Внуки

Немцы — остатки дивизии — развели на противоположном берегу, среди развалин, в трех разных местах большие костры. Отблеск огня окрашивал небо в ярко-алый цвет. Это были сигналы для транспортных самолетов, которые время от времени еще прилетали по ночам и сбрасывали продовольствие. В развалинах щелкали винтовочные выстрелы, иногда свист пролетающей пули слышался и над рекой. Без конца взвивались осветительные ракеты. Их пускали не только немцы, но и красноармейцы, старавшиеся немецкими ракетами сбить с толку транспортные самолеты.

— Готово! Начинайте! — скомандовал Осип Петрович.

Не успел Вальтер сказать в микрофон первые несколько слов, как из развалин близлежащих домов залаяли пулеметы. Пули попадали в плотину на реке, а иногда проносились над ней, и на том берегу взвихривались маленькие фонтанчики.

Вальтер кричал в микрофон:

— Земляки! Прекратите наконец огонь, ведь положение ваше безнадежно. Образумьтесь! На что вы еще рассчитываете? Я, ваш соотечественник, говорю вам: если вы не сложите оружие, вам родины не видать!

В ответ немцы послали из минометов несколько мин, которые с грохотом разорвались на плотине и на льду реки.

Вальтера, все еще державшего у рта микрофон, взяло сомнение: стоит ли говорить при такой отчаянной стрельбе. Он оглянулся. Пленный немецкий офицер, которого они взяли с собой, дотронулся до его плеча.

— Дайте мне микрофон!

Секунду Вальтер колебался, но затем подал микрофон пленному.

— Пожалуйста! Если вы надеетесь на больший успех!

Громким, трескучим офицерским голосом пленный крикнул в микрофон:

— Слушать команду! Отставить стрельбу! Говорит обер-лейтенант Рейнсер из седьмого саперного батальона. Отставить, черт вас возьми, стрельбу!

Вальтер невольно усмехнулся над нахально повелительным тоном офицера, но тут же разинул рот от удивления: стрельба прекратилась. Вдруг стало тихо-тихо, как на кладбище. Пленный офицер продолжал все тем же гнусавым голосом резко командовать:

— Повторяю: слушать всем! Кто хочет остаться в живых, пусть ровно в четыре тридцать направится вдоль развалин красной фабричной стены и подойдет к реке! Оружие складывать на набережной. Впереди идут офицеры. Ровно в четыре тридцать! Конец сообщению!

Советским солдатам это выступление пленного офицера показалось очень забавным. Ух, сердитый же, сукин сын. Выругался, видно, на славу!

Но обер-лейтенант Рейнсер вовсе не сердился. Он вернул Вальтеру микрофон и сказал:

— Думаю, этого достаточно!

— Скажите же мне, бога ради, почему ваши перестали стрелять, как только вы заговорили?

Обер-лейтенант ухмыльнулся:

— Узнали голос хозяина!

В штаб дивизии они вернулись уже поздней ночью. Майор Зюскинд все еще сидел за столом и писал. Его подчиненные, завернувшись в шинели, спали на голых железных сетках или же прямо на каменном полу.

— Когда же спите вы? — спросил Вальтер Брентен у майора.

— Никогда! — устало, но дружелюбно ответил майор. — То есть я и сам не знаю. Время от времени, вероятно, сплю, если приходится.

— Как вы думаете, товарищ майор, теперь-то, после нашей победы под Сталинградом, американцы и англичане откроют наконец второй фронт в Европе? Поторопятся?

— Возможно, — ответил майор. — Сталинград, быть может, окажется переломным моментом в этой войне. Но мы не должны забывать, что те господа, которые в Америке и в Англии стоят у власти, хоть и наши союзники, но не друзья наши.

До сих пор Вальтеру не удавалось поговорить с майором. А сейчас он воспользовался случаем и завязал с ним беседу о многом, что его волновало.

Роберт Зюскинд, по профессии актер, был уроженцем Одессы. Он говорил, посмеиваясь над самим собой, что никогда еще ему не приходилось играть не только такой длинной, но и такой трудной роли, как теперь.

— До войны вы жили в Одессе?

— Да.

— С семьей?

— Да.

— Вам удалось вывезти оттуда своих?

— Нет!

Майор махнул рукой, не легко было ему говорить об этом. И все же начал рассказывать. Его жену и мать, шестидесятилетнюю женщину, расстреляли только за то, что они были евреи.

— А недавно еще и младший брат мой погиб. На Кавказском фронте. Я, как видите, пока жив. Думаю, что весь этот ужас по-настоящему навалится на людей, когда кончится война.

IV

Осип Петрович и Вальтер остались в подвале, чтобы хоть немного поспать. На рассвете они собирались отправиться в штаб армии.

Но вышло иначе. Ночью было получено известие, что немцы в квартале номер семь сдались. Неся белый флаг, они двинулись группами человек по сто мимо красной фабричной стены к разрушенному мосту и сложили оружие на берегу. Всего их было восемьсот двенадцать человек, в том числе тридцать офицеров и четыре врача. Ефрейтор Вальтер Лангбен рассказал на допросе, что они хорошо расслышали слова обер-лейтенанта, говорившего в микрофон, и решили сдаться. Но полковник Зиберт связался с командованием армии и получил приказ не складывать оружия ни при каких обстоятельствах.

— А мы больше не хотели драться. Ведь всем нам ясно, что это бессмысленно. Полковник Зиберт выхватил пистолет и угрожал застрелить каждого, кто заикнется о сдаче в плен. Ну, мы его и порешили. Остальные офицеры уж и пикнуть не посмели и примкнули к нам.

— Много же прошло времени, пока вы наконец собрались с духом, — сказал Зюскинд.

— А что же мы могли сделать?

— То, что вы сделали; но нужно было раньше взяться за ум.

V

Тихо, хотелось бы сказать даже — мирно, взошел над сталинградскими развалинами новый день. Ни один снаряд не взвыл. Ни один винтовочный выстрел не щелкнул, ни одна пуля не просвистела над кучами щебня. Ни одна граната не взорвалась, не взметнула облака каменной и снежной пыли. Ни один самолет не кружил в небе. Тишина, зловещая тишина стояла над засыпанными снегом белыми руинами.

Советские ударные части отвоевывали разрушенные кварталы один за другим. Вчера вечером они пробились к центру города. Ночью здание, в котором помещалось верховное командование окруженной шестой армии, оказалось под обстрелом советской артиллерии. После первых залпов командование армии заявило по радио о своей готовности капитулировать и просило прислать парламентеров.

Майор Зюскинд приказал разбудить Вальтера и Осипа Петровича.

— Пойдемте, товарищи. Пойдемте, товарищ полковник! Послушайте разговор по радио. Дело близится к концу!

Когда они вошли в штабной блиндаж, на них сразу зашикали и попросили потише ступать и не разговаривать. Перед радиоаппаратом сидел молоденький советский лейтенант, говоривший по-немецки с сильным акцентом:

— …Господин генерал! Вы меня слышите? Слышите? Вы должны… вы должны… к шести ноль-ноль… сложить оружие… оружие… Вы меня слышите?.. Что?.. Вы хотите… вы хотите… отсрочить… до десяти часов?