Версты

>волн>

Г™

каку!

1ЮЦП1

А. РЕМИЗОВ

повесть из английской жизни «Островитяне», что до тех пор, состоя редактором «передового» (ля' вого) журнала, он, «дурак второго сорта», в тече-ние нескольких лет, все, что было близко к «Уезд ному» или другим подобным образцам, безжалостно «бросал в корзинку», а присылался такой ма тернал из самых отдаленных медвежьих (неожа-данных!) углов России и, к великому огорчению «по многу». «Второго сорта!» не понял (да так шестовски ему и полагается, а то как же?), не по чуял («редактор!») — в самом деле, не из ж... а вышла вся современная русская (глубоко цйональная) проза, Леонов и другие,— не понял что начиналась не какая-нибудь местная работа» не петербургская выдумка и сумасбродная затея! а что-то гораздо большее — р у с с к о е — какой-( то сдвиг, поворот — революция! Да, это была революция — еще с революции 1905 года. Револю цпя — завет: прошлое «сделанное» — все, что во-пламенно, все равно, интернациональное кое из беллетристики не разрушать ни под как; руку — только дурашливый хозяин в революш коверкает машины и разрушает «налаженный парат» каких-нибудь очень полезных хозяйств' ных учреждений только потому — «революция «старый режим!» или еще как. Нет, не на см: ку, а кроме того, ведь «слово»! — а слова, звезды —

и звезда с звездою юворит

Добронравов — материал еще больше, чем сибирского у Ши кова: Добронравов — сын священника, учился в Петербурге! Духовной Семпнарпп, по дому — связи с духовенством и при высшим: архиереи, митрополиты, синодские чиновники, Победоно цев, Саблер. Вот что должен изобразить Добронравов и в этой о^ бенной обстановке —? церковь, церковная служба, тут ему и кни в руки — в литургпке познания, его были огромны, бывал он монастырям и в кельях и в архиерейских покоях.

После «Повой бурсы» (отдельным изданием в 1914 г.) До; ронравов выпустил книгу рассказов «Горький цвет» (рассказы 15 -1915г.) и написал целый ряд больших пьес.

У Добронравова был хороший голос баритон — дружил с ляниным. Пристрастие к пению при исключительном даре — к ре, за душой богатейший материал — архиереи, митрополиты, трые мантии, митры в драгоценных камнях, панагии, усыпанв бриллиантами, наперсные кресты, звезды, золотые и серебря ризы, лампады, архиерейский хор, колокола — Добронравов

днл как в мантии Святейшего, а его речь — из Оперы (Шаля-!). Таким представлялся он мне, когда я читал его рассказы Даре Сауле — очень величественно и красиво. А тут Замятин: «красиво?» — «онера»? ?

— Если есть что-то самого порочного в литературе, это «красивость»; это какой-то словесный разврат.

— Но это нормально, эта «красивость»!

— Да, конечно. Не даром есть спрос и восхищаются и этим оценивают: «изящно», «красиво». Да, это нормально.

— А что нормально, имеет право быть (так, стало быть, по природе!). И почему «порок» и «разврат»? Имеет право и б дет, как деторождение («прямое назначение женщины дети»!), как лад п строй соловья, живописные ландшафты, приятная, ласкающая и убаюкивающая музыка или как «трагедия» из-за «женщины».

— Но есть же разница между соловьем пчел о-веком, между кошкой и женщиной. И ведь тут тоже природа «эта разница», а она есть. «Музыка планет!» что в этой музыке от девятой симфонии?

— Да ничего, наверно.

— Вот! ив человеке ничего не может быть

от соловья и в женщине от кошки... Один мудрец сказал, что приглашать к себе на обед, это все равно, как пригласить в отхожее место рядушком испражниться. И я думаю, индус прав: неловко! Как-то неловко тоже читать, когда описывают, как какой-нибудь герой романа «гибнет» из-за «женщины», неловко же слышать «красивые» и «изящные» обороты речи, вообще неловко это «нормальное».'А я согласен, это всегда будет, только

Кроме рассказов и пьес, Добронравов писал стихи — под гра-а, Алексея Константиновича Толстого, под былины.

— А ведь былины эта слащавая подделка

18 века, пичкали нас во всех хрестоматиях с приготовительного класса, пастраивая ухо на какой-то не русский «красивый» лад!

