Весёлый Роман

За одну ночь Вера как-то осунулась, словно похудела, и каждый раз из глаз у нее начинали течь слезы, оставляя следы на обсыпанном пудрой носу. Она всегда сильно пудрила нос, «чтоб он не блестел», хотя я не понимаю, почему это плохо, ес­ли нос блестит.

— Ну ладно, — говорила Вера, — ты не хочешь у нас. Но ведь можно жить в общежитии. Или ты можешь снимать комнату. А если будет трудно с оплатой, так я это возьму на себя.

— Нет, Вера, — со всей решительностью, на какую был способен, ответил я. — Нет. Нужно, чтоб ты уехала. Или нужно, чтоб я уехал. Нужно.

— Я знаю. И все-таки расстаться с тобой… — Она снова заплакала. — Пообещай мне, что первый же свой отпуск ты проведешь в Москве.

Я пообещал, заранее твердо зная, что не выполню этого.

— Ты все-таки помни, Роман, — сказала Вера тихо и спо­койно. — Сколько бы времени ни прошло, где бы ты ни был, знай, что я всегда думаю о тебе. И ты вспоминай меня хоть иногда.

Я ответил, что иначе и быть не может, что, как только мне где-нибудь предложат подгоревшее фондю Франш-Конте, я немедленно ее вспомню. Но про себя я подумал, что не забу­ду ее никогда. Слишком крепко это в меня вошло.

По мокрому асфальту кто-то щедро разбросал павлиньи перья машинного масла. Когда мотоцикл к ним приближался, перья эти, а иногда и целые хвосты, переливаясь всеми краска­ми и словно убегая, как бы взмывали в воздух.

Последняя поездка с Верой. Больше ее у меня не будет. И я впервые в самом деле почувствовал, что все мы, все люди, находимся где-то на краю разбегающихся галактик.

Мы обошли «Яву-50» так, словно она стояла на месте. Я пойман завистливый взгляд мотоциклиста — здоровенного парня, одетого как гонщик и даже в мотоботах — ботинках с голенищами, зашнурованными до коленей. Лично я предпочитаю кеды. Не так эффектно, но зато легко и дешево. «Ява-50» под этим парнем казалась особенно крошечной. Смешная, хорошая машинка. Закрыта со всех сторон, как мотороллер. Двигатель с рабочим объемом всего в пятьдесят кубиков развивает мощ­ность в три лошадиные силы. Моторы такой мощности стояли до революции на автомашинах. Интересно, на каких мотоцик­лах будут ездить лет через пятьдесят?

Этот парень хотел выглядеть как мотогонщик. Все мы часто хотим «выглядеть». Я сейчас стараюсь выглядеть так, словно мне очень весело и у меня все благополучно. Но в самом де­ле это не так. И ребята об этом знают.

Николай и Виля предложили мне в субботу прокатиться за город в Кончу-Заспу. Просто посидеть над осенней рекой. В мужской компании. Втроем. Ребята относятся ко мне как к больному. Это потому, что Вера уехала. Они ее не вспомина­ют, словно ее вообще не существовало. Но я ошибался, когда думал, что они ни о чем не догадываются. Они догадывались.

Мы разожгли костер из сухих веток на песке у самой кром­ки воды и поджарили колбасу, нанизывая ее на прутья на манер шашлыка. Немножко дыма, и колбаса приобретает совсем дру­гой вкус. Можно было бы брать двойную цену.

Виля с Николаем продолжали спор, который начали еще в городе.

— Это только кажется, что науке все известно, — говорил Николай. — Древние географы, когда составляли свои карты, не знали, что находится на целых континентах. В таких случаях они писали на этих белых пятнах: «Здесь обитают львы». На карте нашей науки, особенно физики, тоже еще достаточно белых пространств, на которых можно написать: «Здесь обита­ют чудовища». Науке только предстоит ответить на самые ин­тересные вопросы.

— Например? — спросил Виля.

