Вещное право
Шрифт:
Траст получил в англо-американском праве весьма широкое распространение, став, по образному выражению некоторых ученых, «ангелом-хранителем англосаксов» [232] . Появились «торговые трасты» (trading trusts) и «инвестиционные трасты» (investment trusts), которые участвуют в имущественном обороте подобно корпорациям, т. е. с собственной, хотя и ограниченной правосубъектностью (инвестиционные трасты подлежат регистрации на Лондонской фондовой бирже). Этому способствовали такие преимущества траста, как отсутствие традиционного для английского права требования «встречного предоставления» (consideration), простота оформления, четкое отделение находящегося в трасте имущества от иного имущества управляющего-трасти (что в случае банкротства влечет ограничение конкурсной массы имуществом, переданным в траст). В американском праве правосубъектные трасты настолько широко использовались для создания компаний холдингового типа (таков, например, был знаменитый рокфеллеровский Standard Oil Trust), что их даже пришлось ограничивать с помощью специального «антитрестовского» (т. е. антитрастового) законодательства (начиная с известного Закона Шермана 1890 г.).
232
«The trust is the guardian angel of the Anglo-Saxon» (цит. no: Quitmann K. Eigentums-und Besitzschutz im deutschen und englischen Recht. S. 91).
Но попытки юридической квалификации конструкции траста на основе привычных для континентального правопорядка представлений наталкиваются на неразрешимые противоречия. С одной стороны, все участники траста признаются «собственниками» переданного в траст имущества, хотя и с позиций разных правовых систем – «общего права» и «права справедливости» (отсутствующих в европейских континентальных правопорядках) и фактически всегда с разным «набором» правомочий. С другой стороны, ни один из них не осуществляет над «своим» имуществом полного хозяйственного господства и не обладает всей совокупностью, полнотой правомочий собственника, а имеет у себя лишь какую-то их часть. Так, в зависимости от содержания и вида трастовых отношений бенефициар как equitable owner может иметь правомочия, объем которых близок к правомочиям обычного собственника, включая возможности их отчуждения, передачи по наследству и защиты против третьих лиц. Но даже в этом случае он не вправе оспаривать возмездное добросовестное приобретение другим лицом legal title на находящееся в трасте имущество (или какую-либо его часть) [233] , поскольку такой возможностью обладает только trustee как legal owner. Вместе с тем этот «формальный собственник» – «траста» несет определенные «фидуциарные» обязанности перед бенефициаром и (или) учредителем траста, которые имеют все основания считать своим имущество, находящееся в трасте, и требовать от управляющего его должного использования. В такой ситуации невозможно говорить и о «расщеплении» какого-то единого права между несколькими субъектами, поскольку оно просто отсутствует.
233
Это правило выводится из принятого в 1996 г. лордом Брауном-Вилкинсоном (Browne- Wilkinson) широко известного решения по делу Westdeutsche Landes bank Girozen-trale v. Islington London Borough Council, согласно которому «бенефициарный собственник в соответствии с правом справедливости имеет в отношении находящегося в трасте имущества вещные права (в оригинальном тексте указано «rights in гет», – Е.С.), которые могут быть принудительно осуществлены по праву справедливости в отношении любого последующего владельца этого имущества, за исключением «неосведомленного» (т. е. добросовестного. – Е. С.) возмездного приобретателя титула (legal title) на имущество».
В англо-американском праве эта ситуация не вызывает никаких противоречий уже потому, что в этой «системе координат» вообще не имеет смысла юридическая характеристика имущественных прав как вещных или обязательственных. Встречающееся в некоторых судебных решениях (а вслед за ними и в доктрине) указание на «вещный» характер прав бенефициарного собственника [234] в действительности является условным, ибо имеет в виду не вещное право в континентально-европейском понимании, а вещный иск, которым права «собственника по праву справедливости» (как, впрочем, и права «собственника по общему праву») защищаются против третьих лиц. Столь же условным является и рассмотрение самого траста (трастового отношения) как «обязательства» по управлению переданным в траст имуществом в интересах лиц («бенефициарных собственников»), которые вправе требовать его принудительного исполнения, ибо траст (в отличие от российского договора доверительного управления) не является институтом договорного или обязательственного права.
