Вид из окна

— Хуже.

— Кто ты у нас? — включился Егорыч.

Павел сделал то, чего давно не делал. Достал из кармана красное удостоверение и протянул его девушкам. Те прочитали:

— Союз писателей России. — Потом внутри: — Словцов Павел Сергеевич.

— Круто, — оценила Алиса, — так вы, наверное, Пелевина знаете?

— Не знаю, и Дэна Брауна не знаю, и Диму Билана не знаю, и Паоло Коэльо, и многих ещё не знаю.

— За это надо выпить, — определил Егорыч. — Я сюда, кстати, тоже не просто так прилетел. За наградой. О! За заслуги перед Отечеством! — он достал из кармана брюк медаль. — На свитер вешать некрасиво. Президент дал за тридцать лет мотания по тайге.

— В стакан её, — скомандовал Павел. — Немытые медали на грудь не цепляют.

— Мы так и думали, что вы оба какие-то продвинутые дяденьки, — призналась Ира.

— Мы задвинутые! В такую глушь! — раздал бокалы Егорыч.

— Я не пил несколько лет, — вдруг вспомнил Павел.

3

Коридоры перетекали один в другой. Павел точно знал, что ищет Веру, но никак не мог толкнуть нужную дверь. Открывал одну, другую, третью… За первой оказался Егорыч с шумной кампанией. За столом сидели иностранцы, девушки Ира и Алиса, они махали Павлу руками, звали. Среди иностранцев Павел увидел очень похожего на Зарайского, но выяснять было некогда — он искал Веру. За второй были Маша и Вероника: дочь примеряла свадебное платье. Они наоборот махнули руками: мол, уходи. Были ещё какие-то то ли магазины, то ли лавки, от обилия дверей кружилась голова, но нигде не было Веры. Тогда Павел просто крикнул вдоль коридора:

— Вера! — и проснулся от собственного крика.

— Вера, — снова повторил он, пытаясь определиться в пространстве.

Быстро понял, что он в спальне с камином, но никакие усилия над памятью не помогали вспомнить, как он сюда попал. Сел, поджав колени и обняв голову руками. Сердце гвоздило, в висках молотила надсаженная помпа. Во рту — Сахара или Кара-Кум.

— Что и требовалось доказать, — прохрипел и постарался рассмотреть стрелки на наручных часах.

С трудом встал и направился на кухню, чтобы опустошить водопроводный кран. Долго и жадно пил, затем там же умылся.

— Вера? — вошёл он во вторую спальню и не ошибся. — Вера?

— Павел? — сразу проснулась она.

— Вера, прости… Я вчера не сильно буянил? Как я сюда попал?

— Павлик, ты не сильно буянил, да и с ребятами Астахова сильно не побуянишь. Но ты был пьян вдрызг! В ноль!

— Хорошо, что не буянил, — понурил больную голову Павел.

— Так, по мелочам… Послал куда подальше пару шоуменов, требовал, чтобы Хакамада сделала себе харакири, пытался с Василием Егорычем пить наперегонки из горла…

— Ты тоже его знаешь?

— Кто, где и в какой стране не знает Егорыча? Тебя остановили, когда ты хотел проверить — есть ли реальная неприкосновенность у депутата Государственной Думы.

— Да? А из какой он партии?

— Яблоко…

— Ты при этом кричал, что это яблоко змей Еве преподнёс.

— Ну, в сущности, всё верно. Кроме яблока. Там был плод. Какой — не сказано.

— Паш? — нарушила Вера конвенцию об имени. — Во-первых, Вероника — чудесная девушка… Умная и красивая. Я бы мечтала иметь такую дочь.

— Наверное поэтому она стала просить гражданство в Штатах! Причём, якобы для защиты от родительского произвола. Ещё немного, и шуму было бы на всё Останкино со всеми вытекающими международными последствиями. Каким бы я выглядел дураком! И тут моя Маша…

— Дураком ты выглядел вчера, — перебила его Вера. — Во-вторых, я примерно представляю себе, что такое запой творческого человека. Ты меня этим решил порадовать? Сразу скажи, чего от тебя ждать?

— А этот Дэвил, чёрт, Дэвид, он тебе тоже понравился?

— Па, не начинай!

Словцов на какое-то время замолчал, пытаясь выяснить внутри себя: кто он, что он и зачем. Пошёл, как водится, по пути наименьшего сопротивления:

— Можно я там, в баре чего-нибудь хлебну, иначе у меня голова треснет и сердце остановится?

— Ты перед каждой рюмкой будешь спрашивать у меня разрешения? Может, сразу выдать тебе индульгенцию на месяц вперёд?

— Вера, неужели ты не понимаешь, как болит и чем лечится русская душа?

— Да, я читала, что Рубцов, к примеру, крепко пил…

— Николая Михайловича не трогать! Ты даже не представляешь, как ему жилось среди цветущего морального уродства! Ничего у него не было! Ничегошеньки! Он в Америку за гонорарами, как некоторые, не бегал! Родину грязью не поливал! Рубцов — это продолжение Есенина! А будет ли продолжение Рубцова? Нельзя, Вер, поэтов мерить рюмками и поллитровками. Нельзя… Хотя… всё, что я сейчас говорю, тоже не лучше… Глупо… Лучше послушай!

Павел напрягся, вспомнил Рубцова, и прочитал вслух:

Ах, что я делаю, зачем я мучаю Больной и маленький свой организм? Ах, по какому же такому случаю? Ведь люди борются за коммунизм! Скот размножается, пшеница мелется, И все на правильном таком пути… Так замети меня, метель-метелица, Ох, замети меня, ох, замети! Я пил на полюсе, пил на экваторе — На протяжении всего пути. Так замети меня к едрене матери, Метель-метелица, ох, замети…

— Паш, ты мне сейчас лекцию об алкоголизме или о поэзии прочитаешь? Или о том и о другом вместе? Впрочем, делай что хочешь, — Вера обиженно повернулась к стене.

Павел постоял некоторое время молча и, вздохнув, направился к бару. Наплескал себе полбокала какого-то заморского пойла и залпом выпил.

Когда он проснулся во второй раз, за окном было светло, а в квартире пусто. Записка на барной стойке гласила: «Я на работе. Если чем обидела, прости. У меня есть телефон Вероники, думаю, вам надо поговорить. Будет желание продолжить, здесь хватит. На улицу в таком случае не ходи, чтобы не пришлось тебя искать. Я не для этого тебя нашла. Вера». Долго смотрел на листок, покусывая губы, ругая себя. Потом также долго смотрел на батарею бутылок на стойке, включил чайник и всё же потянулся к армянскому коньяку.

— Скажи-ка, дядя, ведь недаром, в Москве нам легче с перегаром? — сказал он, наливая в бокал.

Освежив себя изнутри, направился в душ и минут двадцать пытался смыть с себя вчерашний день. Не получилось.

4

Пашу он нашёл почти там же — на Арбате. Единственное, что изменилось в его внешнем виде — под глазом появился яркий синяк. Видимо, беседа с кредиторами не прошла даром. Увидев Павла, он явно обрадовался.

— Чуствую, сегодня кому-то нужна компания, специально стою на боевом дежурстве.