Весёлый Роман

Всего этого я не думал, а как-то сразу увидел, в одно мгновение, потому что в следующее мгновение я уже видел женщину с ребенком на руках рядом с водителем минского са­мосвала. Не муж. Пожилой сосед. Не любит детей. И людей не любит. И машину не любит. Пнул ногой колесо — и поехали. Не повез бы, но перед соседом неудобно. Все-таки свой брат, водитель. Но, с другой стороны, я никогда и ни у кого ничего не прошу. А ко мне обращаются все. И зачем ей в город? Мог­ла бы и тут девочке школьную форму купить. Да и вообще ни к чему эта форма. Что они, пожарные или вохровцы? Женщина заснула, уткнувшись головой в дверцу — хоть бы замок у него, у гада, был в порядке. А девочка не спит, у нее острый носик и редкие белесые брови едва высовываются из-под завязанного по-старушечьи платочка. Она хочет цветных карандашей. Ей не нужны киевские театры и улицы, прекрасней которых нет в ми­ре. Ей не нужны мотоциклы «Ява» и фотоаппараты «Киев» с автоматической наводкой. Ей не нужна даже школьная форма. Ей нужны только цветные карандаши — двадцать четыре штуки в коробке, все оттенки радуги.

«Бжик» — самосвал, «бжик» — «Волга». Куда в такую рань? «Бжик» — автобус, «бжик» — новенький ЗИЛ, еще без номеров. А в кузове какая-то машина, большая, непонятная. И я уже ни­когда не узнаю, что это за машина, для какой работы она пред­назначена, куда ее везут.

Все — тысячи, а по стране миллионы — встали до света и мчатся по дорогам, и у каждого свои дела, и у всех своя ра­дость и свое горе, такие же, как у меня, и другие, о которых я только догадываюсь, как бы примеряя их всех на себя, а они примеряют меня, и какой-нибудь встречный думает: «Вот ни свет ни заря, и парень сматывает от своей девочки, спешит на работу в машинно-тракторные мастерские, и механик ему врежет за опоздание». А другой, кто понимает, видит, какая подо мной машина и как она идет, и думает: «Вручную, гад, трубы полиро­вал». А еще кто-то… Нет, никто не подумает, что я гоню к то­варищу, у которого саркома, но кто-то вдруг уловит что-то та­кое, мелькнет перед ним что-то такое, и он вспомнит свою се­стру, как она заболела этим проклятым полиомиелитом и теперь ходит на костылях, и ноги волочатся за ней.

А пока я, сам не сознавая этого, ловко пробирался между машинами, и шел на обгон именно в те доли секунды, когда это нужно и можно было сделать, и показал язык какому-то на­чальнику в черной «Волге», который все не мог выбраться из ко­лонны, а я его обошел, и слышал, как ровно работает мой дви­гун и как ветер давит на меня слева, снося к обочине, и глубже пригнулся к рулю.

Пора было доливать бензин, и на автозаправочной станции я выпил бутылку кефира — есть, мне не хотелось, — налил бак и заглянул в двигатель. Просто так. Никогда не мешает лишний раз заглянуть. Да и посмотреть приятно. Полный порядок. Ни­чуть не перегрелся. Вот что значит правильно отрегулировать системы питания и зажигания.

Ко мне подошла девочка в синих шерстяных брючках, в крас­ной кофточке и с рюкзаком за спиной. «Школьница, — опре­делил я. — Семиклассница. Что только она тут делает со своим рюкзаком?»

— Вы не в сторону Мелитополя? — спросила девочка.

— Нужно добавлять «дядя» и «скажите, пожалуйста», — по­учающе ответил я.

Люблю воспитывать таких самоуверенных московских де­вочек.

— Подвезите до Мелитополя, дядя. Надоело в кабинах. Хочу на мотоцикле. У меня автостоп.

— А где твои папа и мама? И как я вас всех помещу на мо­тоцикле?

— Папа и мама дома, — начала сердиться девочка.

— Значит, ты от них сбежала? И хочешь с автостопом про­браться на Северный полюс? На Северный полюс совсем в дру­гую сторону.

— Нет, — терпеливо ответила девочка. — Мне в Мелито­поль. Я путешествую. Я наметила себе такой маршрут.