234
Наряду с указанным выше можно также сослаться на принятое в 1994 г. решение палаты лордов по делу Tinsley v. Milligan, в котором прямо указано, что «лицо, обладающее любым из вещных прав», основанным на общем праве или праве справедливости, «имеет право на имущество, которое является вещным (in гет), а не просто обязательственным (in personam) правом». Речь при этом, разумеется, идет об известных еще римскому частному праву вещных и обязательственных исках – actio in гет и actio in personam, а не о вещных и обязательственных правах в их пандектном понимании.
С этой точки зрения представляет интерес одно из типичных современных доктринальных определений траста: «Траст – это основанное на праве справедливости обязательство лица (именуемого «доверительным собственником») управлять имуществом (именуемым «имуществом, находящимся в трасте»), принадлежащем ему в виде обособленного фонда, отделенного от его собственного имущества, в интересах лиц (именуемых бенефициарными собственниками…), одним из которых может являться само это лицо, и любой из которых вправе требовать принудительного исполнения этого обязательства» (курсив мой. – Е.С.) [235] . Очевидно, что с континентально-правовых позиций это определение следует считать крайне противоречивым (особенно с учетом его «обязательственно-правовых» характеристик), тогда как с позиций английского права оно достаточно четко характеризует юридическое существо трастовых отношений.
235
Underhill, Hayton. Law of Trusts and Trustees. 18nt ed. London, 2010. P. 1.
В некоторых общеевропейских (международных) документах были предприняты попытки отразить своеобразие трастовых отношений в условиях отсутствия common law и law of equity. Так, в преамбуле европейского Соглашения о праве, применимом к трасту, и о его признании (Гаагского соглашения о трасте от 1 июля 1985 г.) [236] справедливо указано, что траст развивался судами стран «общего права» и в других странах может восприниматься лишь с различными изменениями, поскольку является «своеобразным правовым институтом». В подп. «с» ст. 2 этого Соглашения статус trustee
охарактеризован как «право и обязанность… управлять, использовать или распоряжаться переданным ему имуществом в соответствии с условиями траста и возложенными на него правом особыми обязательствами», что никак не соответствует положению обычного собственника или субъекта иного традиционного вещного права.236
Schulze R., Zimmermann R. Basistexte zum Europaischen Privatrecht. Baden-Baden, 2000. П.35. Россия не ратифицировала это Соглашение и не является его участником, хотя оно вступило в силу и действует в ряде зарубежных юрисдикций.
В п. 1 ст. 1 Принципов европейского трастового права (Гаага, 1999) [237] трастом считается отношение, в котором одно лицо (управляющий), являясь «собственником имущества», отделенного от иного его личного имущества, управляет им «в пользу другого лица» (выгодоприобретателя) или для достижения определенной цели (а не использует его по своему усмотрению, как обычный собственник. – Е.С.), причем «доверительный управляющий» рассматривается как «собственник в пользу учредителя траста или его правопреемников» (п. 2 ст. IV названных Принципов). Поэтому его статус по-прежнему не вписывается в традиционное понимание собственника как субъекта наиболее широкого вещного права, обеспечивающего полное господство лица над вещью, осуществляемое исключительно в его собственных интересах.
237
См.: Hayton D.J., Kortmann S.C.J.J., Verhagen H.L.E. Principles of European Trust Law. Den Haag, 1999.
Наконец, в последнем по времени появления проекте Принципов, определений и модельных правил европейского частного права (DCFR) [238] траст охарактеризован как правоотношение, в котором траста «обязан управлять или распоряжаться одним или более активом (трастовым фондом)» в соответствии с условиями траста в интересах выгодоприобретателя или для достижения общеполезных целей (ст. Х.-1:201). Но поскольку именно эта его обязанность составляет главную черту его правового статуса (п. 2 ст. X.-1:203), такой подход в большей мере соответствует правовому положению должника в обязательстве (например, возникшем из договора доверительного управления имуществом), но никак не статусу обычного собственника, который характеризуется прежде всего соответствующими правами, а не обязанностями.
