Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Для Дины вся эта информация была чем-то вроде назойливого шума — она всецело сосредоточилась на координации усилий роботов. «Вьи» под ее командованием исчислялись десятками тысяч. Общаться с ними можно было лишь коллективно, как с роями. Пытаться отдавать им команды по одному было теоретически возможно, однако граничило с идиотизмом. Основной задачей «вьев» была форма осколка.
Один рой будет работать на внутренней поверхности сопла. Сейчас все его представители выползли наружу для солнечных ванн, возобновляя внутренние резервы энергии. По команде Дины они соберутся вокруг зияющей круглой пасти, спустятся в сопло и разбегутся по нему, чтобы поддерживать форму в соответствии с необходимостью во время запуска. Управлять ими будет написанная и впоследствии настроенная Ларсом программа. От Дины требовалось лишь включить ее в нужный момент.
Аналогичным образом еще один рой, самый маленький из трех, расположился внутри ледяных бункеров,
Однако самый большой рой отвечал за формирование внутреннего пространства осколка по мере того, как раскапывается лед. К тому моменту, как путешествие к «Иззи» завершится, большая часть льда пройдет через бункеры и вылетит паром из сопла. От осколка останется только пустая скорлупа, внутренних структур будет достаточно лишь для того, чтобы удерживать на месте реактор и нечто мало-мальски напоминающее колоколообразное сопло. План был не так уж и безумен по двум причинам. Во-первых, примерно то же самое с незапамятных времен делали шахтеры. Если просто извлечь все изнутри горы, она рухнет. Поэтому шахтеры создавали внутри горы надежные архитектурные сооружения: колонны, арки и тоннели. Здесь задача была та же самая, с той разницей, что строительным материалом был лед, а силы, которым требовалось противостоять, не столь велики. Во-вторых, с точки зрения сопромата не так уж и важно, что именно находится внутри. По той же самой причине фюзеляжи самолетов и гоночных машин пустотелы — кожа, но никаких костей. Напряжения естественным образом распространяются вдоль оболочки, поэтому там-то лучше всего и сосредоточивать прочность. Если оболочка надежна, пространство внутри может быть совершенно пустым.
Разумеется, лед с этой точки зрения не лучший материал, поскольку он хрупок. Но экспедиция «Имира» отправилась в путь, имея на борту значительные запасы прочного пластикового шнура, сетей, ткани и волокна. Все те месяцы, пока она неторопливо возвращалась с Григга-Скьеллерупа, роботы Ларса непрерывно производили из льда пайкерит. Внешний слой казавшегося черным льда был фактически уже не льдом, а значительно более прочным синтетическим материалом. В твердом виде он мог отражать пули. Если его растопить и пропустить сквозь сита, он окажется смесью воды, синтетического волокна и черной грязи, возрастом сравнимой с Солнечной системой. Крупные роботы, «хваты» и «ужики», ответственные за крупномасштабные внутренние раскопки, могли ковыряться всего в нескольких метрах от поверхности, не представляя для структуры «Имира» ни малейшей угрозы. Задачей третьего роя «вьев» было подбирать крошки после их работы, а также укреплять внутренние столбы и балки, удерживающие реактор и бункеры посередине пустотелой льдины. Роевой алгоритм фигурной резьбы по льду разработал Ларс, у которого было два года, чтобы довести все до совершенства, однако теперь роботами управляла Дина, и ей предстояло еще многому научиться до тех пор, когда от нее потребуется продемонстрировать свое искусство.
Около сотни «хватов» и «ужиков» значительно уступали «вьям» в числе, однако столь же значительно превосходили их тоннажем перемещаемого льда. Сейчас они в основном располагались наготове на внутренней поверхности осколка. Большей частью это были стандартные роботы с небольшими конструктивными изменениями, однако имелось и с полдюжины «бензопил» — «хватов» увеличенного размера, клешни которым заменяли вращающиеся цепи из небольших ковшей. Они были предназначены, чтобы быстро обрабатывать значительные объемы льда, и настолько хорошо справлялись с работой, что вокруг вскоре почти ничего не оставалось, поэтому их следовало часто перемещать. За каждой «бензопилой» следовал эскорт из роботов поменьше, подбиравших остатки и помогавших ей закрепиться во льду на новом месте.
В теории все вместе было одной огромной компьютерной программой, которая, если ее запустить, превращала огромную гору льда в некое подобие грецкого ореха, из которого извлекли ядро — толстая, корявая скорлупа, а внутри — естественная система ребер, жил и перегородок. Программа, когда Дина ее запустит, вполне могла отработать идеально — с программами такое случается. Однако что-то могло пойти наперекосяк — причем не обязательно сразу же очевидным образом. Так что существенной частью задачи Дины был общий контроль над ситуацией. Как бы ей ни хотелось выглянуть наружу, чтобы увидеть, как Земля проносится мимо со скоростью сорок тысяч километров в час, Дине следовало сидеть носом в монитор и следить, не появятся ли среди сонма слабых и не всегда внятных сигналов признаки неполадок. Ей хотелось верить, что, когда она маленькой девочкой сидела в шахтерском поселке перед консолью радиостанции, пытаясь разобрать отдаленные звуки морзянки сквозь статический шум и чужие радиопередачи, это было своего рода подготовкой к сегодняшнему
дню.Через несколько минут беседы по спайку с Джей-Би-Эф Дюб осознал, что два года назад перестарался.
