Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Маркус, — сказал Дюб, — при всем уважении, мне кажется, что тебе сейчас следует думать совсем о другом.
— Именно поэтому конституционную часть этого вопроса я сейчас возлагаю на Сала, а исполнительную — вот на нее, — Маркус кивнул на дверь, которая без стука распахнулась, внутрь скользнула Фекла и закрыла ее за собой. — Объявлять всему миру, что мы переходим к ПДУАП, необходимости нет. У нас пять часов, чтобы подготовиться ко всему без лишнего шума. Сейчас я свяжусь с Мойрой и предупрежу ее, чтобы она готовилась распределять генетические образцы по каплям. И скажу Ульрике, что нужно готовить Салют. — Маркус имел в виду давно запланированный всплеск запусков, которые должны были произойти за имевшиеся у них несколько дней между Белыми Небесами и началом Каменного Ливня. — Все это следует делать, не привлекая лишнего внимания. Через пять часов либо начнется, либо нет. В последнем случае мы просто вернемся к обычной работе и будем считать случившееся генеральной репетицией.
Дверь снова открылась, на сей раз после предупредительного
— Стив, — начал Маркус, — нам нужно побеседовать с тобой о системе управления.
Стив нахмурил брови.
— В смысле — о системе управления компьютерами «Иззи», или…
— Об этой, второй.
— Э, ладно, это будет типа абстрактная философская дискуссия, или…
— Нет, в конце беседы я данной мне ПДУАП властью прикажу тебе поменять на «Иззи» все административные пароли и перепрограммировать ключи.
— Ого! — воскликнул Стив. — Так, может быть, тебе с этим к Спенсеру? В штатном расписании он выше меня.
— Штатное расписание мне известно, — возразил Маркус. — Согласно ПДУАП я имею право его менять.
— О каком ПДУАП ты все время говоришь?
— Сал потом тебе объяснит. Пока что лучше не будем тратить время на подробности. Существенно здесь то, что речь идет о твоей лояльности, о том, кому и чему ты верен. Я полагаю, что Спенсер чрезвычайно лоялен правительству, оставшемуся на Земле, и не хочу ставить его сейчас перед тяжким выбором. Либо он присоединится к нам позднее, либо нет. Ты, как мне кажется, от него отличаешься. Фактически я предлагаю тебе сейчас присягнуть на верность Облачному Ковчегу и больше никому, будь то Вашингтон или Хьюстон. И, как следствие, признать над собой власть того, кто руководит Облачным Ковчегом. В данном случае — мою.
— Годится.
— Ты должен над этим хорошенько поразмыслить, Стив, а не просто ответить «годится».
— Я над этим не первый день размышляю. И хочу предупредить, что в системах могут быть закладки. Я могу поменять пароли к тем программам, о которых знаю. Те, о которых мне неизвестно — совершенно отдельная проблема.
— Значит, будем держать ухо востро.
Дюб даже близко не представлял себе, сколько раз в жизни ему случалось заметить на небе ватный клочок облачка, а несколько часов спустя обнаружить, что солнце полностью скрылось за пеленой туч. Подобные явления происходят медленно, и сознание неспособно зарегистрировать их как единое целое. Нечто похожее произошло с тучей лунных осколков, провисевшей в небе семьсот дней, на исходе А+1.335. Позже, когда видеозапись станут смотреть в ускоренном режиме, в котором произошедшие за день изменения спрессуются в одну минуту, все будет похоже на взрыв. Или, скорей, на эпидемию взрывов. На внимательном, покадровом просмотре видео будет заметно, как она распространяется вслед за Шаром номер восемь с одного конца тучи на другой. Подобно частице в пузырьковой камере сам астероид был бы невидим, если бы не его след. Еще несколько месяцев назад он мог бы пройти сквозь тучу, ничего не задев, но сейчас плотность осколков возросла настолько, что столкновений было не избежать. По очень грубым статистическим прикидкам Дюба выходило, что их было десять плюс-минус пять. Не так много, учитывая, что туча состояла из миллионов камней, однако достаточно, чтобы система, застывшая в неустойчивом равновесии на грани экспоненциального взрыва, свалилась за эту грань. Там, где проходил астероид, вспыхивали Белые Небеса. Туча расплывалась причудливыми узорами, словно сливки в чашке кофе, распространяясь во все стороны и бледнея, хотя внутри нее тут и там возникали новые вспышки — камни, выброшенные в стороны первыми столкновениями, тоже соударялись и запускали цепные реакции меньших масштабов. Кое-где туча приобрела ячеистую структуру — круги взрывных волн, распространяясь, сталкивались с другими, образуя белую кружевную пену. Во всем была строгая монохромная красота. Огня не было, только холодный свет Солнца, отраженный от обломков. Огонь появится позднее, когда осколки начнут входить в атмосферу, и тогда его будет более чем достаточно. Но пока что конец света представлял собой фрактальный цветок из пыли и гравия, апокалипсис в песчаном карьере.
Кто-то заметил Дюбу:
— Ты прямо в точку попал, назвав это Белыми Небесами.
— Приятно оказаться правым, но не в данном случае, — горько откликнулся он.
