Владимир Ост
Шрифт:
Безусловно, это было и странно, и глупо. Но Анна… Анна Русанова! Владимир позвонил ей домой в первый же день после ее возвращения из отпуска. И сказал все: что любит ее, как никого никогда не любил, что не мыслит себя без нее и хочет быть с ней вечно. В ответ, впрочем, услышал скептичное предположение о том, что он, видимо, уже многим женщинам говорил то же самое. Владимир пламенно заверил ее, что никому никогда не говорил слов любви (и это была чистая правда), хотя он, разумеется, до нее жил не в безвоздушном пространстве и действительно влюблялся.
Анна отнеслась к его признанию даже не с недоверием, а просто невнимательно, словно бы речь шла о какой-то маловажной детали человеческих взаимоотношений, и предложила быть ближе к делу. Осташов попросил ее о встрече –
Владимир предложил на выбор: пойти в кино, кафе или просто прогуляться где-нибудь в центре. И немедленно был поднят на смех: взрослый мужчина приглашает девушку на такие детские забавы! И как же они будут проводить свидание? «В кафе, прямо на столике?» – спросила она. Или будут, как школьники, только лишь целоваться в кинозале на последнем ряду? Или в тихом переулке, где-то в темном углу, в кустах? В темных кустах – это, пожалуй, вариант, но вариант летний, а сейчас ведь уже холодно, на улице дождь и ветер. Что, Осташов у нас такой закаленный? Не боится там себе что-то мужское застудить?
Владимир опешил. Но, справившись с собой, предложил встретиться где-либо на квартире: устроить вечеринку у друга или подруги – он пока не знает, где это можно устроить, у кого нет дома родителей, но он сейчас узнает и перезвонит. И единственной возможностью оказалась квартира подруги Галины – одинокой Светланы: Григорий Хлобыстин, которому он позвонил по поводу куда бы завалиться на вечерок, заявил, что как раз сегодня собирался взять вина и «погужбанить» у Светланы и что она наверняка согласится, чтобы компания была расширена Владимиром и его подругой. Светлана, по словам Хлобыстина, уже не раз говорила, что была бы не прочь, чтобы они веселились и расслаблялись не вдвоем – это как-то скучновато, – а чтобы Григорий пригласил именно Владимира (можно и с подругой).
Так и вышло. Расположившись на просторной кухне у Светланы, они вчетвером пили вино, водку и коньяк, хохотали, танцевали, потом Светлана увела Хлобыстина в комнату, а Владимир с Анной остались у стола.
Русанова выключила верхний свет, и кухню стала освещать только небольшая настольная лампа под красным абажуром. Осташов решил, что пора действовать, и снова, на сей раз гораздо более цветисто признался ей в любви и желании связать с ней всю оставшуюся жизнь. Что вновь был принято с кривой ухмылкой и вопросом: «И это все, зачем ты меня сюда пригласил?» Было видно, что она нервничает. Разгоряченный Владимир почти сорвал с себя сорочку, скинул также майку, хотел и полностью раздеться, но что-то его остановило, а именно – соображение, что Русанова может, вместо того, чтобы отдаться, снова высмеять его. С Анны, пожалуй, станется. Поэтому Осташов, не вполне раздетый, подошел к Анне, и попытался ее поцеловать. Но она не позволила – к чему эта спешка?
Осташов снова уселся за стол. Не зная, что делать, налил себе и ей вина. Чокнулись. Он выпил. Она пригубила. И спросила: «Ну так что, это вся программа вечера, на которую способен современный мужчина?» Владимир опять подступил к Русановой, но она ускользнула со своего места и присела на небольшую тахту, находившуюся рядом, в углу кухни. И сказала задушевным тоном: «Ну зачем ты так? У нас ничего не получится. Наверно, не судьба. Володь, ну что ты тут затеваешь?» Чем снова ошарашила Осташова, поскольку это он как раз не мог понять, что за игру она затеяла. К чему это упорное отстранение? При том, что Анна явно провоцирует его на это, и при том, что он хочет ее не «просто так», а уже совершенно определенно изъявил свои чувства и желание сделать их отношения долгосрочными и серьезными. Все как девушки предпочитают.
