Владимир Ост

– Везет вам, Володя, – сказала она. – Вам еще и сегодня пока никого не подселят. Только завтра.

– Клево, я люблю быть один, – ответил Осташов.

– Так, сейчас будем смазывать шов зеленкой, оголяйте живот.

Бадякина и Кузькина тем временем шли по коридору и продолжали разговор.

– Вот это, кстати, еще вопрос, – сказала Наталья, – насчет того, в каком виде Мухин засветился перед Константином Ивановичем.

– Почему?

– Не знаю. По крайней мере когда Мухин сказал, что в нашем современном сплоченном коллективе мы должны быть как одна семья и что вот, Осташов стал членом нашей семьи, глава которой наш Константин Иванович – и все в этом духе… Вот. То Константин Иванович вдруг как закричит: «Что вы имеете в виду?» – и покраснел, как рак, и выскочил из отдела. Хотя потом тут же вернулся и сказал, что не имеет ничего против, чтобы навещали больных. Прикол, да? Он вообще какой-то не в себе последние дни, ты обратила внимание?

– На кого внимание, на Букера? Тоже мне мужчина. Крыса в очках – я на таких вообще не смотрю, – сказала Ия.

Девушки посмотрели друг на друга непонимающе.

Между тем, лежа на своей койке, Владимир оголил, как просила его медсестра, живот, а та открыла банку, поставила ее на тумбочку, окунула вату на палочке в зеленку.

– Так, у Володи седьмая палата, – сказала тем временем Ия. – Вон там должна быть дверь, за поворотом, почти дошли. Сейчас мы поглядим, как тут наш орел кукует.

Осташов в эту секунду ойкнул и шумно втянул в себя воздух: медсестра принялась смазывать шов.

– Что, жжется? – спросила медсестра.

– Ничего, нормально, – ответил Владимир.

– Скажешь тоже – орел, – сказала Бадякиной Кузькина, глядя на цифру «7» на двери, до которой уже было несколько шагов.

– Сейчас подую – легче станет, – сказала медсестра и вынула леденец на палочке изо рта, и нагнулась к его животу, и приступила к делу самым старательным образом. Она то, немного разгибаясь, набирала воздух, то, снова приблизив лицо к низу его живота и сложив губы в турбину, выдавала изо рта мощную прохладную струю.

– Он какой-то стеснительный, орел этот, – сказала Наталья. – На девушек не смотрит и…

Тут Кузькина смолкла, потому что, сделав последний шаг к приоткрытой двери палаты №7 и заглянув в широкую щель, увидела сцену, которая ее нельзя сказать, чтобы шокировала, но уж точно смутила. Картина была такая. Осташов лежит на кровати – верхняя часть пижамы задрана на грудь, одеяло откинуто на ноги. Рядом на стуле спиной к двери сидит девушка в белом халате и в белой шапочке, по которым можно без труда определить, что она медсестра, и эта медсестра, низко-низко склонившись к паху Владимира, медленно, но ритмично покачивает головой и всей верхней частью тела вверх-вниз, как нефтяной станок-качалка на каком-нибудь каспийском нефтепромысле. При этом слышалось шумное дыхание медсестры. Словом, насчет рода действий медсестры мнение у Натальи сложилось вполне определенное.

Кузькина сделала Бадякиной знаки, чтобы та тоже остановилась и не шумела.

– Ты че? – шепотом спросила Ия.

– Еще чуть-чуть, – сказала медсестра (теперь ее голос хорошо был слышен стоящим за дверью Бадякиной и Кузькиной) и еще раз смазала зеленкой шов на животе Владимира, и снова принялась дуть на живот.

– Кажется, нам лучше пока не входить, – шепотом сказала Бадякиной Наталья.

– Спасибо, сейчас хорошо, – простонал Владимир.

Ия оттеснила Наталью в сторону и, не трогая дверь, заглянула в щель. И увидела то же, что видела ее коллега – качание медсестры, сопровождаемое сопением.

Кузькина с Бадякиной обменялись многозначительными взглядами.

А тем временем медсестра закончила обезболивающее вентилирование шва на животе пациента, закрыла крышкой банку с зеленкой, сунула шарик леденца в рот, и там во рту этот шарик сразу хрустнул. Медсестра вынула пустую палочку изо рта и облизала губы.

– Вкусно? – спросил Осташов.

Медсестра хотела ответить, но, похоже, поперхнулась. Глаза ее округлились, она судорожно несколько раз сглотнула.

– Ой, я проглотила, – сказала она. – А хотела подольше во рту подержать.

Кузькина за дверью закатила глаза и покрутила головой, мол, вот каковы эти бесстыдницы медсестры. Бадякина солидарно вскинула брови и вздохнула.

Медсестра прошла в угол комнаты, где располагалась раковина с краном, а под раковиной – мусорное ведро с педалью для открывания крышки, выбросила зеленый тампон на палочке и палочку от конфеты, затем стала мыть руки.

Ия решительно постучала в дверь.

– Да-да, – сказал Осташов, и девушки вошли в палату и поздоровались с Владимиром, который уже укрылся одеялом, – Ия поздоровалась осуждающим тоном, а Наталья смущенно.

Медсестра протерла мокрой рукой губы (под соответствующие взгляды девушек из агентства недвижимости), не спеша вынула из кармана халата одноразовую салфетку, тщательно вытерла губы и руки. После чего, так же неспешно посмотревшись в зеркало над умывальником, поправила белую шапочку, и сказала девушкам: «К посетителям просьба: пациента не напрягать – ему сейчас нужен только покой».

– Мы-то его напрягать не собирались, – ехидно ответила Ия.

Медсестра благожелательно сказала: «Вот и хорошо», и вышла из палаты.

Бадякина и Кузькина снова обменялись многозначительными взглядами.

– Бэ ка, – шепнула Ия. – Без комплексов. Ну то есть вообще.

Наталья хихикнула.

– Это ты про что? – спросил у Бадякиной Осташов, глядя на нее ясными глазами.

– Да так, ничего. Мы в принципе на пять минут, нам на работу надо.

* * *

Вечером Осташов позвонил Анне домой, и она сказала, что пакует чемодан: подруга неожиданно предложила ей выгодную «горящую путевку» на две недели в Турцию, так что она улетает рано утром.

– Жалко, – сказал Владимир.

– Почему жалко? Очень даже кстати!

– Я имел в виду не то, что ты поедешь отдыхать, жалко. А жалко, что я тебя не увижу две недели. Меня очень скоро выпишут.

– Я знаю, на тебе там все заживает как на собаке, – сказала Русанова. – Мне Ия все рассказала. А насчет того, что скоро выпишут, ты не расстраивайся. Конечно, это удобно – лежать в больнице: медсестры целый день в твоем распоряжении, но они, я думаю, и после выписки смогут поднимать твой тонус. И проводить процедуры. Полезные для здоровья.

– Погоди, Аньчик. Почему после выписки какие-то медсестры должны за мной ухаживать? А! Ты что, всерьез восприняла то, что я молол вчера про медсестер?! – голос Осташова помимо его воли стал нежным. – Глупенькая Аньчик!

– Собака Вовчик, – ледяным тоном ответила Анна.

– Что?

– Собака, говорю. В смысле здоровье у тебя, и рефлексы, как у здорового животного.

– С тобой что-то не так?

– Да нет, все нормально. Хотя нет, не все, мне тоже нужно здоровье поправить и отвлечься. Я даже знаю как. Ну, пока.