Скорость фрагментации болидов уже через несколько часов после появления Шара номер восемь вышла за рамки всех мыслимых пределов, так что Дюб перестал за ней следить. В любом случае число сейчас вряд ли было верным. Оно было лишь оценкой, которую консорциум обсерваторий делал на основе наблюдений
за количеством исходящего от обломков света и его распределением. А все предположения, на основе которых велись вычисления, больше не соответствовали действительности.Дюб пытался наводить оптический телескоп туда, где должны были находиться ПК1, ПК2 и Расщелина — крупные, богатые железом потомки Персиковой Косточки, — но не мог рассмотреть ничего, кроме отдельных неоднородностей в плотности тучи, предположительно порождаемых камнями, которые разбивались на мелкие кусочки о темную металлическую поверхность. Дюб не знал, увидит ли снова эти гигантские скалы.
Визуальная картинка Луны в небесах, позволяющая прикинуть ее прежний размер, уже почти стерлась у него из памяти, так что он не мог оценить, насколько по сравнению с ней выросла туча. Разумеется, данные для вычислений можно было найти в справочниках. Только числа его не особенно волновали. Иногда Луна выглядела огромной, иногда — совсем крошечной, в зависимости от того, насколько близко она была к горизонту, а также от чисто психологических и эстетических факторов. За редким исключением для всех, кто находился сейчас на ночной стороне Земли, только эти факторы и имели значение. Дюб хотел знать, насколько большой туча кажется людям внизу, что они чувствуют. Хотел бы увидеть ее над Чино-Хиллз из дворика «Атенеума» Калтеха, где сам в последний раз видел Луну за несколько минут до Ноля, и представить себе, каково оно — стоять на твердой земле, смотреть на тучу и знать — это Смерть.
Как и большинство, он составил список всех, с кем хотел бы попрощаться, потом безжалостно вычеркнул девяносто процентов имен, поскольку понимал, что на каждого времени не хватит. В последние месяцы на Земле он лично встретился и распрощался с кем необходимо. С орбиты он попрощался со всеми остальными, по видеосвязи или отправив тщательно обдуманные электронные письма. С теми, кому он сказал «прощай», Дюб на связь уже не выходил. В последний раз встретиться с коллегой в баре, вспомнить о былом, расплакаться, обняться и произнести слова прощания, а пару месяцев спустя отправить ему же мейл с запросом о последних наблюдениях было решительно невозможно. Как следствие с каждой новой отметкой в списке круг его знакомств неуклонно сокращался и теперь состоял лишь из жены и троих детей. Когда Шар номер восемь сделал свое дело, связаться с ними стало значительно трудней. Связь между «Иззи» и Землей была ограничена совокупной пропускной способностью антенн и передатчиков станции. Личные сообщения по сравнению с рабочими имели низкий приоритет, а количество рабочих во время подготовки к последнему всплеску запусков (или Выплеску, выражаясь словами Дины) резко выросло. Дюб постоянно слал Амелии и детям эсэмэски, которые застревали в очереди на отправку то на несколько минут, то на несколько часов, половина так и не ушла. Каждый раз, стоило ему уже совсем отчаяться, он вдруг получал ответ от Генри, Гедли или Геспер. Посылать сообщения и получать ответы стало для него важнее сна, так что Дюб, что называется, «поломал смену» и спал урывками, на полу в Парке или просто уронив голову на стол, как школьник на парту — телефон был у самого носа, и он чувствовал вибрацию, если что-нибудь приходило.
Примерно через сутки после того, как Дюб сообщил Маркусу про Шар номер восемь, ему наконец стало ясно, что он уже никогда не сможет поговорить со своими близкими, если, конечно, не считать разговором спорадические и непредсказуемые эсэмэски. Все, что он должен был им сказать, следовало сказать раньше. Неожиданностью это не оказалось, он уже давно без устали повторял себе, что при каждой беседе нужно вести себя так, словно она — последняя. И тем не менее вечером Дня 700 он только и делал, что прокручивал записи видеочатов с каждым из родных и укорял себя за то, что позабыл сказать.
От Генри пришло сообщение: «Как все выглядит сверху?»
Дюб посмотрел на часы. В Мозес-Лейк сейчас была ночь. Он представил себе Генри — как тот сидит между сменами на старом разбитом диване, который они вместе вывезли из Сиэтла, прихлебывает пиво и смотрит, как Белые Небеса протягивают к нему призрачную руку.
Дюб не знал, что ему ответить.
«Кажется, я вижу, как оно вытягивается вдоль орбиты — начинают формироваться кольца», — написал он наконец.
«Я про Землю», — уточнил Генри.
Дюб отправился искать место, откуда можно взглянуть на Землю через настоящее окно, а не посредством проклятых ситуационных мониторов. В конце концов он оказался в Суеверном шарике. Внутри было довольно много народу. «Иззи» должна была вот-вот пересечь терминатор и уйти с дневной на ночную сторону. Но и над ярко освещенным Тихим океаном на прозрачной оболочке атмосферы можно было рассмотреть тоненькие царапины: белые следы болидов. Над темной стороной они выглядели как дуги голубого пламени — некоторые раздваивались, другие заканчивались ярко-красными вспышками, когда метеорит достигал Земли. Иными словами, все выглядело как вчера и позавчера. Случись метеоритная активность подобного уровня внезапно, еще два года назад она была бы самым поразительным астрономическим явлением в истории человечества. Однако начиная с самого первого болида, пропахавшего землю Перу через несколько дней после Ноля, количество метеоритов в поле зрения неуклонно росло. Люди успели привыкнуть. Многие даже постили селфи с красными от «метеоритного ожога» физиономиями — они подверглись воздействию ультрафиолетового излучения от пролетавших мимо метеоритов, как если бы сильно обгорели на солнце.