Владимир налил себе полный фужер коньяка (Русанова пить отказалась) и жадно опустошил его. Но пьянее от этого не стал. Его била нервная дрожь. Он решил предпринять еще одну попытку и с отчаянно бьющимся сердцем подсел к Анне на тахту, обнял ее. Она, как бы вновь отстраняясь от него («Ой, не надо, ну что ты, Володя?»), легла. Владимир попытался обнять ее, погладить грудь, но Русанова, согнув руки в локтях,
прикрылась ими, твердя свое: «Не надо, Володя…» Осташов убирал ее руки, она снова ими закрывалась и отталкивала его, не давая себя даже поцеловать. И так они некоторое время боролись, пока она вдруг не вскочила с тахты. Подошла к окну и, глядя в темному, задумчиво, словно сама себе, сказала: «Видно, все-таки не судьба». Владимир был готов убить ее на месте. Но господи, как же она была прелестна – беззащитная, печальная, вот так стоящая с опущенными плечами у темного окна, по которому стекали капли дождя!Пребывая в последней степени замешательства, Осташов надел майку и сорочку. Выпил еще фужер коньяка. Выкурил сигарету.
Анна молча стояла у окна. Владимир выпил еще фужер. А Русанова, наконец подошла к столу, включила люстру и сказала, что уже поздно и ей пора домой. И тут на глазах Осташова с Анной произошла мгновенная метаморфоза. Это уже была совсем не та Русанова, что минуту назад – не томно-печальная девушка, а злая на весь мир, полностью замкнувшаяся в себе фурия. Она вышла в прихожую, оделась, и, наотрез отказавшись от его предложения проводить ее («Время-то детское», – с ненавистью в голосе присовокупила она), и ушла.
Затем из комнаты в кухню вернулись Светлана и Григорий. Он – одетый, с почти пустой бутылкой шампанского в руке, пьяный. А вот полуобнаженная Светлана выглядела очень трезвой и недовольной (кстати, несмотря на возраст, она была отменно стройна и свежа). Из легкой перепалки Светланы и Григория Осташову стало понятно, что его приятель оказался как мужчина не на высоте. Хотя, похоже, самому Хлобыстину было наплевать. Он был пьян и этим вполне счастлив.
Через некоторое время Григорий, помутнев рассудком, заявил, глядя на стоящие на шкафчике две бутылки вина и бутылку водки, что пить ничего не осталось и надо «сгонять», и, как его ни отговаривали, ушел. За ним ушел и Осташов, а утром он обнаружил себя в собственной кровати дома.
Через день, придя в себя, Владимир позвонил Русановой, чтобы договориться о свидании, но та ответила, что свидание у них уже было, и ей не понравилось. Конечно, встретиться они еще могут. Как-нибудь. Потом. А пока Владимиру следует потренироваться. Осташов пропустил издевки мимо ушей, настаивая на свидании в ближайшее время. Анна парировала тем, что если ему действительно дорого общение с ней, можно говорить и по телефону. Владимир не сдавался: ему очень важно видеть ее, он жить без нее не может. Русанова, однако, и тут нашлась: Владимир ведь скоро опять выйдет на работу – разве не так? – там он ее и будет видеть.
И Осташов вернулся в «Граунд плюс».
Коллеги приняли его сочувственно и радушно. К тому же в первый же день выяснилось, что гендиректор Букорев теперь в офисе вообще не появляется. Несколько дней Владимир проскакивал от входной двери до своего отдела быстро и глядя в пол: он не мог даже представить себе, как будет держаться, если на его пути возникнет фигура Константина Ивановича. Но мало-помалу успокоился, решил, что при встрече с мужем Галины он просто поздоровается и тут же отвернется. Неприятно жить с мыслью, что ты в любой момент можешь оказаться в щекотливой ситуации. Но, в конце концов, если рогатого мужа подобное положение вещей не смущает, то почему любовник его жены (бывший!) должен бесконечно переживать по этому поводу?
Постепенно Осташов перестал думать о Букореве и полностью погрузился в работу с недвижимостью. И надо заметить, работа спорилась. Владимир прекрасно ладил с клиентами. Достаточно быстро оброс множеством знакомств в этой сфере. А с десяток частных маклеров и сотрудников других фирм стали его довольно близкими соратниками. С ними он поддерживал постоянное деловое общение, через них и для них лучше всего получалось искать нужные варианты купли-продажи – по сути это была стихийно сложившаяся команда единомышленников, которая действовала четко и слаженно, словно самостоятельное агентство. Интересно, что у себя в отделе Владимир таких сподвижников не нашел. Здесь воздух был пронизан духом конкуренции, обособленности и зависти, хотя некоторые из сотрудников держались группами.