именно поэтому я растил дочь вне нашей парадигмы, которая, безусловно, отразилась бы на ее мировосприятии. Некоторые вещи должны были оставаться для нее несправедливыми и жестокими, из-за чего в ней и должно усиливаться желание все изменить. Однако настал день, и моя девочка выросла, пришел черед следующего этапа. Ваша роль в замысле чрезвычайно велика. Мила влюбилась в вас, невзирая на ваши недостатки, и продолжает вас любить, как я надеюсь. Да и вам она небезразлична, поэтому разногласия, появившиеся в вашей семье в последнее время, должны быть преодолены. Я рассчитываю на вас, Дима. Вы неглупый человек и понимаете, что само ваше существование зависит от того, оправдаете ли вы мои надежды или нет. Милу следует привязать к ее предназначению двойным узлом. С одной стороны буду я, ее родной отец, с другой – вы, ее муж. Только такая конфигурация надежна.