— А кто у тебя там, в Мелитополе?

— Никого. Но я читала, что там есть «Каменная могила», та­кой каменный холм, а в нем пещера… И на стенах этой пеще­ры — наскальные рисунки первобытных людей.

— Раз так, конечно, поедем, — ответил я. — Тогда совсем другое дело. Как можно жить без наскальных рисунков? Ты в каком классе?

— Я студентка… Техникума.

— Ну, знаешь… На каком же ты курсе?

— На третьем.

— Ты ведь москвичка?

— Нет, я из Подольска. Но учусь в Москве.

— И что ж, в Москве теперь есть археологический тех­никум?

— Я в техникуме хлебопродуктов.

— Здорово. Ну поехали. Я снял свой белый шлем.

— Надевай, — сказал я девочке.

— А вы?.. —– Девочка поперхнулась коротким смехом и до­бавила: — Дядя.

— Я надену в Мелитополе.

Она села за мной, так и не сняв своего рюкзака. Его некуда было приторочить. На багажнике у меня торчал мой маленький потрепанный чемоданчик с мылом, бритвой, полотенцем, плав­ками и прочими шмутками. Этот чемоданчик у меня прикреплен к багажнику резинками с эспандера. Я сделал это приспособле­ние по совету мотоциклиста Ксавериева из Грузии, из города Самтредиа. Я помню его фамилию потому, что написал ему письмо с благодарностью и получил ответ. Я прежде привязы­вал чемодан к багажнику веревкой, а под дождем никогда не развяжешь узла. Журнал «За рулем» напечатал маленькую статью этого Ксавериева о том, что он снял с эспандера резин­ки с карабинами на концах и пустил в дело. Простая штука, а удобно.

Девочка сидела тихо, но по тому, как она вцепилась в меня руками, я чувствовал, что ей очень страшно и что на мотоцикле она, может, едет впервые в жизни.

— Давай познакомимся! — не оглядываясь, закричал я, ког­да мы прошли от станции километров пятьдесят. — Как тебя зовут?

Девочка что-то пробормотала.

— Громче! — закричал я,

— Алевтина! — закричала она мне в ухо.

Это же надо было, назвать девочку Алевтиной!

— А меня Роман. А фамилии твоей я не спрашиваю. Но и своей не скажу.

Я не люблю встречным девочкам «называть свою фамилию.

Кто ее пустил в такое путешествие с автостопом? И почему она так уверена, что ее никто не обидит? Почему она села со мной на мотоцикл, ни минуты не задумавшись, а вдруг я какой-нибудь сукин сын. Вдруг я начну к ней приставать.

Спиной я все время чувствовал ее маленькие, твердые груди и еще сильнее доворачивал на себя рукоятку газа. А она? Чув­ствовала ли она, что упирается грудью мне в спину?

Я оглянулся. Это была не грудь. Она перетащила вперед свой вещевой мешок, и это мешок упирался мне в спину.

Дорожный гипноз. Сонное опьянение. Ступор. Заторможен­ность. Этими словами называют состояние, когда во время даль­ней поездки тебя все вокруг убаюкивает: покачивание, мель­кающие столбы, деревья. На мгновение ты выключаешься. И тогда — конец.

Все дело в том, что сам ты не ощущаешь усталости. Какой-то бельгийский инженер сконструировал специальное приспо­собление против дорожного гипноза. На руку надевается брас­лет. Транзисторное устройство принимает от датчика сигналы о сердцебиении, температуре и как выделяется пот. А команды подаются на карбюратор. При сильной усталости водителя при­бор перекрывает подачу бензина.

Но пока мотоциклы не начнут снабжать такими приборами в обязательном порядке, как сейчас снабжают фарами, я по­ложил себе за правило: через каждые три часа за рулем — остановка и пятиминутная зарядка. Самая; простая — бег, прыж­ки, приседания, несколько дыхательных упражнении, — и ты в порядке. Можешь шпарить дальше. Вообще-то я убедился, что скорость больше девяноста километров в час на дальних пере­гонах не дает выигрыша. Расходуешь больше топлива, и прихо­дится чаще заправляться. Но сейчас я жал вовсю.