— Например, скорость света. Пока самая большая из всего, что дает природа. А может ли быть достигнута скорость боль­шая, чем скорость света?.. Или абсолютный нуль — двести семь­десят три градуса по Цельсию со знаком минус. При такой тем­пературе полностью прекращается движение молекул и ато­мов. А может ли быть температура ниже абсолютного нуля?.. Или, скажем, время, которое всегда движется только в сторо­ну будущего. А может ли быть, чтоб оно двигалось наобо­рот — в сторону прошлого?

— Ну не дай бог, — сказал я. — Я бы не хотел в прош­лое.

— И я, — почесал затылок наш талмудист.

— Да и я, — согласился Николай. — Не было в прошлом такого времени, куда бы стоило вернуться. Когда было бы лучше, чем теперь. — Он занялся колбасой.

Мы молчали. Я задумался о том, чем же теперь лучше, чем прежде.

На день рождения ребята подарили мне электрическую зубную щетку. Теперь я перед сном драю себе зубы этим ма­леньким вибратором. Очень удобно, хоть не реже, чем раз в неделю, приходится заряжать аккумулятор. Я переделаю эту штуку, чтоб она могла работать просто от сети.

У меня электрическая бритва. Я ее разбирал до последне­го винтика. Чинил.

До своих часов я еще не добрался, но хорошо представляю себе, как они устроены. Это несложное механическое приспо­собление, к тому же не очень точное. Станки, которые мы вы­пускаем, и сложнее и точнее.

В нашей квартире есть телевизор, холодильник, пылесос, по­лотер. У меня — мотоцикл. Всех нас окружают маленькие и большие машины и механизмы, которые облегчают труд или развлекают нас. Наша многотиражка «Завод заводов» писала, что сегодня на каждого жителя Земли приходится более сотни разных машин и механизмов. Но стала ли от этого интереснее человеческая жизнь? Стала ли она более осмысленной?

Человек, конечно, научился господствовать над природой. Это позволило ему создать новую область науки и техники — электронику. Но электроника управляет боевыми ракетами, ко­торые нацелены в него, в человека. Добрался человек до своих многовековых тайных врагов — бактерий. Но теперь он гото­вится использовать их в бактериологической войне как своих союзников. Человек открыл атомную энергию. Обрадовался. Но она угрожает человечеству поголовным истреблением. Условных единиц взрывчатки на каждую живую душу уже боль­ше, чем хлеба на каждую эту душу. В общем, развитие науки и техники пока не дало людям ни счастья, ни мудрости. Наобо­рот, оно грозит им все большими опасностями.

Человеку очень многое приходится делать, но и от очень многого отказываться. Его заставляют так поступать обществен­ное устройство, государственные законы, личные обстоятель­ства. Но он хочет знать: во имя чего он все это делает. И во имя чего не делает? Он живет в постоянной суете. Труд для заработ­ка, забота о своем положении, о здоровье, о близких. Но на­ступают минуты, когда человек спрашивает сам у себя: а для чего это, какой в этом смысл?

Ведь если нет смысла, нет цели, этот труд, болезни, потери близких были бы так же бессмысленны, как, скажем, строитель­ство в голой степи высокой заводской трубы, которая не свя­зана ни с топкой, ни с каким-нибудь производством. Зачем ее построили?

Или вот в нашей многотиражке писали, что в Перу, в доли­не Наска, нашли изображения, сделанные в почве. Их можно увидеть только с большой высоты: с горы или с самолета. Бо­роздами шириной в двадцать метров изображены геометриче­ские фигуры размером в пятнадцать километров. Морские страшилища, орлы, пауки, люди с коронами на головах. Неко­торые изображения повторяются и тянутся цепочками. Они на­столько похожи друг на друга, что кажется, будто их выдавили одним штампом величиною с современный аэродром. Рисунки сделаны с высокой точностью, между фигурами одинаковое расстояние, линии строго параллельны.