Он отправился на совещание в Кемп-Дэвиде, имея задачей растолковать президенту экспоненциальный характер распада Луны, в результате которого жизнь исчезнет с лица Земли. Выступая в роли Дока Дюбуа, он сочинил термины «Белые Небеса» и «Каменный Ливень» в качестве образов, позволяющих без труда осознать явления, сказать по правде, не столь уж простые. Сейчас доктор Харрис предпочел бы, чтобы ныне покойный Док Дюбуа поменьше трепал тогда своим поганым языком.
Он сидел в одной из секций Парка, которая с отбытия «Нового Кэйрда» превратилась в своего рода рабочий уголок для него самого, Конрада и нескольких других знатоков орбитальной механики. Парк с самого начала представлял собой что-то вроде школьной столовой, в которой компании друзей привычно занимают одни и те же столы — эти традиции сейчас укреплялись, становясь частью неписаного кодекса «Иззи». Они распечатали для себя схемы и графики, представляющие в более или менее абстрактной форме все, что было известно о происходящем с обломками Луны и о том, что это сулило Облачному Ковчегу в будущем. На это ушло очень много бумаги и чернил для принтера. Поколения через два, если человечество не исчезнет, потомки будут смотреть на эту кучу документов со смесью изумления и брезгливости. Бумаги к тому времени останется совсем мало, и они будут воспринимать подобное транжирство с тем же чувством, что американцы двадцать первого века — использование китового жира в уличных фонарях.
Впоследствии жизнь улучшится, в огромных вращающихся космических колониях вырастут леса генетически модифицированных деревьев, бумаги опять станет в достатке, а эти пожелтевшие клочки окажутся в музее как подтверждение лишений, доставшихся на долю первых облачников.
Если только они сейчас не налажают. Что по большому счету и было предметом разговора по спайку с Джулией. Она плавала у себя в капле. Похоже, Джулия освоилась в невесомости: она разобралась, как потуже завязывать волосы, луноликость начала спадать, ее вроде бы даже не тошнило. За спиной у нее время от времени проплывали другие. Дюб узнал лишь Камилу. Прочие юнцы, похоже, работали: целеустремленно тыкали и оглаживали свои планшеты, время от времени поднимая голову, чтобы обменяться замечаниями. Парнишка южноазиатской внешности, девочка-африканка, еще одна девочка-китаянка.
Юнцы, парнишка, девочка, девочка. Политкорректное суперэго, отросшее за долгие годы университетской карьеры, пыталось сейчас активировать ответственные за стыд нейроны. Никакого стыда Дюб не испытывал — эти времена давно прошли, — однако поразился, насколько все же молоды каппи и как сильно они отличаются демографически от Регулярного населения. У него возникло смутное беспокойство, чувство, что он отстал от жизни. С тех пор, как был молод он сам, прошел не один десяток лет, но он все равно привык к популярности среди молодежи, у него была куча подписчиков в Фейсбуке и Твиттере. Теперь же Дюб застрял на «Иззи», а Джулия — в капле. И окружения, в которых они находились, не имели между собой ничего общего. Регуляры постоянно видели друг друга и привыкли общаться лицом к лицу. Каппи были заперты в своих каплях и для общения полагались на соцсети. Дюб не заглядывал на свою страничку в спейсбуке с самых Белых Небес, а начало разговора с Джулией задержалось на пятнадцать минут, пока он лихорадочно разбирался в интерфейсе спайка — Джулия же, очевидно, была с ним прекрасно знакома и не испытывала никаких трудностей. Поскольку постоянно им пользовалась, а если что-то шло не так, на помощь приходил кто-нибудь из молодежи на заднем плане.
И еще один звоночек: пока Дюб копался в спайке, он случайно услышал обрывок разговора на другом конце, в котором южноазиатский парнишка назвал Джулию «госпожой президентом». Прозвучало так странно, что Дюб с трудом удержался, чтобы не упомянуть об этом в разговоре. Просто он прекрасно знал, что услышит в ответ: это обычная вежливость. Так всегда обращаются к президентам, в том числе и к бывшим. Ничего особенного. А почему это вас так беспокоит? В результате Дюб выставит себя невежей, да притом еще и гиперчувствительным.
— Доктор Харрис, как вам прекрасно известно, я здесь вроде пятого колеса в телеге, и хочу вас заверить — я чрезвычайно признательна, что вы сочли возможным оторваться от своих, безусловно, важных дел для дружеской беседы, — начала Джулия.
— Вовсе нет, госпожа… Джулия, — запоздало поправился Дюб и подавил импульс дать самому себе по шее — все-таки это был видеозвонок.
Это показалось ей любопытным, но она предпочла не обращать внимания.
— Я чувствую себя вожатой у скаутов. Разумеется, во время подготовки капельмейстеры доводили до меня всю информацию. Но одно дело смотреть презентации, сидя в Белом доме, и совсем другое — видеть все своими глазами.