Вот он и призадумался.

И одно время, я не знаю, я не видел прилежнее ученика: с 1ким старанием и терпеливо он сверял в рукописях поправки; он Ьл на память целые страницы из Лескова —

— Подражать можно и следует для науки, чтобы самому, проделав всю работу, догадаться, в чем де-

А. РЕМИЗОВ

.то — для чего напр. у Лескова какне-то «созвуч

ныр» слова: «Марья Амуровна», «просить прея!

ды»: пли контрасты: кабак п вот мысль: ехать :

родильный дом! илп начинается в прошедшем и не

ожиданно перебивка — настоящее! — как а

хватился или со сторони кто.

Из «Соборян» и «Полунощнпков» Добронравов читает без кни

гн, а сядет писать и эта самая мантия Святейшего на плечах его

как живое к миому, и губы катушкой, вот запоет, как Шаляпир.

—не то «Борис», не то «Хованщина»!

Добронравов был настоящий писатель. У всякого есть как! нибудь особенная склонность: один строить любовь и все что-в буи, мастерит, тругоц путешествует, третий, хлебом пе корми, щи политику, четвертый мечтает, а вот попадается, не оторвешь с бумаги. вовнмЕТ перо и так оно у него, как само ходит — таи склонность была шг-ать у Добронравова. Во время войны он пш роман пз студенческой жизни — 30 листов! Это очень пораз) Горького: в паше время такой размах! У Добронравова был р мах Черпышевекаго. Из «студенческой жизни» — это так, упрг ненпе: к концу войны он приступил, наконец, к своему заветномуЯ залаял ртшга (размер — 50 листов!): архиереи, мптрополи маптпп. митры; золото-; фагоиеннне камни, лампады, колокола п назвал «Черноризец». (-Название удачное — «по контрас впоследствии переменил: «Князь века» — «по оперному»). Несю ко глав оп читая мне. Особенно «ВвенощнаЕяа — такого никто использовал: «венощная»! — до ощущения ладана и

тц>ма». когда на Великом выходе запоют «Величание» -4 сначала клир, потом певчие —

Величаем Тя. Пресвятая Лево, Богоизбранная Отроковице

В революцию(1917) Добронравов забросил «Черноризца» в 1920 г. уехал из России: поехал проводить мать, сестер и бр —«вернусь через месяц!» да там и застрял, рукопись остал:

Ь об

оф;

иста

Осенью 1924 г. Добронравов появляется в Париже. Я очень радовался — «вот, думаю, теперь и помереть не страшно, Добров вон не бросит, похоронят!» — «и справку какую по церковной ист рпп пли в службе, Добронравов скажет!». «Новая бурса», журна

«Заветы», Р. В. Иванов-Разумник, Шишков, Замятин я на

помнил о «Черноризце». II секретарь «Заветов» С. П. Постнико; пишет ему пз Праги о «Черноризце». «Рукописи нет — где нибуд| в Петербурге, и должно быть, пропала на квартире — надо вер; за ново!» Но это надо. Ведь это то, что он должен сделать и едпнетвеи ный. кто может сделать.

Добронравов занялся «Черноризцем». И, как когда-то в «Заве ; тах», приходил читать. Называлось «Князь века», не «Черноризеда ь

I Тогда Добронравову было 30 лет п у него был хороший голос 5>итон. а теперь под 40 н голос пропал. Я слушал, но поправлять ,> МО г — в 40 не переделываются. «Мантпя Святейшего!» — или тогда не сбросить? Или воз стана вливать — тоже ничего не вый-г? Там был «Черноризец», теперь «Князь века» — «беллетри-ижа» — очень красиво — какие эпитеты, образы! —

— Беллетристика — вещь в общежитии очещ> нужная н полезна я. Пока женщины будут рождать детей, и «герои» погибать из-за «женщины», а «героини» краситься (украшаться) для «героев», пока Гпдут устраиваться (и всурьез!) публичные обеды, пока иуд. т такое шея&г^мадьное» и т. д. п т. д., как же без белдестристиви?'. «Князь века» — книга имела б огромный успех и здесь в зарубежном яе-счастъи и там, на родине, в России — но ведь я то хотел другого — и пусть никакого успеха! —

такой ведь особенный материал и ведь никто