Версты
Шрифт:
Появление марксизма в 90-х годах было настоящей буре
ТРАГЕДИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
стоячих водах. Оно имело освежающее, озонирующее значе-I в марксизме недаром получают крещение все новые напра-ния — даже консервативные — русской политической мысли. » тоже импорт, разумеется, — в большей мере, чем русское додничество, имеющее старую русскую традицию. Но в науч-х основах (все-таки научных!) русского марксизма были мо-кты здорового реализма, помогшие связать интеллигентскую ель с реальными силами страны.
Россия, под победоносцевскими льдами, социально перелилась. Новые классы, — рабочие, промышленники — приоб-шсь к «просвещению», начинают реальную, а не утопическую ассовую борьбу. Плеханов оказался пророком: рабочий был Я точкой опоры, куда должен быть приложен революционный
Конечно, и в марксизме, особенно русском, живет, хотя темная, религиозная идея: по своей структуре революцион-"й, (не реформистский) марксизм является иудео-христиан-к>й апокалиптической сектой. Отсюда он сделался в России не лько рассадником политических буржуазных идеологий (Струено и богословских течений. В отличие от народничества, ко-рое, по своей отрешенности, могло развиваться только в сек-нтство, марксизм в социально-классовом сознании своем и догма-^зме системы таил потенции православия: они и были вскрыты (шедшими из. него вождями новой богословской школы.
Молодое народничество социалистов-революционеров идей-р ничего не приносит в сокровищницу заветов, хотя оказы-|ется более чутким к веяниям культуры. Оно воскрешает в поэтической борьбе опыт Народной Воли, более грозный и дей-
Е. БОГДАНОВ
свенный на фоне растущего движения масс. Террор дал несколыоп .. героев с чертами христианского мученичества, но морально раз- -ложился еще скорее народовольчества. Революция была уже де- • лом, а не жертвоприношением. И потому авантюризм и провока ция необычайно быстро убили жертвенную природу террора; Азеф и Савинков — Каляева и Балмашева. Но народничество узд нашло путь к деревне, возделанной за несколько десятилетий земским плугом; к 1905 году «смычка» интеллигенции с народо:-была уже совершившимся фактом.
Нельзя обойти молчанием еше одной силы, которая в эту эпоху вливалась в русскую интеллигенцию, усиливаяя ее денв' ционализированную природу и энергию революционного напор*. Эта сила — еврейство. Освобожденное духовно с 80-х годов черты оседлости силой европейского «просвещения», оказавши» на грани иудаистической и христианской культуры, еврейство, подобно русской интеллигенции Петровской эпохи, максимально беспочвенно, интернационально по сознанию и необычайно активно, под давлением тысячелетнего пресса. Для него русская! революция есть дело всеобщего освобождения. Его ненависть к царской и православной России не смягчается никакими бытовыми традициями. Еврейство сразу же занимает в русской реао-' люиии руководящее место. Идейно оно не вносит в нее ничего, хотя естественно тяготеет к интернационально-еврейскому марксизму. При опенке русской революции его можно было бы сбросить со счетов, но на моральный облик русского революционера оно наложило резкий и темный отпечаток.
К 1905 году все угнетенные народности царской России" шлют в революцию свою молодежь, сообщая ей «имперский» ха-, рактер.
Революция 1905 г. была уже народным, хотя и не очен* глубоким, взрывом. И в удаче и в неудаче своей она оказалас* гибельной для интеллигенции. Разгром революционной армии Столыпиным вызвал в ее рядах глубокую деморализацию. Она была уже не та, что в восьмидесятые годы: не пройдя аскетической школы, новое поколение переживало революцию не жертвен; а стихийно. Оно отдавалось священному безумию, в котором испепелило себя. Дионисизм выраждался в эротическое помешательство. Крушение революции утопило тысячи революционеров в разврате. От Базарова к Санину вел тонкий мост, по кот*-|
ТР ЬГЕДИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
ему прошло почти все новое поколение марксистов. Лучшие 'питывались творящейся русской культурой, слабые опускались, ггобы всплыть вместе с накипью русского дна в октябре 1917 г.