238
Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of reference (DCFR); на английском языке был впервые опубликован в 2009 г.; русский перевод см.: Модельные правила европейского частного права / Пер. с англ.; Науч. ред. Н.Ю. Рассказова. М., 2013. С. 771.
В результате можно констатировать, что все рассмотренные попытки закончились созданием не менее «своеобразных правовых институтов», чем сам траст, во всяком случае, не укладывающихся в традиционные континентально-европейские представления о вещном праве. Единственной страной континентальной Европы, активно использующей конструкцию траста, пока остается Лихтенштейн, где разработан собственный закон о трасте, серьезно отличающийся по содержанию от англо-американских представлений о трасте. Ничего общего с трастом (кроме названия), разумеется, не имеют и «трастовые операции» отечественных коммерческих банков, в основе которых обычно лежит обязательственно-правовой институт доверительного управления имуществом (гл. 53 ГК РФ).
Вместе с тем эта ситуация позволяет оценить распространенное среди некоторых отечественных юристов мнение о том, что траст позволяет быстро и эффективно решать определенные практические задачи, неразрешимые с позиций континентального европейского права. В действительности оно во многом «от лукавого»: как показывает реальная практика, основной задачей использования траста за рамками англо-американского права нередко становятся попытки увода активов (имущества) клиента-должника от требований его кредиторов. Основное «удобство» траста с этих позиций состоит в том, что на находящееся в нем имущество, обособленное от иного имущества как учредителя траста, так и управляющего им, в ряде случаев распространяется запрет обращения взыскания по любым долгам, не связанным с ведением траста. В любом случае перед кредиторами контрагента-должника, являвшегося «обычным собственником» своего имущества, при передаче его в траст появляется несколько новых субъектов (trustor, trustee, beneficiary) со сложно «пересекающимися» правами на это имущество (даже если учредитель траста одновременно является его управляющим или бенефициаром) [239] , что, как правило, существенно осложняет предъявление к нему соответствующих требований.
239
Лишь в п. 2 ст. III Принципов европейского трастового права 1999 г. было зафиксировано положение о том, что «бронирование» находящегося в трасте имущества от всех требований, не связанных с его осуществлением, «не действует, если учредитель траста при его создании нарушил законы о защите его кредиторов, его супруга или его наследников».
Более того, заимствование института траста в отсутствие «права справедливости» и выработанных многовековой практикой системы прецедентов может привести к полной бесконтрольности управляющего в его отношениях с собственником-учредителем, в том числе выступающим в роли выгодоприобретателя. Очевидно, что для не обладающего необходимой компетентностью собственника, вступающего в данные отношения с целью передачи своего имущества или его определенной части в управление профессиональному предпринимателю, «доверительные обязанности управляющего» по «добросовестному ведению дел», фактически сводящиеся к периодическому предоставлению отчетов, не дают никаких серьезных гарантий соблюдения его имущественных интересов. Ясно, какими негативными последствиями для российской экономики могло бы обернуться широкое распространение траста, задумывавшегося в начале 90-х гг. прошлого века нашими экономистами для более эффективного управления государственным и муниципальным имуществом путем передачи его частным управляющим. Если же учредитель и бенефициар траста, сам будучи профессиональным предпринимателем, полностью контролирует управляющего-трасти, который действует в строгом соответствии с его указаниями, то такой «пассивный траст» как минимум вызывает сомнения в своей целесообразности.
Следует полностью согласиться с выводом В.А. Дозорцева о том, что «в других системах права, в том числе и российском праве, нет оснований для применения этой сложной, запутанной системы, нет в них и механизма, позволяющего применить эту систему», которая при таких условиях таит в себе серьезные опасности; «нет оснований для применения «доверительных» отношений, есть возможность строить отношения на четкой и единой, не раздваивающейся правовой основе, на системе обязательственных отношений. Для нас это рационально и позволяет избежать многих злоупотреблений, возможности для которых создает переход права собственности, пусть номинальный» [240] .
240
Дозорцев В.А. Доверительное управление имуществом (глава 53) Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть вторая. Текст, комментарии, алфавитно-предметный указатель / Под ред. О.М. Козырь, А.Л. Маковского, С.А. Хохлова. С. 531.