Я сказал, что интеллигенцию разлагала ее удача. После 7 октября 1905 г. перед ней уже не стояло мрачной твердыни амодержавия. Старый режим треснул, но вместе с ним и ин-егральная идея освобождения. За что бороться: за ответственное инистерство? за всеобщее избирательное право? За эти вещи 1е умпр;ют. Государственная Дума пародировала парламентаризм ! отбивала, морально и эстетически, вкус к политике. И царская 1 оппозиционная Россия тонула в грязи коррупции и пошлости. )то была смерть политического идеализма.
И в те же самые годы мощно росла буржуазная Россия, троилась, развивала хозяйственные силы и вовлекала интелли-енцию в рациональное и европейское, и в то же время нациокаль-юе и почвенное дело строительства новой России. Буржуазия репла и давала кров и приют мощной русской культуре. Самое яавное, быть может: липшие силы интеллигентского общества 5ыли впитаны православным возрождением, которое подготовляюсь и в школе эстетического символизма и в шкале революцион-шй жертвенности.
За восемь лет, протекших между 1906 г. и 1914 г., штеллигенция растаяла почти бесследно. Ее кумиры, ее журналы 5ыли отодвинуты в самый задний угол литературы и отданы на зсеобщее посмещише. Сама она, не имея сил на отлучение, на актуальную чистоту, раскрывает свои двери для всякого, кто снисходительно соглашается сесть за один стол с ней временным гостем. В ее рядах уже преобладают старики. Молодежь схлынула, вербующая сила ее идей ничтожна.
И, однако, изжито ли старое противоположение: «интеллигенция и народ»? Изменяя революции, интеллигенция забыла о Народе. Что там?
Из столыпинской деревни доносится голос хулигана, о она уже шлет в город своих поэтов. В ней совершаются {какие то сдвиги, с которыми былая интеллигенция уже утратила [связь. Тогда-то раздался голос часового на башне: Блок поднял ?брошенную 'тему: «интеллигенция и народ», и указал на пропасть, все еще зияющую. Пророчил гибель и тогда уже звал: «Слушайте революцию!». А из низов, из темной черносотенной глубины ему
Е. БОГДАНОВ
отзывался нутряной злобой крестьянский голос: Карпов, «Пламя».
Война заглушила все голоса. В ней остатки интеллигенции
утонули, принеся себя в жертву России, и в этой жертве утопили
остатки революционной совести.
КРЕМЛЬ
Действие пятое
Что такое народ и что такое большевики 1917 года, отношению к интересующей нас проблеме интеллигенции? Легче и проще ответить на второй вопрос.
Есть взгляд, который делает большевизм самым последовательным выражением русской интеллигенции. Нет ничего более ошибочного. В большевизме, правда, доживает множество отдельных элементов русского радикального сознания, — что облегчает темному слою «работников просвещения» сотрудничество с ним. Но с:мая природа большевизма максимально противоположна русской интеллигенции: большевизм есть преодоление интеллигенци на путях революции.
Преодоление интеллигенции может совершаться и совершается многими путями. Если не говорить об органической национальной идее, которая в корне меняет тип «идейности», то! почвой для оседания кочевой интеллигенции может быть всякое подлинное «дело». Для многих такой почвой была наука. Люди сороковых годов — Буслаевы, Соловьевы — находили свою почву в исторической и филологической науке, нигилисты 60-х годов Сеченовы, Мечниковы — в естествознании. Наука несет с собой традицию, всечеловеческую связь, — пусть не национальную, все же историческую почву. Личность включается в цепь поколений, в определенном звене ее, ее дело определяется уже не ею; самой, а коллективным разумом. Но и всякое профессиональное дело, взятое, как призвание, с чувством личной отвественности, выводит из кочевого быта. Врач, инженер, поскольку они преданы своему делу, уже не интеллигенты, или остаются интеллигентами в каком-то верхнем, безответственном плане сознания: на чердаке, куда сваливают всякую рухлядь. Деловитость и интеллигентность несовместимы.